Арабская каллиграфия

Ара́бская каллигра́фия, также исламская каллиграфия — искусство каллиграфии, один из видов изобразительного искусства, в котором основным выразительным средством выступает арабская письменность, используемая в арабском, дари, пушту, персидском, уйгурском, урду и некоторых других языках.

Арабская каллиграфия получила особенное развитие именно в исламской культуре в силу существующего запрета на изображение Аллаха, пророка Мухаммеда и живых существ вообще (так называемого аниконизма). Искусство арабской каллиграфии особо почитается в мусульманском мире, являясь средством сохранения и распространения божественного послания, заключённого в Коране.

Основы арабской каллиграфии

Основу каллиграфической надписи составляют строгие геометрические принципы и чёткие пропорции, от этого зависит чёткость надписи и красота линии.

Основой правила составления пропорции является размер буквы «алиф», первой буквы арабского алфавита, которая представляет собой прямую вертикальную черту. Единицей измерения в каллиграфии считается арабская точка.

В каллиграфии точка имеет квадратную форму, причём размер стороны квадрата зависит от угла наклона кончика пера и от степени нажима мастера. Нажим должен быть достаточно лёгким, движение — очень точным, при этом кончик пера слегка поворачивается, так что след оставляют две грани пера.

Каллиграфическое перо, которое называют томар, состоит из 24 волосинок осла. Очень важно, как обрезан кончик пера; это зависит от пристрастий самого мастера, национальных традиций и типа наносимого текста.

Высота алифа составляет от трёх до двенадцати точек, в зависимости от стиля и индивидуального почерка каллиграфа. Ширина алифа равна одной точке. Важнейшую роль играет высота текста. Пользуясь алифом как исходной единицей, вначале мастер прописывает алифы, идентичные первому, по всему тексту. Так составляется геометрическая канва надписи, хотя на практике мастер часто вводит изменения.

Алиф также служит диаметром воображаемого круга, в который можно вписать все арабские буквы. Таким образом, основу пропорции составляют три элемента, размер которых устанавливает сам мастер — это высота и ширина алифа и воображаемый круг.

Например, в стиле насх высота алифа составляет пять точек, сульс — девять точек с крючком в три точки на кончике буквы. Важными характеристиками стиля также являются направление (угол наклона) и интервал, игра изгибов и вертикалей, артикуляция слов, гласные и точки.

В отличие от европейской письменности, арабские тексты пишутся справа налево.

Каллиграфические стили

Подобно тому, как для латинского алфавита существуют разнообразные шрифты, в которых для одних и тех же букв используются различающиеся начертания, — на протяжении истории было создано несколько стилей, «почерков» (от араб. خط‎ х̮ат̣т̣ «линия, надпись, почерк») или поши́бов для арабского письма.

В известной энциклопедии Аль-фихрист книготорговца Ибн ан-Надима встречается упоминание четырёх «перво-письменностей»: макки, мадани, басри и куфи. Самым древним стилем принято считать куфическое письмо (араб. الخط كوفي‎ al-Ḫaṭṭ al-kufi, по названию иракского города Куфа). Ему свойственны массивные, угловатые буквы, бедность лигатурами, большое расстояние между группами слитно написанных букв. На основании этого стиля выработалось множество вариаций — например, «восточный куфи», сочетающий геометрически правильные формы букв и выразительные диагональные росчерки, и «квадратный куфи», доводящий геометричность до предела — текст, написанный этим стилем, как бы вписан в квадратную решётку. Куфические стили использовались там, где скорописные (курсивные) стили неприменимы — например, в архитектурных украшениях. В настоящее время куфические шрифты применяются как декоративные в заголовках и вывесках. Один из входящих в состав Microsoft Windows арабских шрифтов, Андалуси (названный в честь Андалусии, самой западной части Арабского халифата), повторяет восточный куфический почерк. Самые ранние известные надписи куфийским шрифтом датируются VI веком. Именно этим стилем переписаны первые рукописные копии Корана.

Вторым по времени создания и первым по распространённости в современном мире является шрифт насх (араб. الخط النسخ‎ al-Ḫaṭṭ an-nasḫ от араб. نسخ‎ nasaḫ «писать; копировать»). Горизонтальный, строгий почерк с тонкими линиями и округлыми формами букв. Практически все книги, издаваемые на арабском, печатаются этим шрифтом. Однако для скорописи арабами используется другой, упрощённый стиль — рук’а (араб. رقعة‎ «листок»), в котором группы точек над и под буквами сливаются в чёрточки. Этому почерку свойственны короткие росчерки, вариация вертикального положения букв, большое количество лигатур. Насх и рук’а — два каллиграфических стиля, владение которыми обязательно для грамотного араба. Считается, что именно от этого стиля происходят все более поздние вариации арабских шрифтов.

Некоторые каллиграфические стили использовались только в декоративных целях, то есть для каллиграмм — художественных произведений каллиграфов. Таков шрифт сулюс или сульс (араб. الخط الثُلُث‎ al-Ḫaṭṭ al-Ṯuluṯ «одна треть», тур. Sülüs) — более энергичный и монументальный стиль с длинными вертикальными линиями, широкими свободными росчерками; в этом шрифте округлые элементы букв заменены изгибами и петлями. Криволинейные и прямолинейные элементы соотносятся в пропорции 1/3. Сюда также относится китайский стиль сини (араб. صيني‎), в котором соединены традиции арабской и китайской каллиграфии. Стиль сини, отличающийся свободным пространственным расположением букв, длинными и широкими изогнутыми линиями, используется для украшения китайских мечетей.

Мухаккак (араб. الخط المُحَقَّق‎ al-Ḫaṭṭ al-muḥaqqaq) — производный от сулюса стиль, с растянутыми горизонтальными линиями. Редко встречается после XVI века.

Скорописный стиль рук’а или рика (араб. خط الرقعة‎) — самый распространённый стиль ручного почерка, отличается чёткими короткими, прямыми линиями и простыми изгибами. Широко применялся как канцелярский шрифт во времена османской империи. В наши дни используется, среди прочего, в заголовках газет и в рекламе.

Народами, перенявшими арабское письмо для собственных языков, вырабатывались собственные каллиграфические стили. Так, османскими турками использовался стиль дивани (ديواني), отличавшийся тесным расположением букв и их сложными, округло-ломаными формами. В Иране и Пакистане приобрёл популярность наста`ли́к (от насх и та`лик (араб. تعليق‎) «висящий»), остающийся до сих пор основным используемым почерком в этих странах. Ему, как и стилю рук’а, свойственны вариация вертикального положения букв и большое количество лигатур; однако его росчерки более длинные и свободные. Арабы называют почерк наста`лик «персидским». Почерком насталлик записывается единственная в мире рукописная ежедневная газета — Мусальман.

Каллиграффити

Мусульманское уличное искусство характеризуется как особым набором тем (проблемы угнетения женщин, терроризм и др.), так и самобытным языком. Мода на так называемые каллиграффити возникла на Западе в начале XXI века. Основные центры — Гарлем, где проживает множество новообращенных чернокожих мусульман, Африка и Швеция (Нильс Мельман). Каллиграффити ­более текстуальны содержательно, чем традици­онные граффити Америки и Европы. Каллиграфферы чаще всего разрисовывают стены исламскими священными формулами, зикрами, та­кими как «Аллаху Акбар» и аятами Корана.

Отметим, что в настоящее время каллиграфия в целом — наиболее быстроразвивающееся и перспективное направление в исламском искусстве. Основная причина в том, что именно она окончательно легализует образы существ, так как ислам не запрещает рисовать живых существ как сумму арабских букв, переплетенную в нечто наподобие контуров человека или животного (тугра).

См. также

• Арабское письмо
• Исламское искусство
• Каллиграфия
• Калям

Ссылки

• [www.libya4ever.com/Kadri_Art/Calligraphy_k/Men-Law7at-Kadri/K_Calligraphy.htm Образцы каллиграфии в различных стилях]
• [www.islamicart.com/main/calligraphy/styles/ Arabic Calligraphy — Major Styles] (Islamic Arts and Architecture Organization, 2003)
• [www.sakkal.com/ArtArabicCalligraphy.html The Art of Arabic Calligraphy] (Mamoun Sakkal, 1993)
• [www.arabic-calligraphy.ru/ Центр арабской каллиграфии в Москве]
• Густерин П. В. [arabinform.com/publ/arabskaja_paleografija/113-1-0-1137 Арабская палеография]

Отрывок, характеризующий Арабская каллиграфия

– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.