Апофеоз войны
| |
| Василий Верещагин | |
| Апофеоз войны. 1871 | |
| Холст, Масло. 127 × 197 см | |
| Государственная Третьяковская галерея, Москва | |
«Апофео́з войны́» — картина русского художника Василия Васильевича Верещагина. На раме сделана надпись: «Посвящается всем великим завоевателям — прошедшим, настоящим и будущим».
Содержание
История создания
Картина была написана в 1871 году. Изначально полотно называлось «Торжество Тамерлана». Замысел был связан с Тамерланом, войска которого оставляли за собой такие пирамиды черепов[1], однако картина не носит конкретно-исторический характер[2]. Согласно истории, однажды к Тамерлану обратились женщины Багдада и Дамаска, которые жаловались на своих мужей, погрязших в грехах и разврате. Тогда он приказал каждому воину из своей 200-тысячной армии принести по отрубленной голове мужей-развратников. После того, как приказ был исполнен, было выложено семь пирамид из голов[3].
По другой версии, известная картина «Апофеоз войны» была создана Верещагиным под впечатлением рассказа о том, как правитель Кашгара Валихан-торе казнил европейского путешественника и приказал положить его голову на вершину пирамиды, сложенной из черепов других казненных людей. В 1867 году Верещагин уехал в Туркестан, где он состоял прапорщиком при генерал-губернаторе К. П. Кауфмане. Россия тогда покоряла эти земли, и Верещагин насмотрелся на смерть и трупы, вызвавшие у него сострадание и человеколюбие[2]. Здесь и появилась известная «Туркестанская серия», где художник-баталист изобразил не только боевые действия, но также природу и сцены быта Средней Азии. А после поездки в Западный Китай в 1869 году, где войска богдыхана безжалостно усмиряли восстание местных дунган и уйгуров, и появилась картина «Апофеоз войны»[2].
Описание
«Апофеоз войны» — одно из самых ярких произведений Верещагина[3]. На картине изображена пирамида из человеческих черепов на фоне разрушенного города и обугленных деревьев, среди раскалённой степи; вокруг пирамиды вьются вороны. Всe детали картины, в том числе жёлтый колорит полотна, символизируют смерть и опустошение[1]. Ясное синее небо подчёркивает мёртвенность картины[2]. Идею «Апофеоза войны» также ярко выражают шрамы от сабель и дыры от стрел на черепах.
Известный русский художественный критик Владимир Васильевич Стасов писал об «Апофеозе войны»:
Здесь дело не только в том, с каким именно мастерством Верещагин написал своими кистями сухую пожжённую степь и среди неё пирамиду черепов, с порхающими кругом воронами, отыскивающими ещё уцелевший, может быть, кусочек мясца. Нет! Тут явилось в картине нечто более драгоценное и более высокое, нежели необычайная верещагинская виртуальность красок: это глубокое чувство историка и судьи человечества…[2]
Напишите отзыв о статье "Апофеоз войны"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.artrussia.ru/russian/artists/bio.php?rarity=1&about_p=1&pic_id=174&foa=f&list=1 Апофеоз войны (Василий Верещагин)]. 50 биографий мастеров русского искусства. Проверено 16 октября 2010. [www.webcitation.org/68qX7GQhh Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 Н. A. Ионин. [nearyou.ru/100kartin/100karrt_53.html Верещагин В., «Апофеоз войны»]. Сто великих картин. Проверено 16 октября 2010. [www.webcitation.org/68qX8haZI Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ 1 2 [artdosug.ru/archives/4219 Верещагин Василий Васильевич, Апофеоз войны — история картины]. Проверено 16 октября 2010. [www.webcitation.org/69mSzRt2X Архивировано из первоисточника 9 августа 2012].
Ссылки
- [www.tretyakovgallery.ru/ru/collection/_show/image/_id/183 «Апофеоз войны»] в базе данных Третьяковской галереи
| ||||||
Отрывок, характеризующий Апофеоз войны
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
