Арабо-хазарские войны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Арабо-хазарские войны
Основной конфликт: Арабские завоевания

Хазарский каганат и соседние государства в IX веке.
Дата

642—799 годы

Место

Дагестан, Закавказье, Иранский Азербайджан, Восточная Турция[1]

Итог

Сохранение статуса-кво

Противники
Хазарский каганат Арабский халифат, позднее
Омейядский халифат, позднее
Аббасидский халифат
Командующие
Барджиль,
Рас-тархан,
Алп-тархан,
Хазар-тархан,
Блучан,
Булан 		Джаррах ибн Абдаллах аль-Хаками (англ.)русск.,
Маслама ибн Абдул-Малик,
Абд ар-Рахман ибн Рабиа (англ.)русск.,
Саид ибн Амр аль-Хараши (англ.)русск.,
Марван ибн Мухаммад,
Язид ибн Асид Зафир ибн аль-Сулами (англ.)русск.
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Ара́бо-хаза́рские во́йны (642—799) — серия вооружённых конфликтов между Хазарским каганатом с одной стороны, и преемствовавшими друг другу Арабским, Омейядским и Аббасидским халифатами с другой. В западной историографии[2] из них иногда выделяют Первую арабо-хазарскую войну (около 642—652) и Вторую арабо-хазарскую войну (722[3] —737).

Конфликты разной силы между арабами и хазарами разгорались на протяжении VII—VIII веков. Их причиной было желание обеих сторон расширить своё влияние на Кавказе и в Закавказье.

Первая война началась с арабского набега на хазарскую территорию в 642/643 году. Десятилетие спустя попытка повторного набега завершилась разгромом арабской армии под предводительством Салмана ибн Раби (англ.)русск. при Беленджере.

Вторая война, ставшая наиболее масштабной по времени и интенсивности, началась в 1-м десятилетии VIII века и шла до 737 года. Её кульминацией стало вторжение хазарских войск под началом принца Барджиля на территорию современного Иранского Азербайджана в 730 году, когда хазары разгромили арабскую армию под предводительством Джарраха ибн Абдаллах аль-Хаками (англ.)русск. в битве при Ардебиле и проникли далеко вглубь территории Халифата, достигнув окрестностей Мосула. В 737 году последовал ответный арабский поход, в результате которого были взяты все крупные города Хазарии, включая Семендер, который был в те времена хазарской столицей, и Ал-Байда, где находилась ставка кагана. Каган был вынужден заключить мир, и хазарские набеги на долгое время прекратились. Однако нестабильность внутри Халифата заставила арабов срочно отступить на родину. Об их контроле над Хазарией не могло быть и речи, и попыток завоевать земли за Кавказом они больше не предпринимали.

Следующая война произошла уже при Аббасидах, в 762—764 годах. Хазарскому нашествию подверглись Албания, Армения и Грузия. Был штурмом взят Тифлис.

Последний крупный конфликт между арабами и хазарами произошёл в 799/800 году. Хазары вторглись на территорию современного Азербайджана и грабили её более двух месяцев, пока не были отогнаны назад арабским наместником Язидом ибн Мазиядом аль-Шайбани (англ.)русск.. Иногда последней арабо-хазарской войной считают столкновение, которое имело место в 853/854 году, когда арабский полководец Буга ал-Кабир, сам хазарин по происхождению, совершил поход на хазар и алан и получил с них дань[4].

C IX века отношения Хазарии и Халифата были преимущественно мирными. Несмотря на то что границы Хазарии вплотную подходили к Дербенту, хазарские правители более не предпринимали попыток отбить южнокавказские земли у мусульман[5]. Между странами была налажена процветающая торговля. В Хазарии возникла обширная мусульманская община, а халифы завели себе гвардию, набранную из хазарских солдат. В относящейся к середине X века «Еврейско-хазарской переписке» говорится о том, что хазары защищали арабские порты на Каспийском море от русских набегов.





Предпосылки и причины

Арабо-хазарские войны были эпизодом долгой борьбы между жившими к северу от Кавказа различными кочевыми народами и расположенными к югу от него цивилизованными государствами, корни которой восходят к глубокой древности. Главными путями вторжений кочевников были Дарьяльское ущелье и Каспийские ворота, а потому расположенные южнее государства издавна стремились их контролировать. Именно поэтому шахи Государства Сасанидов проявляли к ним большой интерес и развернули в V—VI веках грандиозное фортификационное строительство в Дербенте[1][6], ставшем в будущем одним из ключевых мест столкновений хазар и арабов[7]. В это время были возведены такие сооружения, как Дербентская стена и крепость Нарын-кала. Стоит отметить, что в средневековье возникла легенда, согласно которой все эти укрепления возвёл Александр Македонский, заточив тем самым мифические племена Гог и Магог[8]. Именно благодаря этой легенде Каспийские ворота получили своё второе название — Александровы ворота. Кроме того, раннесредневековые авторы ассоциировали Гог и Магог с хазарами, пришедшими на смену скифам и гуннам[9].

После того, как Арабский халифат покорил Государство Сасанидов, арабы сами встали перед проблемой защиты своих северных рубежей от степняков. Однако в отличие от персов, занявших глухую оборону, арабы, следуя мусульманской концепции о разделении мира на Дар аль-Ислам («Пространство ислама») и Дар аль-харб («Пространство войны»), считали своим долгом исламизировать языческие племена кочевников и включить их земли в состав своей державы[10].

Кроме того, арабо-хазарские войны были в некоторой степени связаны с арабо-византийской борьбой за восточную часть Малой Азии. Византийские императоры понимали, что Хазарский каганат может быть для них очень ценным союзником против мусульман и стремились укрепить отношения с ним. Поэтому в 705 году император Юстиниан II взял в жёны хазарскую принцессу[11][12]. Возможность хазар и византийцев взаимодействовать через территорию Армении представляла для Халифата серьёзную опасность, особенно учитывая относительную близость Армении к Сирии, в которой располагалась столица Омейядов — Дамаск[1]. Поэтому некоторые византисты, в частности, Дмитрий Оболенский, называют главной причиной арабо-хазарских войн стремление мусульман лишить Византию сильного союзника в лице Хазарии[13]. Однако более вероятно, что сами византийцы побуждали хазар атаковать Халифат, стремясь убавить растущее напряжение у своих восточных границ[14]. Чуть позже, в 733 году, другой византийский император, Лев III Исавр, ради укрепления хазаро-византийского союза женил своего сына и наследника Константина на хазарской принцессе Чичак[15][16].

Также в качестве дополнительного повода для конфликтов было выдвинуто предположение, что арабы стремились с их помощью взять под свой контроль северную ветвь Великого шелкового пути. Однако историк Джеральд Мако оспаривает эту утверждение, указывая, что затухание арабо-хазарских конфликтов относится как раз ко времени наивысшего расцвета шелкового пути, то есть ко второй половине VIII века[17].

Театр военных действий

Объектом хазарских набегов были две закавказские провинции Халифата: Арминийа, включавшая в себя Картли, Албанию (Арран) и собственно Армению (центр Двин, с 752 года Бердаа) и Азарбайджан (примерно соответствует совр. Иранскому Азербайджану, центр Марага, самый крупный город Ардебиль)[18]. Как минимум дважды боевые действия достигали провинции ал-Джазира (Северная Месопотамия, центр Мосул). В Закавказье только западная часть современной Грузии и Абхазия оставались свободны от столкновений двух держав[19].

Главными целями арабских войск был Дербент, который арабы многократно захватывали, но не могли удержать, и расположенные за ним хазарские города: Беленджер (Баланджар) (по некоторым данным первая столица Хазарии, в большинстве описаний предстаёт как отдельная область с собственным правителем) и Семендер (Самандар). Оба города находились в пределах современного Дагестана. Самым удалённым хазарским пунктом выступает Ал-Байда. Местоположение этого города не известно. Возможно, он находился в устье Волги, на месте будущей хазарской столицы Итиля[20], по другой точке зрения, это была кочевая ставка правителя[21][22].

В войну были втянуты и другие страны Кавказа: мелкие владения в Горном Дагестане, которые поддерживали ту или иную сторону в зависимости от обстоятельств, и Алания, на территории которой находился второй стратегический проход через горы. За редким исключением аланы выступали на стороне хазар[23]. Они оставались в вассальной зависимости от каганата до середины X века.

Первая арабо-хазарская война

Хазары впервые появились в Закавказье во времена ирано-византийской войны 602—628 годов, как часть Западно-тюркского каганата и, вероятно, основа его войск[24]. Тюркские войска взяли Дербент и помогли византийцам в осаде Тифлиса. Их содействие в значительной степени помогло Византии выиграть эту войну. В течение последующих нескольких лет хазары контролировали территорию Иберии, Албании и Атропатены[25]. В Албании они установили свою администрацию и взимали подати, руководствуясь прежними персидскими переписями. В 630 году в результате внутренних смут, охвативших Западно-Тюркский каганат, хазары покинули Албанию.

Конфликт между арабами и хазарами начался в результате быстрой экспансии Арабского халифата. Армии мусульман разгромили ослабленных кровопролитной войной византийцев и персов, и в 640 году достигли Армении[26]. По сообщению ат-Табари, в 642/643 году арабские войска под командованием Абд ар-Рахмана ибн Раби (англ.)русск. совершили первый рейд в земли хазар, достигнув Беленджера и Ал-Байда, после чего с большой добычей благополучно возвратились в Дербент[7][27]. Проблема однако в том, что никто из других арабских авторов не упоминает об этом походе, поэтому многие историки отрицают его достоверность[28]. С другой стороны, подобные стремительные рейды на заре арабских завоеваний были обычным делом[29]. В 645/646 году арабы и хазары вновь встретились на поле боя, когда в битве при Каликале в верховьях Евфрата была разбита византийская армия, в составе которой находился контингент из алан, абхазов и хазар[26][30]. В 652/653 году, мусульмане, под началом Салмана ибн Раби (по другой версии — его брата, Абд ар-Рахмана ибн Раби) 4000-тысячной армией двинулись на Беленджер, но потерпели сокрушительное поражение в битве под городом. Обе стороны в сражении применяли катапульты, метающие снаряды[7][31]. Погибший арабский полководец стал объектом религиозного почитания с обеих сторон. Хазары поместили его тело в изготовленный из камыша саркофаг и стали использовать как магическое средство для вызова дождя[32]. В исламском мире Салман и другие видные участники похода были признаны мучениками за веру[33].

Вспыхнувшая в 656 году гражданская война заставила арабов сосредоточиться на внутренних проблемах, покинуть Закавказье и прекратить попытки покорить Хазарию вплоть до начала VIII века[34]. Закавказские страны признали себя вассалами халифа, но сохранили независимость, лавируя между арабами и Византией. Им пришлось самим отражать набеги кочевников, которые стали регулярными. Дважды, в 664 и 681 годах, в Албанию вторгались вассалы и ближайшие соседи хазар, известные как «гунны». Чтобы избавиться от опасности с их стороны, правитель Албании Джуаншер породнился с правителем гуннов Алп Илутвером, а в 682 году к гуннам был направлен епископ, который обратил в христианство самого Алп Илутвера и местную знать. Однако утвердить христианство среди кочевников не удалось — вероятно, из-за отрицательного отношения к этому хазар[35][36]. Собственно хазарские войска вторгались в Албанию в 661/662 году, но потерпели поражение. Ещё одно, уже успешное, крупномасштабное хазарское вторжение произошло летом 685 года[37] — хазарам удалось захватить большую добычу и множество пленных[27][38]. Правители всех трёх стран: Армении, Иберии и Албании погибли в сражении. Хазары обложили Албанию данью, в дополнение к той, которую она уже платила одновременно Византии и Халифату. По-видимому, хазарский набег был даже более глубоким, чем считалось прежде: по свидетельству Халифы ибн Хаййата, хазарам удалось достичь Мосула, где в сражении с ними погиб один из арабских эмиров[37][39].

Вторая арабо-хазарская война

К началу VIII века политическая ситуация на Кавказе значительно изменилась: Византия пришла в упадок, пришедший на смену Арабскому Омейядский халифат наоборот окреп. Арабы вернули себе контроль над Закавказьем. В Албании они упразднили власть местной династии Михранидов, а в Армении подавили широкомасштабное восстание в 705 году. Война за право владеть Закавказьем между Халифатом и Хазарией стала неизбежной.

Начало войны

Конфликт вновь разгорелся приблизительно с 706 года[40][41], когда арабы предприняли попытку вернуть под свой контроль Дербент. Несколько лет город переходил из рук в руки. В 713/714 годах омейядские войска под началом Масламы, сына халифа Абдул-Малика ибн Мервана захватили эту стратегическую крепость, после чего продвинулись дальше на север, безуспешно пытаясь покорить земли «гуннов». В ответ хазары начали совершать набеги на Кавказскую Албанию, а в 717/718 году собрали большую армию и вторглись в иранскую область Азербайджан (южнее реки Аракс), откуда были изгнаны обратно арабскими войсками под командованием Хатин ибн аль-Нумана[27][42]. Основная часть арабской армии под руководством Масламы в этот момент осаждала Константинополь и, надо полагать, что действия хазар были очень полезны византийцам.

После нескольких лет затишья, новая фаза войны началась в 722 году. Годом раньше, в 721/722, хазары воевали с аланами, что заставляет предполагать наличие каких-то трений между союзниками[23]. В феврале-марте 722 года 30-тысячная хазарская армия вторглась в Армению и нанесла сокрушительное поражение мусульманским войскам. В ответ халиф Язид II послал одного из лучших своих полководцев, Джарраха ибн Абдаллаха аль-Хаками (англ.)русск., вместе с 25-тысячной сирийской армией против хазар. Войска Джарраха изгнали хазар из Армении, захватили Дербент и напали на Беленджер. Хазары пытались защитить город, окружив его кольцом из связанных повозок, но арабам удалось его прорвать и 21 августа 722 года они ворвались в город и разрушили его. Часть населения бежала на север, а пленные были утоплены в окрестной реке[42][43]. Сам же правитель Беленджера бежал и укрылся в Семендере, но после того, как Джаррах отдал ему захваченных в плен жену и детей, вернулся и признал власть арабов. Арабская армия захватила много добычи, и солдаты получили большие денежные суммы. Тем не менее, основные силы хазар ещё не были разбиты, и возможность их нападения заставила арабов отказаться от захвата Семендера и отодвинуть войска обратно в Закавказье. В ответ хазары двинулись на юг, но в феврале 724 года Джаррах нанёс им сокрушительное поражение в длившейся несколько дней битве между реками Кура и Аракс[42][44]. Вскоре после этого Джаррах провёл ещё несколько удачных кампаний на Кавказе, захватив Тифлис и превратив в арабских вассалов Иберию и алан. Во время этих походов он стал первым арабским полководцем, пересекшим Дарьяльское ущелье, и открыл тем самым мусульманским войскам новый путь в земли хазар[45].

В 725 году новый халиф, Хишам ибн Абдул-Малик, передал полномочия Джарраха своему брату Масламе{[46][47]. Однако, Маслама остался в Джезире и занимался в основном атаками на Византию. Командование же кавказским войсками взял на себя Харис ибн Амр аль-Таи. На протяжении всего года он укреплял арабскую власть в Закавказье и провёл несколько военных походов против местных племён. Также он, вероятно, имеет некоторое отношение к прошедшей в том же году переписи населения[48]. Однако в 726 году хазары под командованием принца Барджиля начали масштабное наступление на территорию Кавказской Албании. При этом, осаждая крепости, они использовали патереллы. И хотя Харису удалось разбить хазар у реки Аракс, в целом положение арабов оказалось очень шатким[42][49].

Сложившаяся ситуация заставила Масламу лично взять командование войсками на Кавказе. Он прибыл на фронт в 727 году, взяв с собой, вероятно, подкрепления из Сирии, и возглавил наступление на хазар. Арабской войско пересекло Дарьяльское ущелье и вернулось обратно к наступлению зимы. Чего они добились этим не ясно, но когда в следующем году Маслама повторил вторжение, оно закончилось катастрофой. Арабские источники сообщают, что войска мусульман сражались в течение 30 или даже 40 дней в грязи и под проливным дождём, из за чего кампания получила название «грязный поход». В итоге арабы одолели хазар 17 сентября 728 года. Однако насколько велика была эта победа сказать трудно: когда арабы возвращались домой, они попали в хазарскую засаду, после чего просто бежали, бросив обозы[42][50]. После этой «победы» Маслама вновь был заменён на Джарраха. В 729 году арабы потеряли контроль над северо-восточным Закавказьем[51]. В Хазарии в это время скончался правивший каган, и власть оказалась в руках его матери — ханши Парсбит. Очевидно, она была регентшей при несовершеннолетнем наследнике. По предположению Игоря Семёнова, беспрецедентно масштабный поход хазар, предпринятый в следующем году, мог быть вызван желанием отомстить за смерть своего правителя.

Битва при Ардебиле и ответные действия арабов

В 730 году арабская армия под командованием Джарраха вышла из Тифлиса, пересекла Дарьяльское ущелье и вторглась на территорию хазар. Арабские источники сообщают, что Джарраху удалось взять Ал-Байда, но современные историки, такие как Михаил Артамонов и Халид Бланкиншип, считают это маловероятным. В ответ хазары атаковали арабские территории в Закавказье, собрав огромную армию, куда вошли ополчения со всех подвластных каганату племён. По ал-Куфи, армия насчитывала 300 тысяч человек. Вероятно, это число завышено, (как и практически все цифры, которыми оперируют источники), однако несомненно, что масштаб нашествия был экстраординарным. Хазары пересекли Кавказ по Дарьяльскому ущелью (по др. данным также через Дербент и иные проходы) и, обойдя арабское войско, осадили Ардебиль — главный город Азербайджана, в стенах которого жило около 30 тысяч человек. Успеху хазар способствовало то, что они были хорошо осведомлены о местонахождении арабских войск — такую информацию им предоставил правитель Грузии. Как только Джаррах узнал о вторжении, он отступил в Закавказье, двинулся на Ардебиль и атаковал хазар. После двухдневного сражения, произошедшего 6—8 декабря 730 года, хазары под предводительством сына кагана — Барджиля практически полностью уничтожили 25-тысячную арабскую армию[52][53]. После этого они взяли город и рассеялись по стране для грабежа, дойдя до Диярбакыра и Мосула, расположенных совсем не далеко от Дамаска, столицы Омейядского халифата[54][55].

Поражение под Ардебилем стало настоящим шоком для мусульман, которым впервые пришлось встретиться с врагом в самом сердце Халифата и впервые в сражении погиб сам наместник. Халиф Хишам направил против хазар Саида ибн Амр аль-Хараши (англ.)русск., одного из лучших своих военачальников. Несмотря на то, что силы, которые удалось собрать Саиду (среди его воинов были и некоторые беженцы из Ардебила, которых убедили сражаться, заплатив десять золотых динаров), были весьма скромными, ему удалось отбить Ахлат, город неподалёку от озера Ван. После этого он двинулся на северо-восток, освободил ещё несколько городов и встретился с 10-тысячной хазарской армией у Баджарвана. Арабам удалось одержать победу и освободить бывших с ними пленников. После этого Саид отправился на север, вслед за уцелевшими хазарами[56]. Однако, несмотря на свой успех, он был лишен должности в начале 731 года и даже на некоторое время оказался в тюрьме из-за завистливого Масламы, вновь назначенного халифом на пост наместника Арминии и Азарбайджана. После этого Маслама сам возглавил войска и повёл их на север. Он достиг Дербента, занятого хазарским гарнизоном. Обойдя крепость Маслама продолжил преследование отступающих хазар, захватив по пути Беленджер и Семендер. Вскоре после этого он столкнулся с хазарским войском, возглавляемым самим каганом. Несмотря на то, что в произошедшем сражении погиб принц Барджиль, мусульманам пришлось отступить обратно в Закавказье. Около Дербента, в местечке под названием Баб-Вак, на них вновь напали хазары, но арабы вырыли траншеи и разгромили их. В этом сражении был ранен каган[55][57]. После этого Маслама выманил врагов из Дербента, отравив им воду в колодцах. Только с этого момента контроль над стратегической крепостью окончательно перешёл к арабам. Маслама оставил в городе 24-тысячное сирийское войско и вернулся на зиму с основными силами в Азербайджан. В это же время хазары восстановили свои разрушенные поселения. Несмотря на взятие Дербента, халиф был не доволен действиями Масламы и в марте 732 года заменил его на своего брата Марвана ибн Мухаммада, в будущем ставшего последним правителем Омейядского халифата[58].

Летом 732 года Марван собрал 40-тысячную армию и двинулся с ней на земли хазар. Что было после этого, не совсем понятно. Согласно ал-Куфи, арабы достигли Беленджера и вернулись, захватив много скота. Однако, эта кампания подозрительно сильно схожа с предыдущими походами Масламы, а потому подлежит сомнению. Халифа ибн Хайат в свою очередь сообщает, что экспедиция немного продвинулась к северу от Дербента, после чего вернулась в него на зиму[59]. Стоит отметить, что в это же время Марван предоставил армянскому царю Ашоту III Багратуни (англ.)русск. широкую автономию в обмен на увеличение количества рекрутов из Армении. Современные историки считают это признаком резкой нехватки людских ресурсов, с которой столкнулся Халифат[60][61].

Кроме того, в это же время хазары и византийцы возобновили свой союз против арабов, скрепив его в браком византийского царевича Константина, сына императора Льва III Исавра, и дочерью кагана Вирхора принцессой Чичак в 733 году[62][63].

Поход Марвана на Хазарию

После 732 года на арабо-хазарской границе начался период затишья. Весной 733 года Марван был сменён на посту наместника Закавказья Саидом аль-Хараши (англ.)русск.. Однако, он больше не предпринимал никаких военных действий против хазар, а в 735 году Саид потерял зрение и ушёл в отставку. Вновь получивший должность наместника Марван вплоть до 737 года не предпринимал каких-либо серьёзных походов против Хазарии, ограничившись лишь несколькими экспедициями против мелких кавказских царьков. Историк Халид Бланкиншип объясняет это бездействие истощением людских ресурсов Омейядского халифата, проводя параллель с точно таким же затишьем, наступившем в это же время на арабских рубежах в Мавераннахре[64]. Такие авторы как Михаил Артамонов и Анатолий Новосельцев видят в этом тактический ход Марвана, использованный им для того, чтобы выиграть время на подготовку к новому вторжению и обезопасить свой тыл.

Как бы там ни было, в 737 году арабы подготовили широкомасштабное вторжение с целью навсегда положить конец войнам с хазарами. Незадолго до экспедиции Марван лично посетил Дамаск чтобы убедить халифа Хишама поддержать его начинание. Его попытка увенчалась успехом: под арабские знамёна встало около 120 тысяч воинов, среди которых была регулярная армия из Сирии, армянские войска Ашота Багратуни и добровольцы, желавшие участвовать в джихаде. Это число вероятно является преувеличением, однако, независимо от реального размера армии Марвана, это была огромная по тем временам сила и безусловно самая большая арабская армия, когда либо посылавшаяся против хазар[65]. Для начала Марван решил обеспечить себе надёжный тыл, а потому подчинил все армянские группировки, враждебные арабам или вассальному им Ашоту Багратуни. После этого арабские войска двинулись на подконтрольную Византии Абхазию и осадили Анакопию. Однако, Марвану вскоре пришлось увести войска из-за вспышки в них дизентерии[65].

Завершив покорение Закавказья, Марван начал наступление на Хазарию. Войска были разделены на две части: 30-тысячный отряд под командованием наместника Дербента, Асида Зафита ибн аль-Суларни, пересекли Каспийские ворота, в то время как основные силы, возглавляемые лично Марваном, вторглись в земли хазар через Дарьяльское ущелье. Оба отряда вновь встретились у Семендера, после чего отправились на север, и, согласно арабским источникам, захватили Ал-Байда, волжскую столицу Хазарии. Саму же хазарскую армию арабы настигли на берегах «Славянской реки» — Волги (по другим оценкам — Дона[66]). В начавшемся сражении пали 10 тысяч хазар и их военачальник, Хазар-тархан, ещё около 7 тысяч попало в плен. В результате каган сам запросил мира, принял ислам и признал себя вассалом Халифата[5][67][68]. Кроме того, арабы привели к себе на родину много хазарских и славянских пленников, которые были расселены в Закавказье. Согласно арабскому историку аль-Белазури, 20 тысяч славян было поселено в Кахетии, хазар же переселили в Лезгистан. Однако, славяне вскоре убили своего арабского наместника и бежали на север, но Марван нагнал их и всех перебил[69][70].

Поход Марвана в 737 году стал кульминацией арабо-хазарских войн, но фактически он не повлёк за собой каких-либо серьёзных последствий. Хазары перестали совершать крупные набеги на арабов[69], но признание ими арабского господства и принятие каганом ислама очевидно было номинальным или носило кратковременный характер. Марвану удалось нанести Хазарии сокрушительное поражение, но он не имел сил для длительного контроля над её землями, а потому хазары сохранили свою независимость[5]. К тому же сам факт принятия каганом ислама оспаривается: аль-Белазури сообщает, что ислам принял не каган, а лишь знатный хазарин, который был переселён в Лезгистан для управления поселёнными там хазарскими пленниками. Кроме того, около 740 года хазары приняли иудаизм, стремясь подчеркнуть свою независимость как от христианской Византии, так и от мусульманского Халифата[71].

Тем не менее, какими бы ни были последствия этой кампании, хазарские набеги на Омейядский халифат действительно прекратились на несколько десятилетий[61]. Арабы же продолжали военные действия на Кавказе до 741 года и направлены они были в основном против мелких северокавказских владетелей. Однако эти кампании имели в основном грабительский интерес и не несли целей завоевательного характера[72]. Несмотря на успех в войнах с хазарами, граница Омейядов стабильно установилась в районе Дербента[19][73]. Бланкиншип также критикует долгосрочные последствия второй арабо-хазарской войны: арабские расходы на неё были очень велики и они были просто не в состоянии их возместить[73]. Кроме того, необходимость держать в Дербенте большой гарнизон ещё сильнее истощила и без того перегруженную сирийскую армию, на которую и опирался режим Омейядов[73]. В конце концов, именно ослабление сирийской армии стало одной из важнейших причин падения Омейядского и рождения Аббасидского халифатов в результате гражданской войны 740-х годов[74].

Поздние конфликты

С установлением в мусульманском мире власти Аббасидов хазары возобновили свои набеги в Закавказье.

Первый конфликт хазар с новым Аббасидским халифатом разгорелся в 762/763 году из-за дипломатического скандала. Стремясь укрепить отношения с Хазарским каганатом, халиф аль-Мансур приказал своему наместнику в Закавказье, Язиду ибн Асиду Зафиру ибн аль-Сулами, жениться на дочери хазарского кагана Багатура. Каган согласился и отправил свою дочь на юг с приданным в 100 тысяч дирхемов, в сопровождении 10 тысячной свиты, табунов лошадей, верблюдов, скота и 20 повозок с золотыми и серебряными вещами. Принцесса приняла ислам и стала женой наместника, родив ему двоих сыновей. Однако спустя два года и четыре месяца, в 762/763 году, она и её дети внезапно умерли. Разъярённый каган решил, что арабы отравили его дочь, и объявил им войну. В 762—764 годах огромное хазарское войско вторглось в Закавказье под началом полководца Рас-тархана, разорило Кавказскую Албанию, Иберию, Армению и сожгло Тифлис. Самому Язиду удалось избежать плена, но хазары вернулись домой с тысячами пленников и множеством трофеев[5][75]. Тем не менее, когда через несколько лет, в 780 году, свергнутый правитель Иберии Нерсе попросил хазар вторгнутся в Закавказье и восстановить его на троне, они отказались. Вероятно, это в некоторой степени связано с ухудшением хазаро-византийских отношений из-за возникших территориальных споров в Крыму. Примерно в это же время хазары помогли абхазскому царю Леону II (его мать была дочерью хазарского кагана) выйти из подчинения Византии[5][76].

Последняя крупная арабо-хазарская война произошла в 799/800 году. Поводом к ней, так же как и в предыдущий раз, стала неудачная женитьба. Арабские источники связывают конфликт с тем, что аббасидский визирь Фадл ибн Яхья Бармакид хотел жениться на дочери кагана, но она погибла по пути на юг. В то же время Ат-Табари сообщает, что хазары были приглашены знатным арабом для того, чтобы отомстить за казнь своего отца, наместника Дербента, военачальнику Саиду ибн Сальме. Как бы там ни было, арабские источники сообщают, что хазары были разбиты войсками под командованием Язида ибн Мазияда[5][77][78]. Заключительный хазарский набег примечателен ещё тем, что это был последний зафиксированный случай, когда боевые действия возглавлял лично каган. В последующее время каганы армией не командовали, потому что были отстранены от реальной власти[79][80].

В середине IX века имело место ещё одно столкновение между хазарами и арабами, подробности которого, однако, почти не известны. Закавказские владения Халифата в этот момент были охвачены восстанием, причём в нём участвовали не только армянские князья, но и арабские наместники, такие как эмир Тифлиса (он и многие другие влиятельные мусульмане принадлежали к оппозиционному движению мутагаллибов). Причиной возмущений стал непомерный налоговый гнет. Для подавления мятежа халиф ал-Мутаваккиль снарядил 120-тысячное войско, во главе которого был поставлен полководец Буга ал-Кабир (Буга Старший), сам хазарин по происхождению[81]. В 852 году он успешно подавил большинство очагов сопротивления в Армении, а затем в августе 853 года взял Тифлис, при этом в городе заживо сгорели 50 тыс. жителей. После этого на Бугу напал абхазский царь Феодосий, но потерпел поражение и отступил в сторону Алании. Преследуя его, Буга двинулся к Аланским воротам, путь к которым лежал через владения славящегося своей воинственностью и непокорностью горного племени санарийцев (цанаров) в пределах современной Кахетии. С призывом о помощи горцы обратились к трём правителям: владетелям Византии, хазар и славян. То, что произошло дальше, не совсем понятно. Источники говорят об упорной, но безуспешной попытке арабов разбить санарийцев (по сообщению Товмы Арцруни, между ними произошло 19 сражений), и сообщают, что Буга не смог попасть в Аланию из-за обильного снегопада и падежа коней, который поразил арабское войско. Однако, по-видимому, Буга всё же перешёл Кавказ и достиг Хазарии. Лаконичная запись в «Хронике Ширвана и Дербенда» утверждает, что Буга победил хазар и алан и взял с них джизию — подушную подать, которую арабы взимали с неверных[82][83]. Этот же источник сообщает, что тогда же наместник Дербента Мухаммед б. Халид предпринял набег на неверных в окрестностях города. Грузинская летопись и Белазури, ничего не говоря о самом факте столкновения, сообщают под следующим, 854/855 годом, что Буга привёл с собой 100 семей алан и 300 семей хазарских мусульман. Хазары были поселены в городе Шамкор, который пребывал в запустении, с тех пор как столетие назад его разрушили восставшие савиры — кочевники, переселённые при таких же обстоятельствах. Белазури называет этих хазар «мирными». Некоторые историки интерпретируют это как указание на то, что они были не военнопленными, а добровольными переселенцами. Например, Артамонов предположил, что они спасались от религиозных гонений в Хазарии[84]. Несмотря на успех, Буга вызвал опасение у халифа в намерении сговориться с соплеменниками[85], и в 856 году был отозван из Закавказья.

Последствия

Арабо-хазарские войны остановили арабскую экспансию в Восточную Европу, установив северный предел владений Халифата по линии Большого Кавказского горного хребта[86][87]. В то же время война оказала пагубное влияние и на Хазарию: массы булгарского и аланского населения бежали со ставшего опасным из-за постоянных военных действий Кавказа в Крым, на Дон, а также в Среднее Поволжье, где в IX веке возникла Волжская Булгария[88]. Хазары перенесли свою столицу из дагестанского Семендера в поволжский город Итиль, подальше от владений мусульман[27][89]. Дагестан же из центральной области страны превратился в её южную окраину. Неудачи в войнах с арабами заставили хазар переориентировать свою внешнюю политику на славянские земли, из-за чего многие восточнославянские племена превратились в их данников.

Кроме того, арабо-хазарские войны постоянно перетягивали на Кавказ большие силы арабов от границ враждебной им Византийской империи. Это помогло византийцам на какое-то время сдержать натиск мусульман и сохранить под своим контролем Малую Азию[90][91].

См. также

Напишите отзыв о статье "Арабо-хазарские войны"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 106. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  2. ↑ Dunlop D. M. [books.google.fr/books?ei=oPzjUa_kJo754QSB3YGgAQ&hl=ru&id=_YdAAAAAIAAJ&dq=dunlop+the+history&q=second+arab-khazar+war#search_anchor The history of the Jewish Khazars]. — Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1954. — P. 41, 61. Koestler A. [books.google.fr/books?ei=e__jUafkLcTj4QSA6oCYAQ&hl=ru&id=-xWDAAAAIAAJ&dq=The+Thirteenth+Tribe+the+Khazar+Empire+and+Its+Heritage&q=second+arab+war#search_anchor The thirteenth tribe: the Khazar empire and its heritage]. — London, 1976. — P. 28. Изредка и в российской историографии: Ромашов С. А. Хазары и народы южнорусских степей в V—X веках // История России и её ближайших соседей: Энциклопедия для детей. / С. Исмаилова. — М.: Аванта+, 1997. — Т. 5. — С. 123,128. — 670 с.
  3. ↑ По традиции, которая принадлежит автору первого обобщающего труда по истории хазар Д. М. Данлопу, термином «Вторая арабо-хазарская война» в англоязычной историографии обозначается не весь период второй серии столкновений, а только их наиболее интенсивная часть, в 722—737 годах. В русскоязычной историографии началом войны считается первое десятилетие VIII века.
  4. ↑ Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв. — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1979. — С. 185.
  5. ↑ 1 2 3 4 5 6 Barthold, W.; Golden, P. The Encyclopedia of Islam, New Edition. — Leiden and New York: BRILL, 1997. — Vol. IV. — P. 1174. — ISBN 90-04-05745-5.
  6. ↑ Mako, Gerald. The Possible Reasons for the Arab–Khazar Wars. — Archivum Eurasiae Medii Aevi, 2010. — P. 51—52.
  7. ↑ 1 2 3 Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 126. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  8. ↑ Mako, Gerald. The Possible Reasons for the Arab–Khazar Wars. — Archivum Eurasiae Medii Aevi, 2010. — P. 50—51.
  9. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 7-8. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  10. ↑ Mako, Gerald. The Possible Reasons for the Arab–Khazar Wars. — Archivum Eurasiae Medii Aevi, 2010. — P. 52—53.
  11. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 108-109. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  12. ↑ Lilie, Ralph-Johannes. Die byzantinische Reaktion auf die Ausbreitung der Araber. Studien zur Strukturwandlung des byzantinischen Staates im 7. und 8. Jhd.. — Munich: Institut für Byzantinistik und Neugriechische Philologie der Universität München, 1967. — P. 157.
  13. ↑ Mako, Gerald. The Possible Reasons for the Arab–Khazar Wars. — Archivum Eurasiae Medii Aevi, 2010. — P. 49—50.
  14. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 109. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  15. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 149-154. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  16. ↑ Lilie, Ralph-Johannes. Die byzantinische Reaktion auf die Ausbreitung der Araber. Studien zur Strukturwandlung des byzantinischen Staates im 7. und 8. Jhd.. — Munich: Institut für Byzantinistik und Neugriechische Philologie der Universität München, 1967. — P. 157—160.
  17. ↑ Mako, Gerald. The Possible Reasons for the Arab–Khazar Wars. — Archivum Eurasiae Medii Aevi, 2010. — P. 48—49.
  18. ↑ Шагинян А. К. Армения и страны Южного Кавказа в условиях византийско-иранской и арабской власти. — СПб.: Алетейя, 2011. — С. 340—346. — ISBN 5-02-009552-4.
  19. ↑ 1 2 Cobb, Paul M. The empire in Syria, 705–763. // Robinson, Chase F. The New Cambridge History of Islam, Vol. 1: The Formation of the Islamic World, Sixth to Eleventh Centuries. — Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2011. — P. 136. — ISBN 978-5-91419-573-8.
  20. ↑ Артамнов М. И. История хазар. — СПб., 2001. — С. 309. — ISBN 5-8114-0377-1.. Существуют точки зрения, что он являлся предшественником Саркела на Дону (П. Голден) или идентичен Семендеру (А. П. Новосельцев). Обзор мнений см.Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. — М.: Наука, 1990. — С. 125. — ISBN 5-02-009552-4.
  21. ↑ [www.tataroved.ru/publicat/islambook.pdf Гараева Н. Г. К проблеме распространения ислама на территории России (анализ сведений арабских источников)] // Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. — Каз., 2001. — С. 22.
  22. ↑ Лобанова-Гулак М., Тортика А. [islam.in.ua/15/ukr/full_articles/179/page/1/index.html «Река славян» (Нахр-ас-Сакалиба) в системе географических реалий Восточной Европы: по данным средневековых мусульманских авторов]. // Іслам і Україна: роботи учасників Першого Всеукр. ім. А. Кримського конкурсу ісламознав. дослідж. молодих учених / Іслам. громад. культ. центр м. Києва. — К., 2005. — С. 155—174.
  23. ↑ 1 2 Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. — М.: Наука, 1990. — С. 179. — ISBN 5-02-009552-4.
  24. ↑ Kaegi, Walter Emil. [books.google.ru/books?id=tlNlFZ_7UhoC&redir_esc=y Heraclius: Emperor of Byzantium]. — Cambridge University Press,: Cambridge University Press, 2003. — С. 143. — ISBN 0-521-81459-6.
  25. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 133—135. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  26. ↑ 1 2 Lilie, Ralph-Johannes. Die byzantinische Reaktion auf die Ausbreitung der Araber. Studien zur Strukturwandlung des byzantinischen Staates im 7. und 8. Jhd.. — Munich: Institut fur Byzantinistik und Neugriechische Philologie der Universitat Munchen, 1967. — P. 54.
  27. ↑ 1 2 3 4 Barthold, W.; Golden, P. The Encyclopedia of Islam, New Edition. — Leiden and New York: BRILL, 1997. — Vol. IV. — P. 1173. — ISBN 90-04-05745-5.
  28. ↑ Артамнов М. И. История хазар. — СПб., 2001. — С. 250. — ISBN 5-8114-0377-1.
  29. ↑ Н. Г. Гараева признаёт достоверным поход на Беленджер, но исключает поход на Ал-байда (см.: Гараева Н. Г. [www.tataroved.ru/publicat/islambook.pdf К проблеме распространения ислама на территории России (анализ сведений арабских источников)] // Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. — Каз., 2001. — С. 22.).
  30. ↑ Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв.. — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1979. — С. 153.
  31. ↑ Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. — М.: Наука, 1990. — С. 174. — ISBN 5-02-009552-4.
  32. ↑ Гмыря Л. Б. [www.tataroved.ru/publication/tprobl/4/ Обряд вызова дождя в стране гуннов Прикаспия в VII в. н. э. по данным арабских и армянских источников] // Древнетюркский мир: история и традиции. Материалы научной конференции. Казань, 24—25 января 2001. — Каз., 2002.
  33. ↑ Саидов З. А. [archive.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/Vlush/Ist/2010_19/31.pdf Биографические сведения об участниках первых походов Халифата на Восточный Кавказ]. // Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка. — № 19 (206). — 2010.
  34. ↑ Mako, Gerald. The Possible Reasons for the Arab–Khazar Wars. — Archivum Eurasiae Medii Aevi, 2010. — P. 45.
  35. ↑ Артамнов М. И. История хазар. — СПб., 2001. — С. 253. — ISBN 5-8114-0377-1.
  36. ↑ Шагинян А. К. Армения и страны Южного Кавказа в условиях византийско-иранской и арабской власти. — СПб.: Алетейя, 2011. — С. 136—137. — ISBN 5-02-009552-4.
  37. ↑ 1 2 Шагинян А. К. Армения и страны Южного Кавказа в условиях византийско-иранской и арабской власти. — СПб.: Алетейя, 2011. — С. 146. — ISBN 5-02-009552-4.
  38. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 126—127. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  39. ↑ Гараева Н. Г. [www.tataroved.ru/publicat/islambook.pdf К проблеме распространения ислама на территории России (анализ сведений арабских источников)] // Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. — Каз., 2001. — С. 22.
  40. ↑ Артамонов М. И. История хазар. — 2-е изд. — СПб.: Лань, 2001. — С. 282. — ISBN 5-8114-0377-1.
  41. ↑ Семёнов И. Г. Хазаро-византийские политические отношения в периоды правления императора Юстиниана II (685—695, 705—711) // Материалы XVI ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. — Ч. 3. — М., 2009. — С. 13—21.
  42. ↑ 1 2 3 4 5 Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 127. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  43. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 121—122. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  44. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 122. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  45. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 122—123. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  46. ↑ Артамонов М. И. История хазар. — 2-е изд. — СПб.: Лань, 2001. — С. 289. — ISBN 5-8114-0377-1.
  47. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 123. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  48. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 123—124. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  49. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 124. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  50. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 124—125. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  51. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 125, 149. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  52. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 149—150. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  53. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 127—128. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  54. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 150. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  55. ↑ 1 2 Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 128. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  56. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 150—151. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  57. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 151—152. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  58. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 152. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  59. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 152—153. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  60. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 153. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  61. ↑ 1 2 Cobb, Paul M. The empire in Syria, 705–763. // Robinson, Chase F. The New Cambridge History of Islam, Vol. 1: The Formation of the Islamic World, Sixth to Eleventh Centuries. — Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2011. — P. 237. — ISBN 978-0-521-83823-8.
  62. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 153-154. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  63. ↑ Lilie, Ralph-Johannes. .Die byzantinische Reaktion auf die Ausbreitung der Araber. Studien zur Strukturwandlung des byzantinischen Staates im 7. und 8. Jhd.. — Munich: Institut für Byzantinistik und Neugriechische Philologie der Universität München, 1967. — P. 157—158.
  64. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 170-172. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  65. ↑ 1 2 Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 172. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  66. ↑ Обзор мнений см. Калинина Т. М. Ал-хазар и ас-сакалиба: контакты. Конфликты? // Хазары. — С. 106—107.
  67. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 172—273. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  68. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 128—129. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  69. ↑ 1 2 Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 174. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  70. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 179. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  71. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 173—174. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  72. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 174—175. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  73. ↑ 1 2 3 Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 175. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  74. ↑ Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — P. 223—225, 230—236. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  75. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 129—130. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  76. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 131—132. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  77. ↑ Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — P. 131, 132. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  78. ↑ Bosworth, Clifford Edmund. [books.google.com/books?id=wqf1gwM9O58C The History of Al-Tabari, Volume XXX: The 'Abbāsid Caliphate in Equilibrium. The Caliphates of Musa Al-Hadi and Harun Al-Rashid, A.D. 785–809/A. H.]. — Albany, New York: State University of New York Press, 1989. — P. 170—171. — ISBN 0-88706-564-3.
  79. ↑ Артамонов М. И. История хазар. — М., 2001. — С.381. Исключение составляет упоминание об участии кагана в сражении с князем Святославом при падении Хазарии в 965 году.
  80. ↑ Степанов Ц. Развитие концепции сакрального царя у хазар и болгар эпохи раннего Средневековья // Хазары, сб. статей. — М., 2005. — С. 317—318.
  81. ↑ Голден П. Тюрки-хазары — гулямы на службе у халифов // Хазары, сб. статей. — М., 2005.
  82. ↑ Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. — М., 1990. — С. 192.
  83. ↑ Шагинян А. К. Армения и страны Южного Кавказа в условиях византийско-иранской и арабской власти. — СПб., 2011. — С. 306—308.
  84. ↑ Артамонов М. И. История хазар. — М., 2001. — С. 442.
  85. ↑ Голден П. Тюрки-хазары — гулямы на службе у халифов // Хазары, сб. статей. — М., 2005. — С. 468.
  86. ↑ The history of the Jewish Khazars. — Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1954. — P. 87.
  87. ↑ Артамонов М. И. История хазар. — 2-е изд. — СПб.: Лань, 2001. — С. 311. — ISBN 5-8114-0377-1.
  88. ↑ Плетнёва С. А. Хазары. — М.: Наука, 1976. — С. 43.
  89. ↑ Новосельцев А. П. [www.maxknow.ru/images/upload/articles47/1503.htm Хазария в системе международных отношений VII—IX веков]. — 1987. — С. 20—32.
  90. ↑ Плетнёва С. А. [www.hrono.ru/libris/lib_p/plet04.html Глава 4. Арабские войны.] // Хазары. — М.: Наука, 1976.
  91. ↑ [www.vokrugsveta.ru/vs/article/5/ Хазарский лабиринт]. Вокруг Света. Проверено 14 июля 2013.

Литература

Источники на русском языке

  • Ибн-ал-Асир. [www.vostlit.info/Texts/rus/Athir_2/text1.phtml?id=7966 Из Тарих-ал-камиль (полного свода истории)] / Пер. П. К. Жузе // Материалы по истории Азербайджана. — Баку. 1940.
  • [www.vostlit.info/Texts/rus11/Gewond/frametext1.htm История халифов вардапета Гевонда, писателя VIII века]. / Пер. К. Патканьяна. — СПб., 1862.
  • Абу Мухаммад ибн А’сам ал-Куфи. [www.vostlit.info/Texts/rus/Kufi/frametext1.htm Книга завоеваний]. / Пер. З. М. Буниятова. — Баку, 1981.
  • Халифа ибн Хаййат ал-‘Усфури. [dgve.csu.ru//arkhiv/DGVE_1998.shtml «Та’рих» («История»)] / Пер. В. М. Бейлиса. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. — М., 2000. — С. 33—53.

Литература на русском языке

Монографии

Статьи

  • Гараева Н. Г. [www.tataroved.ru/publicat/islambook.pdf К проблеме распространения ислама на территории России (анализ сведений арабских источников)]. // Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. — Каз., 2001.
  • Гараева H. Г. [web.archive.org/web/20070223012537/turkolog.narod.ru/info/I369.htm О дате принятия ислама хазарами] // Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность. Труды международной конференции. Казань, 9—13 июня 1992 г. — Т. 3. — М., 1997.
  • Ромашов С. А. Хазары и народы южнорусских степей в V—X веках // История России и её ближайших соседей: Энциклопедия для детей. / С. Исмаилова. — М.: Аванта+, 1997. — Т. 5. — С. 123—131. — 670 с.
  • Саидов З. А. [archive.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/Vlush/Ist/2010_19/31.pdf Биографические сведения об участниках первых походов Халифата на Восточный Кавказ] // Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка. — № 19 (206). — 2010.
  • Семёнов И. Г. [sefer.ru/upload/XVII_Proceed_Vol2.pdf Военная тактика хазарской армии в период войны против Арабского халифата в 706—737 годы]. // Материалы XVII международной ежегодной конференции по иудаике. — Т. 2. — М., 2010.
  • Семёнов И. Г. [sefer.ru/upload/Part_2_In_Memoriam_of_Rashid_Kaplanov.pdf Эпизоды биографии хазарского принца Барсбека]. // Материалы XV ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. — Ч. 2. — М., 2008.

Литература на иностранных языках

  • Barthold, W.; Golden, P. The Encyclopedia of Islam, New Edition. — Leiden and New York: BRILL, 1997. — Vol. IV. — P. 1172–1181. — ISBN 90-04-05745-5.
  • Blankinship, Khalid Yahya. [books.google.com/books?id=Jz0Yy053WS4C The End of the Jihâd State: The Reign of Hishām ibn ʻAbd al-Malik and the Collapse of the Umayyads]. — State University of New York Press, 1994. — ISBN 978-0-7914-1827-7.
  • Bosworth, Clifford Edmund. [books.google.com/books?id=wqf1gwM9O58C The History of Al-Tabari, Volume XXX: The 'Abbāsid Caliphate in Equilibrium. The Caliphates of Musa Al-Hadi and Harun Al-Rashid, A.D. 785–809/A.H.]. — Albany, New York: State University of New York Press, 1989. — ISBN 0-88706-564-3.
  • Brook, Kevin Alan. [books.google.com/books?id=hEuIveNl9kcC The Jews of Khazaria, Second Edition]. — Plymouth: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2006. — ISBN 978-0-7425-4982-1.
  • Cobb, Paul M. The empire in Syria, 705–763. // Robinson, Chase F. The New Cambridge History of Islam, Vol. 1: The Formation of the Islamic World, Sixth to Eleventh Centuries. — Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2011. — P. 226–268. — ISBN 978-0-521-83823-8.
  • Dunlop, Douglas M. The History of the Jewish Khazar. — Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1954.
  • Lilie, Ralph-Johannes. Die byzantinische Reaktion auf die Ausbreitung der Araber. Studien zur Strukturwandlung des byzantinischen Staates im 7. und 8. Jhd.. — Munich: Institut für Byzantinistik und Neugriechische Philologie der Universität München, 1967.
  • Mako, Gerald. The Possible Reasons for the Arab–Khazar Wars. — Archivum Eurasiae Medii Aevi, 2010. — P. 45-57.

Отрывок, характеризующий Арабо-хазарские войны

Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Арабо-хазарские_войны&oldid=80188663»