Априй

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фараон Древнего Египта
Псамметих II Амасис II
Априй
XXVI (Саисская) династия
Позднее царство

Статуя Априя. Лувр
Хронология
Априй на Викискладе

Априй (др.-греч. Ἀπρίης, древнеегип. Хааибра Уахибра, еврейск. Хофра, Вафрес у Манефона) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 589 — 567 годах до н. э., из XXVI династии египетских правителей Позднего царства.

Сын Псамметиха II. Правил 19 лет.





Жизнеописание

После смерти отца Априй продолжал противостоять вавилонской экспансии. Выполняя обещание отца иудеям, послал к осаждённому Навуходоносором II Иерусалиму армию, а вдоль финикийского побережья — египетский флот. Вавилоняне, избегая сражения с египтянами, сняли осаду города. Хотя на суше ионийские и карийские наёмники Априя потерпели неудачу, но на море флот финикийского города Тира и острова Кипр, действовавшие на стороне вавилонян, были наголову разбиты египтянами. Затем Априй высадил войско для взятия Сидона, после чего сдались и другие финикийские города. Финикийцев и египтян связывали общие экономические, политические, религиозные и культурные интересы и отношения. Египетское проникновение в Финикию серьёзно поколебало вавилонское господство в Заречье. Восстал Дамаск; попытки мятежа имели место в Хамате и Арпаде (англ.). В Библе египтяне построили храм местной богини и казармы. К тому же в Сирию с севера неоднократно вторгались лидийцы, союзники Египта, которые вели войну с Мидией, союзницей Вавилонии.

Но все же Навуходоносору удалось восстановить своё господство в Заречье и в 587 году продолжить осаду Иерусалима. Весной 586 года армия Априя вновь появилась на юге, угрожая вавилонскому войску, осаждающему Иерусалим, но была оттеснена, потерпев крупное поражение, и 18 июля 586 года до н. э. Иерусалим пал. Иудеи до последнего уповали на подмогу египтян, но так и не дождались помощи, и Иерусалим был стёрт вавилонянами с лица земли. Большая часть населения была перебита либо погибла от голода в ходе жестокой осады, а оставшихся увели в плен. Однако многим беженцам удалось спастись в Египте. Кроме того, после убийства местными магнатами вавилонского наместника Годолии, бедняки, оставшиеся на родине, бежали в тот же Египет, взяв с собой и провавилонски ориентированного пророка Иеремию. Из финикийских городов Вавилону не покорился только Тир.

Затем Навуходоносор разгромил Аммон и Моав — последних египетских вассалов в Передней Азии, и вавилоняне вплотную подошли к египетским границам. Трудно определить, имело ли место вторжение Навуходоносора II в Египет, но мир 582 года был подписан на унизительных для египтян условиях. Так, они были должны выдать вавилонскому вельможе Набу-зер-иддину 745 укрывшихся в Египте иудеев. Мир между двумя странами был скреплён браком египетской царицы Нитокрис (Нейтикерт) с Навуходоносором II, что было беспрецедентным явлением в древнеегипетской истории (поскольку права на престол передавались у египтян по женской линии, египтяне никогда не отдавали своих принцесс иностранцам, чтобы они не могли претендовать на трон). Таким образом, была создана система международного баланса, включавшая в себя 4 великих государства — Египет, Вавилон, Лидию и Мидию. Лидия, Египет и Вавилон могли вместе составлять такую силу, которая бы противостояла мидийской угрозе, нависшей над Ближним Востоком.

При Априи благополучие его династии стало клониться к упадку. Фараоны из Саиса охотно перенимали греческие традиции, армия и торговый аппарат полностью наполнялись греками, тем временем недовольство египтян возрастало. Фараон был полностью эллинизирован, раздавал щедрые подарки греческим храмам, что вызывало нарастание кризиса, первым симптомом которого был мятеж в Сиене (Асуане). Наёмники — сирийцы, ливийцы и греки — сделали попытку дезертировать из армии и переселиться в Нубию, и только благодаря наместнику Сиены Несухору, которому удалось уговорить солдат, они остались. Обеспокоенный этим, Априй увеличил жалованье и привилегии наёмникам, что в свою очередь вызвало недовольство воинов-египтян.

Западнее Египта, на африканском берегу Средиземного моря, в этот период образовалось мощное греческое государство Кирена. Это государство крайне притесняло ливийцев. Именно по этой причине ливийцы решили отдаться под покровительство египетского царя. В 570 г. до н. э. Априй, желая покорить греков Кирены, послал против них войско, естественно состоящее сплошь из египтян, а не из греков. В последующем сражении египтяне потерпели поражение и бежали. Среди воинов-египтян прошёл слух, что Априй специально послал их на верную смерть. А когда Априй вышел поприветствовать народ в греческих доспехах, египтяне начали восстание, что привело к гражданской войне (570 — 567 до н. э.). Восставшие выбрали себе нового фараона Амасиса из числа приближенных царя и даже, видимо, его родственника и пошли войной на Априя.

В последующей битве у города Момемфиса, Априй потерпел полное поражение, но Амасис не сверг его с престола, а сделал своим соправителем, игравшим, однако, незначительную роль. До нас дошёл памятник, на котором изображены оба правителя вместе. Наряду с фараоническим картушем, который принял Яхмес, он носил старые титулы. Однако на 3-м году их совместного правления (568) разгорелась борьба. Априй, заручившись поддержкой греков, с армией греческих наёмников и в сопровождении флота двинулся с севера на Саис. Но Амасис разбил армию Априя и обратил её в бегство.

По-видимому, ко времени гражданской войны в Египте, относится заключительная попытка Навуходоносора вторгнуться в Египет. Вавилоняне вторглись в Египет в 568—567 гг. до н. э. и прошли через всю долину Нила вплоть до Фив, но этот поход, судя по скудным намекам источников, не имел прочных последствий. Априй с остатками своего войска продержался на севере ещё пять месяцев, но затем был убит во время преследования, когда он укрывался на одном из уцелевших своих судов (567). Амасис похоронил его с царскими почестями, среди предков в Саисе.

Секст Африкан цитируя Манефона указывает, что Априй (Уафрис) правил в течение 19 лет, но Евсевий Кесарийский (из Синкелла и Армянская версия), ссылаясь на того же Манефона, говорит — Априй царствовал 25 лет.[1]

Интересные факты

Церковный историк Евсевий Кесарийский относил солнечное затмение 585 до н. э., предсказанное Фалесом Милетским и остановившее мидийско-лидийский конфликт, к одиннадцатому или двенадцатому году правления Априя.

Напишите отзыв о статье "Априй"

Примечания

  1. [simposium.ru/ru/node/10152#_ftnref22 Манефон. Египтика. Книга III, XXVI Династия]

Литература

  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

Ссылки

XXVI (Саисская) династия

Предшественник:
Псамметих II
фараон Египта
589 — 570 до н. э.
(правил лет)

Преемник:
Амасис II

Отрывок, характеризующий Априй

Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.