Араблинский, Гусейн Мамед оглы

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Араблинский, Гусейн»)
Перейти к: навигация, поиск
Гусейн Араблинский
азерб. Hüseyn Ərəblinski
Имя при рождении:

Гусейн (Гусейнбала) Мамед оглы Халафов

Дата рождения:

1881(1881)

Место рождения:

Баку, Российская империя

Дата смерти:

5 (17) марта 1919(1919-03-17)

Место смерти:

Баку, Азербайджанская Демократическая Республика

Гражданство:

Российская империя Российская империя Азербайджан Азербайджан

Профессия:

актёр, театральный режиссёр, режиссёр оперы

Карьера:

18971919

Гусе́йн (Гусенбала́)[1] Маме́д оглы́ Арабли́нский (настоящая фамилия Хала́фов; азерб. Hüseyn Məmməd oğlu Ərəblinski (Xələfov); 1881 — 5 [17] марта 1919[прим. 1]) — азербайджанский актёр театра и кино, режиссёр. С 1905 года играл в первых профессиональных азербайджанских труппах, гастролировал в России и в Иране[2]. Араблинский — первый азербайджанский киноактёр (снимался в картине «В царстве нефти и миллионов» 1916 года[1]). Он был режиссёром первой азербайджанской оперы «Лейли и Меджнун» и считается одним из пионеров азербайджанского музыкального театра[3] и основоположником азербайджанского профессионального театрального искусства[4][5].





Биография

Детство и юность

Гусейн Араблинский родился в 1881 году в Баку, в семье моряка. Рано потерял отца. Несмотря на трудности мать, отдала его в школу-моллахана. Проучившись несколько лет, из-за нехватки средств был вынужден оставить учёбу. В то время преподаватель «Третьей русско-татарской» школы Габиб-бек Махмудбеков создавал условия для учёбы детей из бедных семей. Таким образом поступивший в «Третью русско-татарскую» школу Гусейн здесь же выучил русский язык и познакомился с миром театра.

Карьера

Впервые Гусейн Халафов вышел на сцену в 1897 году, когда сыграл в поставленной Джангиром Зейналовым комедии Мирзы Фатали Ахундова «Визирь Ленкоранского ханства» роль жениха Керима[1]. Так, в 1897 году, когда в доме Зейналова комедия готовилась к постановке, для исполнения эпизодических ролей в пьесе не хватало актёров-любителей. Тогда С. М. Ганизаде и Г. Махмудбеков привлекли своих учеников — Гусейна Халафова и Мир Махмуда Кязымовского[6].

Реквизит Араблинского, в котором он выступал в роли Ага Мухаммед шаха Каджара в одноимённой пьесе Ахвердиева

В 1905 году, будучи членом «Общества мусульманских актёров», 24-летний Гусейн сыграл роль Фахраддина в Мусибат-и ФахраддинГоре Фахраддина») Наджаф-бека Везирова во время гастролей в Ленкорани. Эта роль принесла Араблинскому известность[1]. Он сыграл также роль Шаха («Ага Мухаммед шах Каджар», А. Ахвердиев), Хлестакова («Ревизор», Н. В. Гоголь), Гейдар бека («Хаджи гара», М. Ф. Ахундов), Отелло («Отелло», У.Шекспир) и др.

Псевдоним Араблинский был фамилией молодой зрительницы, в которую был влюблён актёр во время гастролей в Дербенте в 1906-ом году.

Вскоре как талантливый актёр был приглашён в театральное общество «Ниджат» в качестве главного режиссёра. С 1907 года Гусейн Араблинский работал как театральный режиссёр.

В 1916 году снялся в фильме «В царстве нефти и миллионов» режиссёра Бориса Светлова в роли Лютфали бека.

Гибель

Гусейн Араблинский был застрелен 5 (17) марта[1][7] 1919 года (по другим данным — 7 марта[8]). Причина убийства Араблинского точно неизвестна[9]. Согласно официальной советской версии, ответственность за убийство лежит на националистах[9], на мусаватистах[10][3], на наёмниках реакционеров[4] (отмечалось даже, что его убил мусаватистский офицер[2]). Считалось также, что Араблинского убили фанатики, «пытавшиеся заглушить со сцены властный голос правды»[11].

Араблинский был убит за два дня до премьеры оперы Муслима Магомаева «Шах Исмаил», которая должна была состояться 7 марта 1919 года, и над которой он работал в качестве режиссёра-постановщика (он добился синхронного звучания актёров, хора и оркестра). 4 марта по просьбе Комитета учащихся мусульман Кавказа была показана оперетта Узеира Гаджибекова «Не та, так эта», а после состоялся вечер отдыха с восточными и европейскими танцами, на котором Араблинский танцевал, шутил и много смеялся. А рано утром, когда он вернулся домой, его убивают. Вот как описывает это трагическое утро театровед Аделя Алиева:

«Он не успевает снять пиджак, как убийца направляет на него револьвер, в упор стреляет и выбегает из дома. От шума просыпается мать, на руках которой, не приходя в сознание, умирает Гусейнбала. Тем временем испуганная выстрелом соседка кричит, находящийся по близости околоточный, увидев убегающего человека вниз, неистово свистит. Ничего не подозревающие ранние прохожие задерживают убегающего и передают его в руки полиции. Еще не зная, кто убит, соседка указывает на него. Прибежавшая сестра Дурсадуф кричит, проклиная своего родственника Абдулхалыга. Весть об убийстве Г. Араблинского распространяется по городу с быстротой молнии, и к дому начинается настоящее паломничество».[7]

Похороны Гусейна Араблинского были всенародными. На них выступили высоко ценивший режиссёрскую работу Араблинского Узеир Гаджибеков, Сидги Рухулла и многие актёры азербайджанского театра. После гибели Араблинского «Отелло» не ставили почти до конца сезона. И лишь 12 декабря спектакль возобновили с участием Аббаса Мирзы Шарифзаде, ученика Араблинского[7].

В день убийства в комнате находилась певица и гитаристка, супруга Араблинского Ася Шишкина, которая видела, кто стрелял. После смерти Араблинского её выгоняет из дома мать покойного, которая ненавидела её с первых дней появления. Позже Ася называет имя истинного виновника смерти Гусейнбалы — Ислама Зейналова, которого, судя по всему, провоцировал двоюродный брат Араблинского Абдулхалыг. Через некоторое время Абдулхалыга выпускают из заключения и он, побоявшись людского гнева, навсегда уезжает в Среднюю Азию. По другой версии, его опознают в Гяндже на улице и там убивают[7]. Есть мнение, что причиной убийства Араблинского своим же двоюродным братом послужило предвзятое отношение к исполнению женских ролей мужчинами, так как в те времена женщинам запрещалось играть в театре, и Гусейн Араблинский исполнял женские роли[12].

Отмечается, что с гибелью Араблинского азербайджанский театр понёс огромную потерю[9].

Напишите отзыв о статье "Араблинский, Гусейн Мамед оглы"

Примечания

  1. По другим данным Гусейн Араблинский был убит 7 марта

Источники

  1. 1 2 3 4 5 Әрәблински / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1980. — Т. 4. — С. 224.
  2. 1 2 Театральный календарь на 1964 год / Государственная театральная библиотека имени А. В. Луначарского. — Л.: Искусство, 1963. — 36 с.
    1919 г. Умер (убит мусаватистским офицером) Гусейн Мамед Араблинский (настоящая фамилия Халафов), азербайджанский драматический артист и режиссёр. С 1905 г. он играл в первых профессиональных азербайджанских труппах, гастролировал в России и в Иране. Лучшие его роли: Фархад («Несчастный юноша» А. Ахвердова), кузнец Гяве (в одноименной пьесе Ш. Сами в обработке С. Ахундова)…
  3. 1 2 Музыкальное искусство республик Закавказья / под ред. Ю. В. Келдыша. — История музыки народов СССР: Советский композитор, 1970. — Т. 1. — С. 306.
    Убит был по наущению мусаватистов один из пионеров азербайджанского музыкального театра — Г. Араблинский.
  4. 1 2 АРАБЛИНСКИЙ // 2 / под ред. С. И. Вавилова. — Большая советская энциклопедия: Государственное научное издательство, 1950. — Т. 2. — С. 583.
  5. [istoriya-teatra.ru/theatre/item/f00/s00/e0000556/index.shtml Араблинский] / Глав. ред. С. С. Мокульский. — Театральная энциклопедия: Советская энциклопедия, 1961. — Т. 1.
  6. История Азербайджана. — Б.: Издательство Академии наук Азербайджанской ССР, 1960. — Т. II. — С. 411.
  7. 1 2 3 4 Азад Шариф. [www.azerizv.az/news/print-3356.html Вечно влюбленный Араблинский] // газета «Азербайджанские известия». — 2011, 7 ноября.
  8. История советского драматического театра / Под ред. А. Анастасьева; ред. колл.: А. Анастасьев и др.; отв. редактор тома К. Рудницкий. — М.: Наука, 1966. — Т. 1. — С. 274.
    Гусейн Араблинский был убит 7 марта 1919 г.
  9. 1 2 3 Suleyman Tekiner. Azerbaijan. — Studies on the Soviet Union: Institute for the Study of the USSR (Munich), 1971. — № 1. — С. 75.
    The Azerbaijani theatre suffered a great loss in 1919, when Arablinski was shot. The motive for the murder has still not been established, although the official Soviet version puts the blame on the nationalists.
  10. Араблинский Гусейн Мамед оглы // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  11. Народные театры страны: Сб. ст. / Под ред. С. М. Ганцевича. — Искусство, 1968. — 239 с.
    Достаточно вспомнить Араблинского и Анаплинского, которых убили фанатики, пытавшиеся заглушить со сцены властный голос правды.
  12. Улькер Исаева. [www.1news.az/analytics/20120126035538763.html#page2 О гомосексуализме и толерантности]. — 1news.az, 26.01.2012. — С. 2.
  13. </ol>

Ссылки

Отрывок, характеризующий Араблинский, Гусейн Мамед оглы

– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.