Арабажин, Константин Иванович

Константин Иванович Арабажин
Род деятельности:	журналист, прозаик

Константин Иванович Арабажин (укр. Костянти́н Іва́нович Араба́жин 14 января 1866, Канев — 13 июля 1929, Рига) — русский и украинский литературовед, журналист, писатель.

Биография

Происходил из дворянской помещичьей семьи, проживавшей в Полтавской губернии. После учёбы в 1-й городской гимназии Киева (закончил в 1883 году) поступил в 1890 году на историко-филологический факультет Киевского университета имени Святого князя Владимира, который с успехом закончил. Кандидатское исследование Арабажина «Казимир Бродзинский и его литературная деятельность» (Киев, 1891) было награждено премией им. Н. И. Пирогова (Киевский университет) и почётным отзывом Академии наук. По причине выдающихся успехов в учёбе Арабажина оставили профессорским стипендиатом на кафедре славяноведения.

Писал стихи с революционным содержанием на украинском языке (неопубликованные), издал водевиль «Поперед спитайся, а тоді й лайся» (Киев, 1885), а также серию газетных статей. Перевел на украинский язык сочинения Г. де Мопассана, Л. Толстого, Г. Мачтета (напечатанные в львовской «Заре» 1889 году). В восьмидесятых годах участвовал в освободительной борьбе, нелегально перевозил с Галичины в Россию запрещённую литературу. Пребывал в дружественных отношениях с И. Франком, М. Павликом, Лесей Украинкой, М. Драгомановым.

С 1892 года жил в Петербурге. Середина - конец 1890-х годов — период интенсивной преподавательской деятельности Арабажина. Он преподаёт в таких известных учебных заведениях Петербурга, как Пажеский корпус, Императорские драматические кружки и Павловское военное училище. К концу 1890-х годов слава о его увлекательных и виртуозных публичных чтениях на темы русского театра, литературы, живописи, распространилась по главным российским городам, что способствовало тому, что другие имперские высшие учебные заведения приглашали его для выступлений перед широкой, и не только студенческой, аудиторией. Именно поэтому Арабажин стоит у истоков создания первого в истории Санкт-Петербурга Народного университета.

Также в Петербурге, Арабажин редагировал газету «Северный курьер» (1899—1900, вместе с В. В. Барятинским), привлёк И. Франка к сотрудничеству. Для Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона написал серьёзное исследование «Галицко-русинское общественное движение», а также несколько других статей (например, о И. Богдановича); для «Ілюстрованої всесвітньої історії літератури І. Шерра» (т. 2, 1898) — раздел «Слов’янські землі», а для «Історії російської літератури» (т. 2, 1908) — «Історичні пісні та думи». Автор статей о Тарасе Шевченко — «Украинский Прометей» (1911), «Т. Г. Шевченко и панславизм (К вопросу о Кирило-Мефодиивском обществе)» (1914), «Шевченко и мессианизм» (1914).

Также опубликовал работы о Н. Гоголе, М. Лермонтова, Л. Толстого, М. Горького и других русских писателей. Кроме указанных выше русских и украинских периодических изданий, печатался в журналах «Новая жизнь», «Всемирный вестник», «Театр и искусство», «Вестник императорских театров», газетах «Дело», «Биржевые ведомости» и др.

С 1913 года начинается новый, хельсинкский период преподавательской и творческой жизни Арабажина. По официальному приглашению Константин Арабажин становится ординарным профессором Гельсингфорского университета на кафедре русской литературы. Быстро получил невероятную известность в Великом княжестве Финляндском, считался самым «модным» преподавателем Гельсингфорского университета, чрезвычайно любимым студенческой аудиторией, среди которой предмет Арабажина пользовался большой популярностью. С 1918 года постоянно жил в Хельсинки; кроме преподавания издавал газету «Русский голос».

По причине поднявшихся революционных страстей Арабажин вынужден был покинуть гостеприимную Финляндию. Временно Арабажин остался без любимой работы. В итоге в сентябре 1920 года Арабажин закрепился в Риге, которая к тому времени получила статус столицы независимого государства. Газета «Сегодня» за номер 196 писала о прибытии Арабажина. В воскресный день 12 сентября Арабажин выступил с лекцией «Трагедия „Вишнёвого сада“» в здании общества «Улей» на Известковой улице (ныне здание Рижского русского театра имени Михаила Чехова). В 1920 Арабажин по приглашению руководства начинает читать лекции по истории русской литературы в Латвийском Народном университете. Также его публичные выступления проходят в Народном университете русской культуры и в Еврейской консерватории.

16 октября 1921 года в рижском Доме Черноголовых состоялась торжественная церемония открытия Русских университетских курсов (РУК). Эти курсы оказали принципиальное воздействие на реализацию идеи сплочения русских эмигрантских кругов Латвии и Риги. Учебные программы РУК были ориентированы на методические наработки Петербургского психоневрологического института, а также опирались на программы пяти учебных заведений, которые были созданы русской профессурой на эмигрантские стипендии в Праге. В составе РУК выделялись три факультета: историко-филологический, естественный, юридический и педагогическое отделение. Вскоре по причине урезания средств была свёрнута деятельность факультета естественных наук. Тем не менее в конце 20-х годов веяния времени потребовали основания коммерческого факультета, который компенсировал закрытие естественного факультета.

Арабажин постоянно лоббировал выделение денежных средств на стипендии для учащихся РУК, он ратовал за универсальность его курсов, которые должны были способствовать национальному сплочению жителей республики.

Погиб в результате нелепого несчастного случая — попав под трамвай на набережной Даугавы. Похоронен на Покровском кладбище.

Литература

• Украинская советская энциклопедия
• Енциклопедія українознавства. Словникова частина. Перевидання в Україні. Львів: НТШ, 1993, т. 1, с. 55.
• Ф. П. Погребенник. Арабажин Костянтин Іванович // Українська літературна енциклопедія. Київ: Головна редакція Української радянської енциклопедії ім. М. П. Бажана, 1988, т. 1, с. 79.
• А. М. Конечный. Арабажин Константин Иванович // Русские писатели. 1800—1917. Москва: Наука, т. 1, с. 100.
• Выдающиеся русские латвийцы. Рига: IK ZORIKS, 2008. ISBN 978-9934-8028-0-5 — стр. 36-37
• Ф. П. Погребенник. Іван Франко в українсько-російських взаєминах. Київ, 1986.
• Деятели современности. К. И. Арабажин. Москва, 1914, вып. 1.
• И. Ф. Павловский. Краткий биографический словарь ученых и писателей Полтавской губернии с половины XVIII в. Полтава, 1912.
• Столетие Киевской 1-й гимназии. Киев, 1911, т. 1.

Ссылки

В Викитеке есть статья об этом авторе — см. Константин Иванович Арабажин

• Арабажин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.russkije.lv/ru/lib/read/arabazhin.html Константин Арабажин] // russkije.lv

Отрывок, характеризующий Арабажин, Константин Иванович

Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?