Апурин, Николай Евграфович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Евграфович Апурин
Дата рождения

5 декабря 1907(1907-12-05)

Место рождения

деревня Понарьино, Костромская губерния, Российская империя

Дата смерти

20 апреля 1984(1984-04-20) (76 лет)

Место смерти

город Ярославль, РСФСР, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Род войск

инженерные войска

Годы службы

1930-1932 и 1943-1945

Звание

старшина

Часть

в годы Великой Отечественной войны:

  • 44-й отдельный сапёрный батальон 51-й стрелковой дивизии
  • 30-я отдельная разведывательная рота 51-й стрелковой дивизии
  • 44-й отдельный сапёрный батальон 51-й стрелковой дивизии
Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Николай Евграфович Апурин (1907—1984) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной Армии служил в 1930—1932 годах и с января 1943 года по ноябрь 1945 года. Воинская специальность — сапёр. Участник Великой Отечественной войны. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание на момент демобилизации — старшина.





Биография

До войны

Николай Евграфович Апурин родился 5 декабря[1][2] (по другим данным — 6 декабря[3][4]) 1907 года в деревне Понарьино[1][5][6] Кинешемского уезда Костромской губернии Российской империи (ныне деревня Островского района Костромской области Российской Федерации) в крестьянской семье. Русский.

Николай Евграфович рано остался без отца. В связи с этим он вынужден был оставить школу после трёх лет учёбы и помогать матери по хозяйству. С началом коллективизации вступил в колхоз. В 1930—1932 годах проходил срочную службу в рядах Рабоче-крестьянской Красной Армии. Служил в стрелковой части под Днепропетровском. После демобилизации уехал в Ярославль, где до начала Великой Отечественной войны работал вальцовщиком на Ярославском подошвенном заводе (с 1945 года — Ярославский завод резиновых технических изделий), входившем в состав Резино-асбестового комбината[1][4][7].

На фронтах Великой Отечественной войны

С началом войны Ярославский подошвенный завод был переориентирован на выпуск военной продукции, и многие его высококвалифицированные специалисты, в том числе и Н. Е. Апурин, попали под бронь[4]. Только в январе 1943 года просьба Апурина об отправке на фронт была удовлетворена, и 20 числа того же месяца Кагановичским районным военкоматом города Ярославля Николай Евграфович был призван в Красную Армию[8][9].

Сначала Н. Е. Апурин попал в учебный военный лагерь, где прошёл переподготовку и получил воинскую специальность сапёра. Весной 1943 года Апурина направили в формировавшуюся в резерве Верховного Главнокомандования 51-ю стрелковую дивизию, где его зачислили рядовым сапёром в 44-й отдельный сапёрный батальон, которым командовал капитан А. А. Кожохин.

В действующей армии Н. Е. Апурин с июля 1943 года на Западном фронте[9]. Боевое крещение принял под Смоленском в августе 1943 года во время Смоленской операции. Осенью 1943 года 51-я стрелковая дивизия была переброшена на 1-й Прибалтийский фронт и 26 ноября включена в состав 4-й ударной армии. Части дивизии заняли позиции в Витебской области северо-западнее населённого пункта Сиротино. Сапёры 44-го отдельного батальона сумели в короткие сроки создать эффективную систему оборонительных сооружений на участке дивизии, что позволило командованию 4-й ударной армии не думать о своих тылах при проведении Городокской операции, в результате которой войска 1-го Прибалтийского фронта значительно улучшили занимаемые позиции и создали угрозу окружения витебской группировки противника. Воплотить в реальность эту угрозу Ставка Верховного Главнокомандования планировала в рамках Витебской наступательной операции, при подготовке к которой отличился ефрейтор Н. Е. Апурин.

Орден Славы III степени

Командир 51-й стрелковой дивизии полковник Алексей Яковлевич Хвостов уделял большое внимание разведке. Штаб его дивизии всегда располагал исчерпывающими сведениями о противостоявшем дивизии противнике, что достигалось хорошо поставленной разведывательной службой[10]. Перед началом Витебской операции требовалось уточнить силу противника и выявить его огневые точки. 31 января 1944 года перед стрелковым батальоном одного из полков дивизии была поставлена задача провести разведку боем на своём участке. Противостоявший частям дивизии противник имел в этом месте мощную оборонительную линию, оборудованную проволочными заграждениями и минными полями. Группе сапёров, в которую был включён ефрейтор Апурин, было поручено проделать несколько проходов в заграждениях противника для своей пехоты. Противник сразу заметил сапёров и открыл по ним миномётный и пулемётный огонь, но советские бойцы продолжали продвигаться вперёд, обезвреживая по пути мины и срезая колючую проволоку. Сапёры проложили пехоте путь до самого переднего края немцев. Недалеко от вражеских траншей был ранен один из бойцов. Немцы заметили его и решили взять в плен, но ефрейтор Апурин бросился на помощь раненому, и отстреливаясь от наседающего противника, вынес боевого товарища в безопасное место[3][9]. За успешное выполнение задания и спасение жизни раненого бойца приказом от 16 февраля 1944 года Николай Ефграфович был награждён орденом Славы 3-й степени (№ 1220)[4].

Орден Славы II степени

В ходе Витебской операции советским войскам не удалось достичь поставленных целей, и бои под Витебском приняли позиционный характер до лета 1944 года. Весной 1944 года Генеральный штаб Красной Армии начал разработку крупномасштабной наступательной операции в Белоруссии. Ставка постоянно требовала свежих разведданных, и группы разведчиков регулярно направлялись в тыл противника и на его передний края за «языками». Их задача осложнялась тем, что немцы, стремясь любой ценой удержать занимаемые позиции, буквально усеяли свою оборонительную линию противотанковыми и противопехотными минами. В связи с этим ефрейтор Н. Е. Апурин был переведён в 30-ю отдельную разведывательную роту своей дивизии на должность сапёра-разведчика. В апреле-мае 1944 года Николай Евграфович несколько раз прокладывал путь разведчикам через минные поля, вместе с ними ходил за линию фронта и принимал участие в захвате контрольных пленных. В новой должности Апурину приходилось участвовать и в крупных войсковых операциях. 29 апреля 1944 года перед 51-й стрелковой дивизией, с конца марта находившейся в составе 6-й гвардейской армии, была поставлена задача овладеть крупным опорным пунктом противника деревней Заозерье. Все инженерные силы дивизии в ночь с 29 на 30 апреля были брошены на разграждение немецких инженерных заграждений. Доделывать работу сапёрам пришлось уже утром 30 апреля под огнём врага. Ефрейтор Апурин на своём участке сумел проложить путь пехоте к самому переднему краю противника, что обеспечило успех штурмовой группы при взятии деревни. Николай Еврафович вместе с пехотинцами участвовал в штурме Заозерья и отражении последующих контратак противника[11]. За своевременное выполнение боевого задания и проявленное в бою мужество ефрейтор Н. Е. Апурин был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени.

В июне 1944 года новым командиром 44-го отдельного сапёрного батальона стал капитан С. Д. Ярош. Степан Дмитриевич настоял на возвращении Н. Е. Апурина, одного из лучших сапёров дивизии, в подразделение, которому в рамках операции «Багратион» предстояло решать сложные и ответственные задачи. Перед самым началом Витебско-Оршанской операции в ночь на 22 июня ефрейтор Н. Е. Апурин получил боевую задачу проделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях противника в районе деревни Мазуры. До рассвета было уже недалеко, и работать сапёру нужно было очень быстро. Большой опыт и отличная боевая подготовка позволили Апурину расчистить для стрелковых подразделений коридор шириной 30 метров. С началом атаки Николай Евграфович первым устремился на врага, увлекая за собой пехоту, и первым ворвался во вражеские траншеи[3][8]. За доблесть и мужество, проявленные при выполнения боевого задания командования приказом от 20 июля 1944 года ефрейтор Н. Е. Апурин был награждён орденом Славы 2-й степени (№ 3414)[4].

Орден Славы I степени

Освободив Витебск, Полоцк и северо-восточные районы Литвы, 51-я стрелковая дивизия вступили на территорию Латвийской ССР. В началу Рижской наступательной операции её стрелковые подразделения вышли на подступы к латвийскому городу Бауска. С целью уточнения сил врага и выявления его огневых средств группе разведчиков дивизии была поставлена задача в ночь с 10 на 11 сентября 1944 года провести разведку боем. Обеспечить действия разведчиков должны были сапёры, которым в условиях сильного дождя под интенсивным обстрелом со стороны противника предстояло проделать проходы в минных полях и инженерных заграждениях немцев. За пять часов напряжённой работы бойцы 44-го отдельного сапёрного батальона, среди которых был и ефрейтор Н. Е. Апурин, сняли более 300 мин. Когда проход был готов, Николай Евграфович лично повёл разведчиков по проделанному коридору и вместе с ними ворвался в немецкие траншеи. После короткого рукопашного боя противник был выбит с занимаемого рубежа. Немцы, не смирившись с потерей позиций, скоро пошли в контратаку. Большая группа вражеских солдат обошла разведчиков с правого фланга. Выкатив на огневую позицию артиллерийское орудие, немцы открыли огонь прямой наводкой. Разведчики оказалась в очень трудном положении, но выручил ефрейтор Апурин. Взяв с собой трёх бойцов, Николай Евграфович скрытно обошёл противника с тыла и неожиданной атакой посеял панику в стане врага и обратил его в бегство. За успешное выполнение боевого задания, проявленное мужество и воинскую смекалку командир 44-го отдельного сапёрного батальона капитан С. Д. Ярош представил ефрейтора Н. Е. Апурина к ордену Славы 1-й степени[3][12][13]. Пока наградные документы ходили по инстанциям, Николай Евграфович успел поучаствовать в блокаде курляндской группировки противника. Затем в январе 1945 года 51-я стрелковая дивизия была переброшена в Польшу, и в составе 2-го Белорусского фронта вела наступление в рамках Восточно-Прусской операции. 21 января 1945 года в совместно с другими бойцами 44-го отдельного сапёрного батальона Апурин участвовал в разминирования переднего края немецкой обороны на реке Нарев на рубеже Остроленка — Новогруд, что во многом способствовало её успешному прорыву. В ходе операции 51-я стрелковая дивизия по тактическим соображениям была передана 3-му Белорусскому фронту. Во время наступательных действий дивизии в Восточной Пруссии Николай Евграфович находился непосредственно в боевых порядках пехоты. Своим мастерством он способствовал быстрому продвижению стрелковых подразделений и техники дивизии, участвовал в прорыве промежуточных рубежей немецкой обороны, ликвидировал опорные пункты и узлы сопротивления врага, громил немецкую группировку на побережье залива Фришес-Хафф, участвовал в штурме фортов № 4 и № 1а города-крепости Кёнигсберга[14]. Здесь в столице Востосточной Пруссии Николай Евграфович завершил свой боевой путь. Здесь же ему был вручён орден Славы 1-й степени за номером 173, присвоенный указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года[4][15][16].

После войны

После окончания Великой Отечественной войны Н. А. Апурин служил в армии до ноября 1945 года[1]. Демобилизовавшись в звании старшины, Николай Евграфович вернулся в Ярославль. Много лет работал на Ярославском заводе резиновых технических изделий бригадиром-вальцовщиком, затем трудился на Ярославском областном аптечном складе[1]. За добросовестный труд был награждён орденом Трудового Красного Знамени и медалью «За трудовое отличие»[12]. Умер Николай Евграфович 20 апреля 1984 года[3]. Похоронен на Игнатовском гражданском кладбище Ярославля (сектор 62, могила № 222)[17].

Награды

Медаль «За взятие Кёнигсберга»
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Медаль «За трудовое отличие»
  • Нагрудный знак «Отличный сапёр»[1]

Документы

  • [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]. номера в базе данных:
[www.podvignaroda.ru/?n=30708846 Орден Отечественной войны 2-й степени (архивный реквизит 30708846)].
[www.podvignaroda.ru/?n=46570636 Орден Славы 1-й степени (архивный реквизит 46570636)].
[www.podvignaroda.ru/?n=46801360 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года (архивный реквизит 46801360)].
[www.podvignaroda.ru/?n=46801758 Список награждённых указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года (архивный реквизит 46801758)].
[www.podvignaroda.ru/?n=33426462 Орден Славы 2-й степени (архивный реквизит 33426462)].
[www.podvignaroda.ru/?n=20316336 Орден Славы 3-й степени (архивный реквизит 20316336)].

Напишите отзыв о статье "Апурин, Николай Евграфович"

Литература

  • [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/589abe6e.shtml Кавалеры ордена Славы трех степеней: Краткий биографический словарь] / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — ISBN 5-203-01883-9.
  • Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 2. — М.: Военное издательство, 1967. — С. 20-21. — 352 с.
  • Голубев Е. П. Солдатская слава: очерки о костромичах – полных кавалерах ордена Славы. — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1987. — С. 9-16. — 187 с.
  • Радовская Н. Н., Беляков Ю. П. Славы солдатской созвездие. — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1978. — С. 162-173. — 224 с.

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/gentlemens/hero.htm?id=11440828@morfHeroes Энциклопедия Министерства обороны Российской Федерации. Н. Е. Апурин].
  2. Такая же дата указана на надгробном памятнике Н. Е. Апурина на Игнатовском гражданском кладбище города Ярославля.
  3. 1 2 3 4 5 Кавалеры ордена Славы трех степеней: Краткий биографический словарь, 2000.
  4. 1 2 3 4 5 6 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7534 Биография Н. Е. Апурина на сайте «Герои страны»].
  5. [kornilovi.ru/kineshemskij-uezd-kostromskoj-gubernii-l-ya.html Корни и Крылья. Списки населённых мест Кинешемского уезда].
  6. [kostroma-obl.ru/map1334906_0_0.htm Карта Островского района. Детальная крупномасштабная географическая карта — Островский р-н Костромской обл.]
  7. Лобода, 1967, с. 20.
  8. 1 2 3 ЦАМО, ф. 33, оп. 690155, д. 2938.
  9. 1 2 3 4 ЦАМО, ф. 33, оп. 686044, д. 2696.
  10. ЦАМО, ф. 33, оп. 690155, д. 68.
  11. 1 2 ЦАМО, ф. 33, оп. 690155, д. 171.
  12. 1 2 Лобода, 1967, с. 21.
  13. 1 2 ЦАМО, ф. 33, оп. 686046, д. 24.
  14. ЦАМО, ф. 33, оп. 686196, д. 6921.
  15. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года.
  16. Список награждённых указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года.
  17. Книга памяти. Т. 10 (справочный) / ред. Елизаров А. М.. — Кострома: ДиАр, 2004. — С. 111. — 320 с. — ISBN 5-936-45-011-2.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7534 Апурин, Николай Евграфович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Апурин, Николай Евграфович

Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…