Апостол, Павел Ефремович
| Павел Ефремович Апостол Павло Апостол <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1659 — 1659 | |||
| |||
| 1656 — 1660 | |||
| Предшественник: | Кондратий Бурляй | ||
| Преемник: | Гавриил Белаш | ||
| |||
| 1659 — 1678 | |||
| Предшественник: | Григорий Лесницкий | ||
| Преемник: | Кирилл Андреев | ||
| Вероисповедание: | православный | ||
| Рождение: | 1628 | ||
| Смерть: | 1678 | ||
| Род: | Апостолы | ||
| Дети: | Даниил и Василий | ||
Па́вел Ефре́мович Апо́стол (Па́вел Охрименко, Па́вел Ефре́мов; 1628[1] — 1678) — наказной гетман Войска Запорожского, Гадячский и Миргородский полковник. Участник восстания Барабаша и Пушкаря. Противник гетмана Ивана Выговского.
Содержание
Биография
Павел Ефремович Апостол - уроженец Молдавии. Сын Ефрема Апостола и его жены, происходившей из молдавского боярского рода Катаржи[1][2]. В 1648 году переселился на Украину, бывшую тогда в составе Речи Посполитой. Вскоре Апостол был пожалован шляхетством и гербом «Юньчик». К началу восстания Хмельницкого Павел Ефремович служил казачьим сотником у князя Иеремии Вишневецкого и оставался верен присяге до смерти князя (1651 год), а затем перешёл на сторону Богдана Хмельницкого[3]. В 1653 г. Апостол женился на казачке Марии Лесницкой, дочери миргородского полковника Григория Лесницкого.
Павел Апостол был одним из подписантов Переяславского договора, причём оказалось, что он был неграмотным[4][5].
В 1658 году Апостол был хомутецким сотником Миргородского полка и участвовал в восстании Барабаша и Пушкаря против гетмана Ивана Выговского. Он стал посланником Миргородского полковника Степана Довгаля к царю Алексею Михайловичу и ездил в Москву. В 1659 году стал гадячским полковником, в июне того же года - наказным гетманом вместо погибшего Ивана Силки.
После поражения русско-казацкой армии князя Трубецкого и гетмана Беспалого в Конотопской битве Апостол организовал оборону Гадяча и не допустил занятия города войсками Выговского и крымского хана. Выговский и «хан крымский со всеми силами стояли (под городом) три недели, и приступали жестокими приступами», но не смогли взять город. С 2 тысячами казаков и 9 сотнями «городовых людей» полковник Апостол выдержал все атаки[6].
С падением Выговского Павел Ефремович получил под своё командование Миргородский полк в 1659 году. В 1660 году стал одновременно Гадячским и Миргородским полковником. В Чудновской кампании командовал Миргородским полком и находился в отряде наказного гетмана Тимофея Цецюры, который состоял под началом Василия Шереметева. Сражался в Любарской и Чудновской битвах. Под Чудновом Павел Ефремович попал в польский плен. Король Ян Казимир отпустил Апостола, но полководец Стефан Чарнецкий арестовал его и заключил в Дубенский замок, откуда Павел Ефремович бежал[1].
Позже в 1671-1673 и 1676-1678 годах был миргородским полковником.
В 1670 году Павел Ефремович основал Сорочинский Свято-Михайловский монастырь у села Портянки на территории Миргородского полка[7].
Семья
Имел двух сыновей: Даниила Павловича и Василия Павловича (ум. в 1702).
Напишите отзыв о статье "Апостол, Павел Ефремович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Кривошея В. В. Козацька еліта Гетьманщини. — К., 2008. — С. 300. — ISBN 978-966-02-4850.
- ↑ В русской и украинской литературе встречается тж. транскрипция Катарреу.
- ↑ Кривошея В. В. Козацька еліта Гетьманщини. — С. 166.
- ↑ С. Родин. Украинские «Герои» или история предательства, Гетманство Выговского (1657-1659)
- ↑ Возможно, имелась в виду не безграмотность в собственном смысле этого слова, а плохое владение «славянским языком» (как назывался официальный язык Гетманщины).
- ↑ Бабулин И. Б. Битва под Конотопом. 28 июня 1659 года. — М.: Цейхгауз, 2009. — С. 35. — ISBN 978-5-9771-0099-1.
- ↑ Скалацький К. Г. Пошуки, знахідки, відкриття. — К.: Родовід, 2004. — С. 101-102. — 177 с.
Литература
- Бабулин И. Б. Битва под Конотопом. 28 июня 1659 года. — М.: Цейхгауз, 2009. — ISBN 978-5-9771-0099-1.
- Кривошея В. В. Козацька еліта Гетьманщини. — К.: ІПіЕНД ім. І.Ф.Кураса НАН України, 2008. — ISBN 978-966-02-4850.
- Модзалевский В. Л. Малороссийский родословник. — Киев, 1908. — Т. 1. — С. 6.
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Апостол, Павел Ефремович
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
