Арабизмы в испанском языке
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 9 мая 2013 года. |
Арабизмы и берберизмы начали проникать в романские идиомы Иберийского полуострова с началом мусульманского вторжения, то есть после 711 года, когда арабский язык получил статус государственного. Наряду с германским по происхождению вестготским языком, арабский и берберский языки сыграли роль суперстрата и адстрата в развитии испанского языка, а также других романских языков и диалектов Иберии. По оценке, около 10 % лексических единиц, в том числе около 5-8 % повседневной высокочастотной лексики современного испанского восходит к арабским, и, в меньшей степени, берберским заимствованиям. Следы арабского влияния обнаруживаются также в фонетике, морфологии, топонимике испанского языка и некоторых кальках. В испанском языке есть много арабских географических названий, имен и имен собственных, хотя и очень мало арабских глаголов, прилагательных и наречий. Это указывает на то, что хотя влияние арабского было широким, ему не удалось в корне изменить структуру европейского языка.
Содержание
История
Стоит отметить, что в период расцвета мусульманской Испании, классический арабский язык занял ведущие позиции в качестве научного и литературного языка, но он являлся родным языком лишь для очень ограниченного круга лиц, составлявших административную элиту мусульманских государств (не более 5 % населения).
Исключение, по-видимому, составлял лишь поздний Гранадский эмират, где андалусийский арабский язык действительно получил более широкое народное распространение. Он, а также берберские языки, которые часто являлись родными для мусульманских воинов-наёмников, торговцев и чиновников низшего звена, оказали существенное влияние на развитие местной романской речи, которая продолжала оставаться преобладающим разговорным языком христианского населения в мусульманских землях. В ХII-ХIII вв. в южной половине полуострова при сильном влиянии арабского и берберского языков и диалектов сформировался мосарабский язык, романский в своей основе. Из-за того что в основу литературного испанского языка лёг северный, бургосский диалект, собственно кастильский язык некоторое время оставался в стороне от сильных арабских влияний. Таким образом, в литературный испанский язык арабизмы проникли как напрямую, в ходе торгово-экономических, позднее и военных контактов долгого периода Реконкисты, так и большей частью опосредованно — через близкородственный, но сильно арабизированный мосарабский язык, ареал которого был постепенно поглощен кастильским языком по окончании Реконкисты. Староиспанский язык впервые начал интенсивно контактировать с арабским в эпоху первого успешного прорыва Реконкисты. Эти влияния отражает «Песнь о моём Сиде», где само слово Сид — арабское заимствование (букв. «господин»). В ХV-ХVI веках свой вклад в сохранение арабских влияний в испанском внесли мориски, которые также переселялись и в Новый Свет.
Примеры
- Лексика: многочисленные лексические заимствования из арабского связаны с городской жизнью поскольку мусульмане составляли большинство населения городов до Реконкисты (alcatraz; alcalde[1]; albañil; alcantarilla[1]). Но арабские заимствования представлены и в других пластах лексики. Среди них имеются сельскохозяйственные термины (naranja, zanahoria, zumo); научные термины (tarea, ajedrez, álgebra); а также довольно обширная группа слов, имеющих яркую эмоционально-экспрессивную окраску (jeta, jabalí, ojalá, loco, fulano[2], marrano[2] и проч.). Имеются также менее многочисленные заимствования из берберских языков (jinete)[1]. Многие из испанских арабизмов впоследствии попали в русский язык и даже превратились в интернационализмы (alcohol; zafrán и проч.)
- Морфология: нисба (см. арабское имя) на -í как суффикс принадлежности к месту или роду: Marbellí, Ceutí (сеутец), Magrebí (магрибец), Zaragocí (сарагосец), Andalusí (андалусиец) или Alfonsí.
- Фонетика. Сдвиг согласных начала ХV века, который привёл к развитию в испанском звука жёсткой фрикации -j- (как русск. -х-), неизвестному другим романским языкам.
- Некоторые калькированные сочетания.
См. также
Напишите отзыв о статье "Арабизмы в испанском языке"
Примечания
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Арабизмы в испанском языке
– Повар чей то княжеский…– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
