Арабское имя

Арабская система имён считается одной из наиболее сложных среди современных традиций именования: большинство арабов не имеют простого имени, состоящего из личного имени и фамилии, но обладают длинной цепочкой имён. Арабская система имён сформировалась полностью в эпоху позднего Средневековья. Она стала основой для дальнейшего развития систем арабских личных имён во всех странах Востока. Благодаря важности арабского языка в исламе, большинство мусульман по всему миру используют первые имена (исм), но вне границ арабских государств полная система имён обычно не используется.

В течение своей жизни араб, то есть человек, принадлежащий к арабской культуре, мог обладать несколькими именами. В младенчестве ему давалось первое имя, «алам». Это происходило сразу после рождения или при обрезании. К этому имени часто добавлялось имя отца, «насаб», что соответствует русскому отчеству. Потом, в соответствии с его социальным положением, он мог получить титул или прозвища — «лакаб», отражающие его личные качества или описывающие его внешность. Мог он также именоваться по названию той страны или местности, где родился или откуда приехал, что соответствует части имени, называемой «нисба». Название религиозной школы, равно как и название профессии, должности также могли входить в состав его имени. Если же человек был известен как писатель или музыкант, то он мог обладать, как и в других странах псевдонимом.

Структура арабского имени

Все категории имён принято обозначать арабскими словами. Их количество у разных исследователей может меняться от четырёх до восьми в зависимости от подразделений прозвищ и титулов или той или иной системы классификации.

Порядок использования

Существует традиционно сложившийся порядок формирования арабских имён:

1. кунья (араб. كنية‎) (отец того-то) с элементом «абу», часто опускается или не используется;
2. исм (араб. اسم‎), или алам (араб. علم‎) — личное имя, даваемое при рождении, иногда несколько, иногда включает в себя элемент «абд»;
3. насаб (араб. نسب‎) — имя по отцу, с элементом «ибн», иногда несколько — по деду, по прадеду и т. д.;
4. лакаб (араб. لقب‎), или набаз, или мансаб — эпитет, титул или почётное прозвище (иногда несколько);
5. нисба (араб. نسبة‎), или тахаллус — указание на дополнительный признак, обычно заканчивается на -и.

Алам и насаб почти всегда присутствуют в имени, а расположение остальных компонентов может варьироваться. Кроме того, они могут вообще отсутствовать. Иногда на первое место ставится хитаб, а лакаб и нисба меняются местами. По отношению к одному лицу эти имена, прозвища, титулы никогда не употреблялись все вместе. Их многочисленные и меняющиеся комбинации отражают только те имена, по которым человек стал известен своим современникам и которые дошли до наших дней.

Человек мог стать известен своим современникам и последующим поколениям под любым из перечисленных типов имён. Так например Гияс-ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим аль-Хайям ан-Нишапури, что означает Помощь Религии Отец Завоевателя Омар сын Ибрахима Палаточник из Нишапура стал известен как Омар Хайям, где Омар — личное имя (алам), а Хайям — прозвище (лакаб).

В качестве подобного общеизвестного имени употребляются и алам — Мухаммад (Арабский халифат), и насаб — Ибн Баттута (Марокко), и кунья — Абу Нувас (Арабский халифат), и нисба — ат-Табари (Персия) и лакаб — Бабур (Великие Моголы) и др. Трудно чётко разграничить типы имён классического арабского языка: они пересекаются, взаимодополняются. Одно и то же имя может принадлежать к нескольким типам, в зависимости от того, рассматривается ли оно в плане формы, или семантики, или происхождения, или функции.

Часто также бывает, что когда арабское имя попадает в обиход европейцев — оно латинизируется или славянизируется. Например, Авиценна (латинизация от Абу Али Хусейн ибн Абдаллах Ибн Сина). Такое европеизированное имя, в рамках европейской культуры часто становится более общепринятым и общеизвестным, нежели оригинальное имя.

Исм

Арабское личное имя — главный и наиболее важный элемент системы арабских имён. Это самое первое имя, которое ребёнок получает при рождении или мальчик при обрезании и обычно оно употребляется в кругу близких людей, родственников, друзей и знакомых.

Алам в большинстве случаев состоит из одного элемента — Асад, Али, Мухаммад, Ибрахим, Хасан, но может быть также сложным, состоящим из двух и более элементов. Это обычно имена, имеющие религиозное значение («прекрасные имена») с элементами «абд» + Аллах (или любой другой из его 99 эпитетов), «аль» или «ар». Особенно часто употребляются в качестве имени, один из трёх основных эпитетов Бога — «ар-Рахман» (милостивый) и «ар-Рахим» (милосердный)."(примечание для автора текста выше - в арабском языке аль и ар это одна и та же приставка аль (ال) является определённым артиклем. Звучит как аль или как ар или аш (и ещё 11 вариантов) в зависимости от первой буквы следующего слова из-за особенности грамматики арабского языка, так арабский алфавит делится на ru.m.wikipedia.org/wiki/Солнечные_и_лунные_буквы 14 солнечных букв (الشمس (аль-шамс(аш-шамс(солнце)))) и 14 лунных (القمر (аль-камар(луна)) и если после аль идёт лунная буква то читается как есть, если солнечная, то превращается в неё и удваивает её(только при произношении, но не на письме). Например الرحمن - пишется аль-рахман(обладатель обширной милости), произносится ар-рахман; الوهاب - пишется и произносится как аль-уаххаб(дарующий). Артикль аль состоит из А и Л которая в арабском языке мягкая и мягкость в русском языке обозначается мягким знаком Ь."

Иногда в класс имён алам переходят другие типы имён с элементами «абу», «умм», «ибн», «-ад-дин», «-Аллах» и др.

Арабы, как правило, имели только один алам, а народы неарабского происхождения (персы, турки и другие) часто прибавляли к нему имя и на своём родном языке.

Во многих арабских странах существует интересная традиция — в течение первых трёх дней после рождения мальчики, как правило, носят имя Мухаммед в честь исламского пророка. Девочки в течение этого времени обычно носят имя Фатима в честь дочери пророка Мухаммеда. По истечении этого срока (как правило, в течение недели) родители могут заменить его другим (что обычно и происходит) или оставить новорождённому это имя.

Кроме того, в некоторых других арабских странах существуют и альтернативные обычаи присвоения имени ребёнку. Например, в Египте ещё с древних доисламских времён существует праздник «Субуа Мавлуд» («седьмой день со дня рождения ребёнка»). Приготовления к нему идут в течение всей недели после рождения ребёнка под руководством матери и женщины, оказывавшей помощь во время родов (закупаются сладости, свечи, подарки). Если родился мальчик, то покупают красивый «ибрик» (то есть, кувшин — слово мужского рода), а если девочка, то «кулля» (тоже кувшин, но женского рода). В них ставятся семь свечей, на каждой из которых пишут то или иное собственное имя. Ребёнка нарекают тем именем, которое написано на последней догоревшей свече («чтобы жизнь его была долгой»).

Кунья

Производное от алам, в состав которого всегда входят элементы «абу» (أبو), (отец) или «умм» (мать), обозначающее имя по сыну; к примеру, халиф Али помимо своих многочисленных имён носил ещё имена своих сыновей: Абуль-Хасан и Абуль-Хусейн, то есть «отец Хасана» и «отец Хусейна».

Также употребляется как особого рода прозвище, употребляемое в метафорическом смысле и обозначающее личные качества его носителя. В этом случае элементы «абу» или «умм» не означают «отец» или «мать», а понимаются как «обладатель» и в соединении с нарицательной лексикой приобретают своё специальное антропонимическое значение. Подобный способ образования имен был очень популярен среди арабов: Абу Нувас — «обладатель кудрей», то есть «кудрявый». Абу-л-Хайр — «обладатель добра», то есть «добрый». Абуль-Фарах — «обладатель радости», то есть «радостный». Подобные прозвища могли употребляться и в ироническом смысле, например Абу Хурайра — «обладатель котёнка», то есть «кошатник».

Иногда при рождении человек получает сразу и алам и кунья. В этом случае кунья выражает пожелание, чтобы у человека родился сын с этим именем. Кунья в ряде случаев могла быть выведена из личного имени алам. Некоторые имена (например Абу Бакр, Умм Кульсум) из разряда кунья перешли в разряд алам, сохраняя элементы «абу/умм».

В число имён типа кунья иногда включаются и имена по отцу, брату, деду. Однако, исходя из словообразования имён с элементами «абу/умм» и «ибн/бинт» (сын/дочь), их относят к типу насаб.

Насаб

Патронимическое имя, производное от алам, с элементом «ибн» («бен», «бин» — сын) или «бинт» (дочь), обозначающий имя отца, деда, прадеда и т. д. в генеалогической цепочке: А, сын Б, сын В, сын Г, сын Д и т. д.

Патронимические имена в Марокко, Алжире, Тунисе обычно передаются не словом «ибн», а диалектическим вариантом — «бен» (бен Ахмад, бен Сулейман) или «ульд». В Иране и Турции зачастую используется вариант насаба «-заде» и «-оглы» соответственно.

Желание подробно расписать свою генеалогию в имени иногда приводило к чрезмерной длине ряда имён насаб. Широко известен пример, когда автор известного словаря Ибн Халликан имел 12 имён насаб: Абу-л-Аббас Ахмад ибн Мухаммад ибн Ибрахим ибн Абу Бакр ибн Халликан ибн Бавак ибн Шакал ибн ал-Хуссайн ибн Малин ибн Джафар ибн Йахйа ибн Халид ибн Бармак по прозвищу Шамс-ад-Дин. Целью подобной генеалогической линии было проследить своё происхождение от знаменитой фамилии Бармакидов. В большинстве случаев употребление имён типа насаб редко идёт дальше имени деда, то есть А, сын Б, сын В.

В настоящее время префикс ибн/бин все ещё довольно-таки часто используется в арабском мире, но есть тенденция к уменьшению области его применения. В некоторых регионах он используется только в официальных документах и юридических взаимоотношениях, в других же областях от него практически полностью отказались.

Лакаб

Под лакабом понимается добавочное имя, прозвище, почётный титул, возвеличивающий эпитет, псевдоним. Лакаб наиболее сложен в арабской традиции именования как по форме, так и по семантическому составу, так и по синтаксическому употреблению. Истоки этих имён уходят в средневековье, в реалии древнего исламского мира. Перевод имени лакаб, во многих случаях требует детального знания культурно-исторической ситуации в период жизни его носителя. Надо также учитывать, что подобные имена, в большинстве случаев, давались человеку после его смерти. Разным социальным прослойкам общества были присущи различные группы имён лакаб.

Лакаб в узком значении прозвища известен во всех исторических эпохах и во всех уровнях социальной лестницы. Часто это презрительное прозвище (выделяется термином набаз или лабаз); оно может отражать какой-либо телесный недостаток человека или отрицательное свойство характера: «Тавил» (длинный), «аль-Каззаб» (лжец) и др.

У правителей, военачальников, государственных сановников были распространены титулы с элементами -дин, -давла, -амир, ал-му’минин, -мулк, -ислам, -илла. Является сугубо индивидуальным для каждого династа и династии в целом.

Иногда именование по занятиям или должности обозначается специальным термином мансаб (араб. إسم منصب‎). Например, ал-Хатиб, ан-Наххас, ар-Равийа, являющимся, частным случаем имён типа лакаб.

Почётные титулы иногда объединяются термином хитаб. Обычно это имена типа лакаб с элементом ад-дин: Рашид-ад-Дин, Саад-эд-дин.

Многие имена лакаб халифов и эмиров и других правителей с течением времени перешли в разряд алам и стали употребляться во всех социальных группах, например: Ради, Рида, Заки, Таки и образовавшиеся по типу кунья Абу-л-Фатх, Абу-Наср, Абу-л-Фадл.

Иногда к именам лакаб относят псевдонимы поэтов, писателей и людей культуры, объединяемые термином тахаллус (тахлос или махлас). Имена тахаллус могут иметь какую-либо связь с личными качествами носителя, с характером и стилем его произведений, с именами меценатов, с названием места проживания и т. д. Так, к примеру поэт ал-Баис был назван по стиху, который начинается словом того же корня, ал-Мутанабби — по роду своей политической деятельности, а у поэта Омара Хайяма — Хайям — это прозвище, означающее «Палаточник». Такое прозвание, часто должно было упоминаться в конечном стихе (бейте) каждого произведения поэта и служило знаком авторской принадлежности.

Нисба

Имя, прозвание, обозначающее этническую, религиозную, политическую, социальную принадлежность человека, место его рождения или проживания и т. д. Один человек мог иметь несколько нисба одновременно, например имя по отношению к религиозному течению — Шии (шиит) и по отношению к месту жительства или происхождения — Басри (из города Басра).

Как правило, нисба внешне выражена в форме прилагательного (обозначающего соотнесённость, соотнесение) — с добавлением суффикса -и: Макки, Шарани, Иамани. Как правило, нисба — односложное имя, даже если оно образовано от сложного имени: Абу-Бакр (Арабский халифат) — Бакри, Али Систани (Ирак) — Систани, Али Хаменеи (Иран) — Хаменеи. В основном нисба образуется по следующей модели: «Артикль + топоним + конечный -и».

Происхождение имени нисба могло быть самое различное. Так, например, нисбу Бадри носили мусульмане — участники битвы при Бадре, а в имени Ахмад Аль-Фергани — нисба Фергани, указывает на факт, что он был уроженцем Ферганской долины. Раба, купленного за 1000 монет, часто называли Алфи, от слова «алф» (тысяча). Имена типа нисба, как и другие типы арабских имён, относят к группе имён лакаб, и мансаб, и тахаллус. Во многих случаях нисбы стали основой для формирования арабских фамилий.

Женские имена

Арабские женские имена, как правило, намного проще мужских, и уступают им по числу элементов. Отсутствие имён лакаб и нисба и более редкое употребление имён кунья и насаб значительно сокращает цепочку имён в полном имени. В истории, только особо знатные и известные женщины имели прозвища и титулы. Самые распространённые женские имена — это те, которые носили жены и дочь пророка Мухаммада: Хадиджа, Аиша, Фатима и др. Теофорные (религиозные) имена образуются с элементом Амат (Амат Аллах, Амат ал-Вахид). С личным именем (алам) иногда употреблялись прозвища (лакаб): Куррат-уль-Айн, Шаджару-д-дурр.

Происхождение

По происхождению арабские имена в основном семитские. Имена, заимствованные из родственных семитских языков, «впитались» в собственно арабскую массу личных имен с распространением ислама. Число заимствований незначительно.

Есть несколько основных источников заимствований в арабской системе именования:

• греческий и латинский (Искандер, Ифлатун, Иклидис и др.);
• иранский (морфемные элементы -ан, -вайх, имена Фархад, Хосроу)
• турецкий (морфемные элементы -угли, -баша, имена Аслан, Туман, Урхан).

Существует также небольшое число вливаний из индийских, берберских и других языков.

Литература

• Гафуров А. Г. Имя и история. Об именах арабов, персов, таджиков и тюрков. Словарь. — М.: Наука, 1987. — 215 с. — 15 000 экз.
• Система личных имён у народов мира. Я. П. Сикстулис, В. В. Матвеев, О. Б. Фролова, И. А. Амирьянц, М. А. Родионов (ред.) — М.: «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1986.
• Системы личных имён у народов мира. Р. Ш. Джарылгасинова, М. В. Крюков, В. А. Никонов, А. М. Решетов (ред.) — М.: «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1989. — 384 с.

Ссылки

• [www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1045164540 Н.Ковыршина — Имена собственные в культуре арабов. Ликбез для СМИ]
• [www.molites.narod.ru/hat/transliterasiya.htm А.Хисматулин — Транслитерация арабографичных имен собственных и топографических названий: проблемы унификации в научных изданиях и СМИ на постсоветском пространстве]
• [www.arabic.ru/world/tradition/names.html Арабские имена]
• [www.egyptinfo.ru/menu/drevegypt/arabname/ Арабские имена В Египте]
• [www.rasmircoins.ucoz.ru/publ/1-1-0-2 Правила прочтения имён на восточных монетах]
• [planetadisser.com/see/dis_37655.html Формирование дагестанской антропонимии]

Имена   Ислам

Отрывок, характеризующий Арабское имя

– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.