Арадия, или Евангелие ведьм

Арадия, или Евангелие ведьм
Aradia, or the Gospel of the Witches
Обложка оригинального издания книги
Автор:	Чарльз Годфри Леланд
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1897
Дата первой публикации:	1899

«Ара́дия, или Ева́нгелие Ведьм» (англ. Aradia, or the Gospel of the Witches) — книга, составленная американским фольклористом Чарльзом Годфри Леландом в 1899 году и представляющая собой сборник ритуалов и заклинаний, якобы применявшихся группой ведьм-язычниц из итальянской провинции Тоскана. Подлинность книги, равно как и само существование ковена, описанного Леландом, была поставлена под сомнение рядом исследователей; тем не менее, «Арадия» оказала существенное влияние на развитие одного из современных неоязыческих течений — викки.

История создания

В 1890-х годах Чарльз Годфри Леланд изучал итальянский фольклор во Флоренции; «Арадия» стала одним из плодов этих исследований. Несмотря на то, что авторство книги обычно приписывают Леланду, рукопись, послужившая её основой, не была написана непосредственно им: она принадлежала перу некой итальянки, которую Элизабет Робинс Пеннелл, племянница Леланда и создательница его биографии, называет Магдаленой, а фольклорист Рома Листер — Маргаритой. Если верить Листеру, эта женщина была последовательницей некоего древнего колдовского культа, якобы зародившегося ещё во времена этрусков. В 2008 году исследователь неоязычества Рэйвен Гримасси высказал предположение о том, что её полное имя — Магдалена Талути (итал. Maddalena Taluti).

Леланд познакомился с Магдаленой в 1886 году, и её рассказы стали для него одним из основных источников информации об итальянском фольклоре. Предоставленные ею материалы вошли, в частности, в его книгу «Римские развалины этрусков…». Узнав о существовании некой рукописи, якобы содержавшей сведения о колдовских ритуалах ведьм Тосканы, Леланд попросил Магдалену отыскать её. 1 января 1897 года он получил от неё по почте манускрипт под заглавием «Vangelo», написанный Магдаленой от руки. Леланд счёл документ подлинным, однако не смог выяснить, был ли он записан непосредственно с чьих-либо слов. Рукопись стала последним материалом, который Магдалена отправила Леланду: судя по их переписке, в то время она намеревалась эмигрировать в США и прекратила общение с писателем. По предположению Рэйвена Гримасси, в итоге она всё же осталась в Италии, однако их корреспонденция с Леландом, так или иначе, прервалась.

Леланд завершил работу над расшифровкой, переводом и редактированием манускрипта в начале 1897 года и предложил рукопись издателю Дэвиду Натту, который её принял, но не спешил публиковать. В 1899 году фольклорист попросил вернуть ему рукопись, чтобы её можно было напечатать в другом издательстве. Это вынудило Натта всё же согласиться на публикацию «Арадии», которая вышла в свет в июле того же года весьма небольшим тиражом.

Содержание

Чарльз Годфри Леланд признавался, что содержание «Vangelo» его не слишком удивило, хотя он не ожидал встретить в тексте фрагменты, написанные ритмической прозой. Фольклорист посчитал документ надёжным источником сведений о традициях и ритуалах, связанных с проведением шабашей ведьм в итальянской Тоскане. По словам Леланда, приверженцы этой колдовской практики «поклонялись запретным божествам и творили запретные деяния, вдохновлённые бунтом против Общества не менее, чем собственными страстями».

Окончательная редакция манускрипта, выполненная Леландом, состояла из пятнадцати глав, снабжённых предисловием и приложением. В издании также содержались сноски и — в некоторых местах — фрагменты оригинального текста на итальянском. Основную часть книги составляют заклинания, молитвы и ритуалы, однако в нём содержатся также мифы, несущие отпечаток влияния римской и христианской мифологии. Среди персонажей этих преданий — богиня Диана, бог света Люцифер, библейский Каин (символизирующий Луну), а также мессианская Арадия. Судя по всему, иерархия внутри ведовского культа профанировала структуру Католической церкви.

Мифология «Арадии»

Некоторые главы «Арадии» полностью состоят из магических заклинаний и описаний ритуалов. Так, глава VI содержит приворотные заклятия; глава IV — заговоры для освящения «амулета Дианы», изготавливающегося из камня с круглым отверстием; глава II — указания относительно подготовки ритуального пиршества в честь Дианы, Арадии и Каина. Описательный материал представлен в значительно меньшей степени: это в основном короткие рассказы-легенды о зарождении ведовского культа и мифы о почитаемых божествах. Леланд отдельно рассмотрел эту «мифологию» в приложении к основному тексту книги. Согласно его описанию, Диана в представлении последователей культа являлась «Царицей ведьм», а другое женское божество, Арадия, отождествлялось им с Иродиадой. Люцифер воспринимался как бог Солнца; Каин был мужской ипостасью лунного божества, находящейся, согласно верованиям тосканских ведьм, в заточении внутри Луны.

В главе III «Арадии» Диана предстаёт как демиург, устанавливая первоначальное разделение самой себя на тьму и свет. После появления Люцифера Диана соблазняет его, приняв обличье кошки, и вскоре рождает дочь Арадию. При помощи колдовства Диана сотворяет «небеса, звёзды и дождь». В главе I описывается появление первых ведьм, которые, сбежав из рабства неких «господ», начали новую жизнь как «воровки и злой народ»; Диана отправляет к ним Арадию, чтобы научить их магии, при помощи которой им удастся «уничтожить злую расу <угнетателей>». Леланда эта космогония поразила, поскольку ранее он не сталкивался с мифами, в которых бы сотворение мира связывалось с женским началом.

Структура книги

«Арадия» разделена на пятнадцать глав, десять из которых якобы представляют собой перевод полученной Леландом рукописи «Vangelo». При этом перевод был существенно дополнен писателем, который расширил первые десять глав собственными комментариями и вставками (в том числе его личными фольклористскими наблюдениями). По мнению медиевиста Роберта Матисена, подлинными фрагментами «Vangelo» являются только первая глава «Арадии» и часть четвёртой, а все остальные материалы были скомпилированы Леландом из других источников.

Остальные пять глав были добавлены Леландом. В них он попытался доказать, что языческий культ Дианы долгое время сосуществовал с христианством в Италии. Также он приводил фрагменты оригинального (якобы) итальянского текста, с которого, по его утверждению, осуществлялся перевод. В конце XX века Марио Паццальини, выполняя новый перевод «Арадии», указал на то, что эти вставки пестрят орфографическими и грамматическими ошибками; кроме того, цитаты приведены на литературном итальянском, а не на одном из местных диалектов, что было бы более естественно. Из этого Паццальини сделал вывод, что текст сначала переводился Леландом с тосканского диалекта на ломаный итальянский, а уже потом — на английский, причём в процессе работы фольклорист допустил множество ошибок и небрежностей.

Сомнения в подлинности

Леланд в своих заметках к «Арадии» утверждал, что колдовской культ, чьи ритуалы якобы содержит книга, существовал со времён Средневековья и что в Тоскане и Романье ещё в конце XIX столетия оставались деревни, полностью населённые язычниками. Манускрипт «Vangelo» он безо всяких оговорок считал подлинным, переведённым, вероятно, с некоего гипотетического латинского первоисточника.

Однако подлинность рукописи, как и сам факт её получения Леландом, был поставлен под сомнение рядом исследователей. В 1921 году Маргарет Мюррей в своей книге «Ведовской культ в Западной Европе» выдвинула гипотезу о том, что ведовские процессы Средних веков являлись на самом деле массированным преследованием организованного языческого культа. Американская писательница Теда Кеньон в 1929 году издала книгу «Ведьмы ещё живы», где провела связь между теорией Мюррей о единой европейской языческой вере и «Арадией»; после этого аргументы против этой теории автоматически объединялись с аргументами против Леланда. Так, Джеффри Расселл посвятил часть своего труда «История колдовства…» опровержению подлинности «Арадии», равно как и развенчиванию теорий Мюррей и Жюля Мишле о том, что колдовство в Европе было связано с некой «тайной» организованной религией. Историк Эллиот Роуз также подверг сомнению аутентичность «Арадии», охарактеризовав её как «подборку заклинаний, безуспешно пытающихся создать видимость религии».

В целом мнения о подлинности «Арадии» сводятся к трём различным утверждениям:

1. «Vangelo», первоисточник текста — аутентичный документ, в котором содержится информация о малоизученном языческом религиозном культе.
2. Исходная рукопись была полностью или частично написана Магдаленой, возможно, при участии Леланда.
3. Все материалы были полностью сфальсифицированы Леландом.

Третьей, наиболее скептической версии придерживаются некоторые современные учёные, например, Рональд Хаттон, который высказал сомнение не только в существовании религиозного культа, священным писанием которого якобы является «Арадия», но и в реальности «ведьмы» Магдалены. Сторонники подлинности «Арадии» либо занимают промежуточную позицию, признавая, что изначальный документ был частично искажён, либо же полностью доверяют истории Леланда, утверждая, что полученный им манускрипт действительно включает описания реальных ритуалов. Эту точку зрения разделяет, в частности, Сабина Мальокко, которая в своей статье «Кем была Арадия? История и развитие легенды» предположила, что рукопись «Vangelo» в самом деле отражала верования последователей языческого культа Иродиады-Арадии, однако не в его первозданной форме, а в несколько искажённом виде; в качестве доказательств влияния христианства на средневековую «колдовскую религию» она приводит появление чужеродного образа Люцифера, использование некоторых магических практик и проведение специфических колдовских ритуалов, таких, например, как танцы под луной в обнажённом виде.

Влияние на культуру

Воздействие «Арадии» на неоязычество

Сразу после выхода в свет «Арадия» не привлекла сколько-нибудь значительного внимания. По сути, книга пребывала в забвении до 1950-х годов, когда её открыли для себя группы неоязычников. В начале 1960-х двумя неоязычниками, Чарльзом и Мэри Карделлами, было выполнено первое переиздание «Арадии», а в 1968 году она была переиздана приверженцем викки Рэймондом Баклендом.

Последователи Джеральда Гарднера, основателя Викки, во многом опирались на «Арадию» при разработке собственных ритуалов. Так, текст под названием «Наказ Богини», один из немаловажных элементов викканского «богослужения», практически целиком списан с обращения Арадии к своим последователям из первой главы книги. В некоторых викканских практиках имя «Арадия» употребляется для обозначения Богини; первоначально, как замечает Рональд Хаттон, Гарднер и его последователи использовали его искажённую форму «Аирдия». Традиция ритуального обнажения («небесных одежд») также, вероятно, восходит к «Арадии». По мнению Рэйвена Гримасси, эта практика была вполне привычной для итальянских колдуний Средневековья и Ренессанса.

Восприятие «Арадии» неоязычниками не было, однако, однозначно позитивным: возможно, причиной тому было прямое упоминание в тексте книги о Люцифере как о божестве ведьм, в то время как последователи «романтизированного язычества» Гарднера стремились всячески отмежеваться от любых форм дьяволопоклонничества и оградить себя от ассоциации с приверженцами набиравшего в то время популярность сатанизма. Уже в конце 1960-х «Арадия» исчезла из списков рекомендуемых книг, составлявшихся викканами для неофитов, и почти перестала открыто цитироваться в свеженаписанных неоязыческих книгах.

«Арадия» в массовой культуре

• Британская группа Inkubus Sukkubus, исполняющая «языческий рок», в 1999 году записала песню под названием «Aradia», вошедшую в альбом Wild. Композиция представляет собой вольное переложение одной из молитв, обращённых к Арадии, и содержит прямые цитаты из книги на итальянском языке.
• У шотландского готического коллектива Dream Disciples на дебютном альбоме Veil of Tears (1991) есть песня «Aradia».
• В веб-комиксе Homestuck есть персонаж по имени Арадия.

Ссылки

• [en.wikisource.org/wiki/Aradia,_or_the_Gospel_of_the_Witches Оригинальный текст на английском языке]

Отрывок, характеризующий Арадия, или Евангелие ведьм

– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.