Аппий Клавдий Красс Инрегиллен (консул 349 года до н. э.)

Аппий Клавдий Красс Инрегиллен

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Аппий Клавдий Красс Инрегиллен (лат. Appius Claudius Crassus Inregillensis; IV век до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Клавдиев, консул 349 года до н. э.

Консульские фасты называют преномены отца и деда Аппия Клавдия — Публий и Аппий. Ливий называет Аппия Клавдия внуком децемвира, что маловероятно с точки зрения хронологии. Возможно, Аппий был внуком военного трибуна 403 года до н. э..

У Ливия Аппий Клавдий изображён, вслед за его сородичами, как ревностный защитник привилегий римского патрициата. Он выступал против законопроектов Лициния и Секстия о допуске плебса к консульству.

В 362 году до н. э., когда Луций Генуций Авентинский, первый консул-плебей, возглавивший войско, потерпел поражение и погиб в бою с герниками, сенат назначил Аппия Клавдия диктатором. Тот соединил свежие силы с войском Генуция, занявшим оборону в лагере под командованием легата Гая Сульпиция Петика, и разгромил врага.

В 349 году Аппий Клавдий стал консулом совместно с Луцием Фурием Камиллом, но умер ещё в начале своего срока, во время подготовки к войне с галлами.

Отрывок, характеризующий Аппий Клавдий Красс Инрегиллен (консул 349 года до н. э.)

– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.