Арабские евреи

Арабские (арабоязычные) евреи (аль-йахуд аль-’араб; араб. اليهود العرب‎; ивр. ‏יהודים ערבים, מזרחים, עדות המזרח‏‎ мизрахи, восточные евреи, восточные общины) — совокупность евреев арабских стран и выходцев из арабских стран, которые говорили на разных диалектах еврейско-арабского языка. В течение 1940—1970 гг. большинство арабских евреев покинули страны своего проживания, переселившись в Израиль и ряд других стран, в результате чего еврейские общины в арабских странах сократились до минимума или полностью исчезли.

Термин

Термин «арабские евреи» ввёл французский философ Альбер Мемми. После появления книги израильского социолога и антрополога Йегуды Шенхава (англ.) «Арабские евреи — национальность, религия и этничность» (ивр.) дискуссионный термин «арабские евреи» в отношении евреев арабских стран и их потомков начал вытеснять израильский термин «восточные общины» или «мизрахим».

Общины арабских евреев

Марокканские евреи

Марокканские евреи — до 250 тысяч в Израиле, около 8 тысяч в Марокко (Касабланка, Фес, Марракеш); говорят на т. н. еврейско-марокканских вариантах нескольких арабских диалектов, в основном оседлой (старомагрибских) группы диалектов; часть говорит по-берберски.

Алжирские евреи

Алжирские евреи — в основном выехали во Францию, где практически все говорят только по-французски. До 1870 года в Алжире жило около 140 тысяч евреев (значительная часть которых говорила по-сефардски, а некоторые по-берберски), после 1962 оставалось около 10 тысяч, большая часть которых покинуло страну после 1990 года.

Тунисские евреи

Тунисские евреи — к 1948 в Тунисе было 105 тысяч евреев, но к 1967 большинство выехало во Францию и в Израиль. В 2004 году оставалось 1,5 тысячи евреев в Тунисе, в основном на острове Джерба, где говорят на берберском языке джерби.

Ливийские евреи

Ливийские евреи — в начале века около 21 тысячи евреев (города Триполи, Бенгази), которые потом выехали в Италию, Израиль (30 тысяч) и США. На 2002 год в Ливии оставалась одна женщина-еврейка. Диалект относится к оседлому наречию, в отличие от остального населения Ливии, которое говорит на бедуинских диалектах.

Египетские евреи

Египетские евреи — происходят ещё с эллинистических времён, когда значительную часть населения Александрии составляли евреи. Впоследствии к ним просоединились вавилонские евреи после арабского завоевания, евреи из Палестины после прихода крестоносцев; сефарды в XIV—XV веках, итальянские евреи, занимавшиеся торговлей, в XVIII—XIX веках; евреи из Алеппо в конце XIX-начале XX веков.

В начале XX века в Египте было около 100 тысяч евреев, сейчас осталось немногим больше ста. Они говорили на еврейско-египетском диалекте арабского, сефардском, английском, французском языках. По данным переписи 1947 г., в Египте жили 65 тыс. евреев (64 % в Каире, 32 % в Александрии). Затем большинство выехало в Израиль (35 тыс.), Бразилию (15 тыс.), Францию (10 тыс.), США (9 тыс.) и Аргентину (9 тыс.). В 2000 г. еврейское население Египта составляло около ста человек.

Египетские евреи живут в двух городах: Каире и Александрии. Все члены общины очень пожилые люди.

Сирийские евреи

Сирийские евреи включают две группы: арабоязычные евреи (муста‘раби), жившие в Сирии с давних времён, и сефарды, прибывшие в Сирию после 1492 года по приглашению османского султана. В XVI веке сефарды перешли на арабский и две общины интегрировались в одну. В начале XX века много сирийских евреев выехало в США, Бразилию, Аргентину, Великобританию и Палестину. К 1920 г., когда Сирия стала подмандатной территорией Франции, значительные еврейские общины сохранились только в Дамаске (около 10 тысяч), Халебе (свыше 6 тысяч) и в городе Камышлы, где жили в основном лахлухи. В 1947 г. численность евреев Сирии составляла 15-16 тысяч человек, из них около 10 тысяч жили в Дамаске, около 5 тысяч — в Халебе, несколько сотен — в Камышлы. К середине 1995 г. в Дамаске оставалось около 300 евреев, в Камышлы — около 90. В начале 2000-х гг. в Сирии оставалось менее 100 евреев, в основном люди пожилого возраста.

Ливанские евреи

Ливанские евреи — жили в основном в Бейруте, Сидоне и некоторых других городах, а также в деревнях среди друзов. Ливан был единственной арабской страной, численность еврейского населения которой увеличилась в первые годы после создания государства Израиль (5,2 тысячи в 1948 г., 9 тысяч в 1951 г.). Однако после 1967 г. из Бейрута выехали 2,5 тысячи евреев, и к 1970 г. его община насчитывала около 1,5 тысяч человек. Выезжали в основном во Францию и США, лишь немногие в Израиль. В 2006 году оставалось около 40 евреев, в основном в христианской части Бейрута.

Иракские евреи

Иракские евреи — потомки первой еврейской диаспоры, возникшей ещё в VI веке до н. э. Делились на курдистанских евреев севера (лахлухи) и арабоязычных евреев. По переписи 1920 г. еврейское население Ирака насчитывало около 87,5 тыс. человек, из которых 50 тыс. жили в Багдаде, около семи тысяч в Басре, 7,5 тыс. в Мосуле и около пяти тысяч в Эрбиле. В 1948 году в стране жило около 150 тысяч евреев. В марте 1950 г., когда евреям Ирака было разрешено покинуть страну, начался массовый исход евреев, организованный Еврейским агентством и получивший название «Операция Эзра и Нехемия»; между 1948 и 1951 гг. из Ирака выехало около 123 тыс. евреев. В апреле-мае 2003 г. из 34 остававшихся там евреев (все жили в Багдаде) 23 человека репатриировались в Израиль. Большинство выехало в Израиль, часть также в Великобританию и другие страны. Некоторые с XVII—XVIII веков обосновались в Индии (в 1948 году — 6 тысяч), в городах Бомбей, Калькутта, Пуна, Сурат.

Оманские евреи

Оманские евреи (Omani Jews) — небольшая община, существовавшая в Маскате и Суре в Средние века; была усилена в 1828 году евреями, бежавшими из Ирака от мусульманских погромов. Практически исчезли к 1900 году.

Йеменские евреи

Йеменские евреи (тейманим, от ивр. ‏תֵּימָן‏‎ Тейман «Йемен») — группа евреев, выделяющаяся среди восточных евреев многими факторами, такими как особые религиозные обряды, произношение древнееврейского, одежда, занятие ремёслами и многое другое. К 1948 году в Йемене жило около 63 тысяч евреев, в 2001 оставалось около 200, в основном на севере страны в городе Саада, ремесленники и мелкие торговцы. (см. Феман)

См. также

• Этнические группы евреев
• Еврейско-арабские диалекты
• Еврейские беженцы

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11894 Йеменские евреи] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.perspektiva.co.il/show_file.asp?num=285 Г. Пинто. «Да, мы похожи на арабов».]
• [scepsis.ru/library/id_1049.html Кто забыл арабов — 'праведников народов мира'?]

Отрывок, характеризующий Арабские евреи

Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.