Арарат (футбольный клуб, Ереван)

Арарат
Полное название	Футбольный клуб «Арарат» Ереван
Прозвища	Белые орлы
Основан	24 марта 2004 (20 лет)
Стадион	«Раздан», Ереван
Вместимость	55 000
Президент	Грач Каприелян
Тренер	Балдин Богдан Юрьевич
Капитан	Артём Варданян Арменович
Рейтинг	449-е место в рейтинге УЕФА по состоянию на 9 ноября 2012
Сайт	[www.fcararat.com/flash.htm www.fcararat.com]  (англ.)]
Соревнование	Премьер-лига
2014/2015	8
Основная форма Гостевая форма <td> Резервная форма
сезон 2012/13

К:Футбольные клубы, основанные в 2004 годуАрарат (футбольный клуб, Ереван)Арарат (футбольный клуб, Ереван)

Футбольный клуб «Арара́т» (арм. Ֆուտբոլային Ակումբ „Արարատ“ Երևան) — самый известный из армянских футбольных клубов на постсоветском пространстве, основанный в 1935 году в городе Ереван. Чемпион СССР, двукратный обладатель Кубка СССР, чемпион Армении, пятикратный обладатель Кубка Армении, обладатель Суперкубка Армении. Участник первенства по футболу (за исключением сезонов 2003 и 2010 годов).

Владельцем клуба является швейцарский предприниматель армянского происхождения Грач Каприелян.

Генеральным спонсором команды является ЗАО «Арцахбанк», руководит которым Грач Каприелян.

Прежние названия

• 1935—1936: «Спартак» Эривань
• 1936—1937 и 1954—1962: «Спартак» Ереван
• 1938—1953: «Динамо» Ереван
• 1963—2004 и с 2004: «Арарат» Ереван
• 2004 — «Лернагорц-Арарат» Капан
• 2004 — «Арарат» Капан

История

Основание и первые достижения (1935—1948)

В 1935 году в Эривани была создана команда спортивного общества «Спартак». Возглавил коллектив Врамшапух Мерангулян. Первое время команда участвовала в первенствах республиканского уровня. Первый трофей который завоевал клуб стал Кубок Армянской ССР в 1940 году. В это время команда уже носила название «Динамо». Последующие 4 года чемпионат и Кубок СССР не разыгрывались по причине Второй мировой войны.

В 1944 году возобновились игры за Кубок СССР, в котором приняла участие и команда «Динамо». Соперником ереванских динамовцев стали их тбилисские одноклубники. Однако матч так и не был сыгран по вине ереванцев. В 1947 году команда становится серебряным призёром первенства Второй лиги в Закавказской зоне. Команда всего на одно очко отстала от ОДО из Тбилиси. В том чемпионате «Динамо», в домашнем поединке против тбилисских «Крыльев Советов», показало лучший результат на тот момент (счёт матча 7:1). В сезоне 1948 «Динамо» должно было начинать в Первой группе (Высшая лига на тот момент), но после 30 игр вместе с 15 другими клубами был снят. Все 16 клубов продолжили участвовать в лиге ниже. «Динамо» проводя очередной сезон во Второй группе, к своему счастью улучшает свои показатели и завоёвывает первое место в Южной зоне. Команда выиграла 13 матчей из 18. Однако первое место в зоне не гарантировало повышение. По регламенту Чемпионата СССР, победители зон второй лиги, играли между собой в финальном этапе. В этом этапе участвовало 6 команд. Игры между командами прошли в один круг. Таким образом, после 5 игр «Динамо» расположилось на 3-ей строчке, которое обеспечило клубу место в Первой группе.

Накопление мастерства (1949—1970)

В 1949 году «Динамо» впервые дебютирует в Высшей лиге СССР. Команда выступила неудовлетворительно, заняв 16-е итоговое место. В первых двух турах команда проиграла, а в 3-м туре была зафиксирована победа в домашнем матче против команды ВВС (Москва). Обыграть команда смогла представителей из второй половины таблицы, а также две победы были одержаны на выезде. Были зафиксированы 2 разгромных поражения: 0:6 от ЦДКА, 1:7 — от Динамо Тбилиси». Однако, несмотря на плохое выступление, клуб остался в списке лучших на следующий сезон, так как выбывали два последних клуба, занявшие 17-е и 18-е места в турнирной таблице. Кубковые баталии закончились на первой же стадии, против «Динамо» из Сталинабада. В сезоне 1950 года, динамовцы стали выступать более раскрепощённо. Первое поражение было зафиксировано только в 4-м туре от ленинградского «Зенита». Однако в итоге команда набрала всего 31 очко вместе с одноклубниками из Киева, но по разнице мячей в Класс «Б» опустилось ереванское «Динамо». В Кубке СССР команда начала с 1/128 финала. Пройдя слабых соперников, в 1/16-й наткнулись на соперников в лице киевского «Динамо». В упорной игре, которая проходила в Киеве, динамовцы Еревана праздновали победу 3:2. В 1/8 финала встретились с московским «Динамо» и проиграли со счётом 0:7.

С 1951 по 1959 год команда выступала в классе «Б». В первые два года команда выступала слабо, а начиная с 1953 года результаты улучшились — ереванцы неоднократно занимали 2-е место в своей зоне класса «Б». В 1954 году ереванская команда, успевшая сменить название на «Спартак» дошла до финала Кубка СССР, в розыгрыше которого прияли участие около 17 000 команд. В решающем матче соперниками ереванцев стало киевское «Динамо», которое также впервые играло в финале. Матч состоялся 20 октября 1954 года в Москве на стадионе «Динамо», ереванцы проиграли со счетом 1:2 (0:1). За «Спартак» играли вратарь Серго Затикян, Папоян, Поладян, Семерджян, Асатрян, Э. Варданян, Караджян, К. Варданян (Дургарян), Кегеян, Меркулов, Абрамян. Главный тренер — Гайк Андриасян. Единственный гол у ереванцев забил Меркулов на 48-й минуте.

По итогам первенства 1956 года команда заняла лишь 3-е место во 2-й зоне группы «Б». Трижды становясь вторым в своей зоне, но не попадая в финал класса «Б», «Спартак» в 1959 году всё-таки добивается малого золота, а вместе с ним и повышения. В 1960 году команда впервые дебютировала в Классе «А» союзного чемпионата. Первый блин оказался комом. Проводя первый матч на своём поле «Спартак» был бит московским «Динамо» 0:4. В том сезоне «Спартак» занял итоговое 9-е место. Отыграв последующие три сезона, команда (к тому моменту уже переименованная в «Арарат») опустилась в класс «Б». Ещё двумя годами позже ереванцы вновь занимают первое место и возвращаются в класс «А». Затем команда перешла в ведение республиканского общества «Ашхатанк».

Начиная с 1966 года «Арарат» неизменно выступал в высшем дивизионе советского футбола. В сезоне 1966 года в команде дебютировали Алёша Абрамян и Александр Сёмин, которые стали «лучшими дебютантами сезона», в следующем сезоне данной награды удостоился Норик Демирчян. До 1970 года фактически шло формирование команды. В неё из разных клубов Армянской ССР приглашались перспективные игроки. Так из ленинаканского «Ширака» перешли Левон Иштоян и Оганес Заназанян, ставший впоследствии капитаном команды; из республиканской ФШ — Назар Петросян; также имелись случаи перехода футболистов бакинского «Нефтчи» армянского происхождения — Аркадий Андриасян и Эдуард Маркаров.

Бум армянского футбола (1971—1976)

В 1971 году под руководством Николая Глебова, «Арарат» завоевал серебряные медали чемпионата СССР. Это было первое значимое достижение клуба из Армянской ССР. Сразу шестеро футболистов команды попали в список 33 лучших футболистов сезона в СССР — Иштоян, Андриасян, Маркаров, Заназанян, Коваленко и Месропян. Следующий сезон команда провела не менее упорно, за что удостоилась командного приза «Агрессивному гостю», но заняла 4-е место, отстав от пьедестала на одно очко. 13 сентября 1972 года «Арарат» дебютировал в еврокубках. Свой первый матч команда провела на Кипре в Ларнаке, против ЕПА, в котором победу с минимальным счётом 1:0 — праздновал «Арарат». Ответная игра также закончилась с со счётом 1:0 в пользу «Арарата». Соперником на следующей стадии стал клуб из Швейцарии — «Грассхопперс». Не испытав серьёзного сопротивления 3:1 в гостях и 4:2 дома, «Арарат» прошёл в 3-й раунд где его ожидал немецкий «Кайзерслаутерн». Каждый соперник выиграл домашние матчи со счётом 2:0. Дополнительное время победителя не выявило, и в серии пенальти 4:5 оказались удачливее соперники «Арарата».

Сезон 1973 года является для «Арарата» пиковой точкой в своей истории. Команду возглавил в том году легендарный Никита Симонян. Именно с этой личностью связан успех 1973 года. Команда выиграла чемпионат СССР, а также завоевала Кубок СССР (в памятной финальной игре против киевского «Динамо»), оформив тем самым золотой дубль. За показанную игру, команда удостоилась четырёх командных призов — «Агрессивному гостю», «Имени Григория Федотова», «Приз крупного счёта» и За лучшую разницу мячей. Восемь игроков были удостоены мест в списке 33 лучших футболистов сезона в СССР.

По воле судьбы «Арарат» чередовал удачные сезоны с относительно неудачными. В чемпионате 1974 года команда вновь осталась за чертой призёров, а в кубке споткнулся в четвертьфинале на донецком «Шахтёре». Осенью «Арарат» дебютировал в Кубке европейских чемпионов. Соперники первых двух раундов, «Викинг» и «Корк Селтик», в матчах против «Арарата» не показали серьёзного сопротивления, 2:6 и 1:7 соответственно. В четвертьфинале жребий свёл «Арарат» с действующим, на тот момент, обладателем трофея — мюнхенской «Баварией». Гостевой сценарий игры сложился неудачно — поражение со счётом 0:2. В Ереване «Арарат» сыграл надёжно в обороне, при этом забив грозному сопернику мяч. Однако, одного мяча не хватило для продолжения участия в главном турнире УЕФА. Лучшим бомбардиром турнира (наряду с Гердом Мюллером) стал Эдуард Маркаров.

В 1975 году при Викторе Маслове, «Арарат» повторил достижение 1973 года наполовину, став обладателем Кубка СССР. Проигрывая в финале по ходу матча ворошиловградской «Заре», одержал победу со счётом 2:1. В чемпионате от лидирующей тройки «Арарат» оказался на расстоянии в 4 очка. В том году в команде зажглась звезда легенды армянского футбола Хорена Оганесяна, который удостоился премии «лучший дебютант сезона». Осенью состоялся дебют в Кубке обладателей кубков. Пройдя довольно легко кипрский «Анортосис» 10:1, «Арарат» оступил в раунде следующем, где лондонский «Вест Хэм Юнайтед» одержал верх 1:1 и 1:3. Это участие в еврокубках стало последним в советской истории клуба.

В 1976 году команду возглавляет её бывший игрок Эдуард Маркаров. Весенний чемпионат 1976 года «Арарат» оканчивает на втором месте, завоевав серебряные медали. Уступив 1:2 киевскому «Динамо» в последнем матче, который был перенесёным матчем 9 тура, «Арарат» уступил чемпионский трофей «Динамо», но только уже московскому. Лучшим бомбардиром с 8-ю мячами (15 игр) стал Аркадий Андриасян. В кубке под руководством Маркарова «Арарат» дошёл до финала, попутно подавив сопротивление московских «Локомотива» и ЦСКА, а также днепропетровского «Днепра». В финале команда была разгромлена динамовцами из Тбилиси — 0:3.

Трата оставшегося потенциала (1976—1991)

Всего команда участвовала в 33 чемпионатах СССР (по классу сильнейших команд), провела 1026 матчей, из них выиграла 352, сыграла вничью 280, проиграла 394, забила 1150 голов, пропустила — 1306. К 1975 году команда участвовала в розыгрышах трёх европейских кубков. В последнем чемпионате СССР в 1991 году команда заняла 7-е место.

Исключение и кризис (2003—2005)

В начале 2003 года национальная и молодёжные сборные Армении должны были сыграть товарищеские матчи со сборной Израиля. До отъезда сборных Армении в Израиль президент «Арарата» Грач Каприелян написал письмо председателю Федерации футбола Армении (ФФА) о том, что из соображений безопасности не считает целесообразным участие в предстоящих матчах 5 футболистов «Арарата» — Александра Тадевосяна, Артура Хачатряна, Артура Петросяна, Галуста Петросяна и Артура Габриеляна. Также Каприелян заверял, что при иных обстоятельствах обязательно будет обеспечено участие футболистов «Арарата» в учебно-тренировочных сборах и матчах национальной и молодёжной сборных Армении, которым руководство клуба всегда придавало приоритетное значение. Одновременно Каприелян направил копию письма в ФИФА. Однако состоявшийся 16 февраля дисциплинарный комитет ФФА рассмотрел данную проблему и вынес очень жёсткое решение в отношении футбольного клуба «Арарат». Решением дисциплинарного комитета «Арарат» сроком на 1 год был лишён права участвовать во всех соревнованиях, проводимых под эгидой ФИФА и оштрафован на 200 тысяч драмов.

Являвшийся к тому времени капитаном команды, Александр Тадевосян официально направил письмо в ФИФА с просьбой аннулировать его контракт с клубом и предоставить ему статус свободного агента из-за сложившейся ситуации. Помимо Тадевосяна, ряды «Арарата» покинуло ещё несколько человек, не желавшие проводить сезон в туманных планах.

В 2004 году в клубе произошёл фактически раскол. Ввиду того, что футбольный клуб «Лернагорц» находился в критическом финансовом положении и не смог заплатить взнос за участие в чемпионате, клуб «Арарат» заключил с «Лернагорцем» договор, согласно которому тренерский состав и футболисты двух клубов объединятся под названием «Лернагорц-Арарат». Таким образом, бóльшая часть переехала в Капан, где с клубом «Лернагорц» образовала в итоге единый клуб под названием «Лернагорц-Арарат». Официально команда представлялась преемником «Лернагорца», однако фактически это была команда «Арарат». Согласие на этот договор дал, в порядке исключения, исполнительный комитет Федерации футбола Армении во избежание переделки графика игр чемпионата, который начался 8 апреля. Тем временем, в Первой лиге была заявлена команда «Арарат», для участия в этом турнире. 8 июня название «Лернагорц-Арарата» сократилось до «Арарата», а 19 июня команда переезжает обратно в Ереван, но домашние игры ей приходится проводить в пригороде Еревана — Воскеате (позже «Арарат» проводил домашние матчи в Ереване на Республиканском стадионе, последний сезон в Ереване «Арарат» провёл в 1996 году). Ввиду этих событий, выступающий в Первой лиге «Арарат» вынужден был сменить название и добавить приставку «Арарат-2». В конце декабря главным тренером футбольного клуба «Арарат» назначен был Аркадий Андреасян, который заменил на этой должности молодого тренера Севаду Арзуманяна. Вместе с Арзуманяном «Арарат» после годичного перерыва возобновил игру в первенстве Армении и занял четвёртое место.

Совершенно в другом виде показала себя команда в сезоне 2005 года. К тому времени у неё были худшие показатели в новейшей истории клуба. На первом этапе чемпионата команда заняла 8-е место. Ниже был только «Лернаин Арцах», который забронировал за собой последнюю строчку, снявшись с чемпионата. Во втором этапе «Арарат» победил и сыграл вничью. Таким образом, клуб сохранил себе место на следующий сезон. В середине июня 2005 года «Арарат» принял участие в еврокубках. Соперником был швейцарский «Нёвшатель Ксамакс». В обоих матчах «Арарат» потерпел поражение, и с общим счётом 1:9 вылетел из Кубка Интертото на первой же стадии розыгрыша. По итогам сезона 2005 года «Арарат-2», заняв 2-е место в Первой лиге, вышел в Премьер-лигу. «Арарат», игравший последние два сезона в Премьер-лиге, был расформирован, а «Арарат-2» сменил название на «Арарат».

Всплеск после кризиса (2006—2008)

В 2006 году, после длинных перипетий, «Арарат» начал практически с чистого листа, но с прежним руководством и главным тренером (Сурен Барсегян). Выступление команды изменилось в лучшую сторону. В Кубке Армении она дошла до четвертьфинала, где в серии после матчевых пенальти уступила дорогу «Пюнику» — 5:6. Сменив по ходу сезона главного тренера (им стал Абраам Хашманян), «Арарат» в итоге занял 4-е место. Проиграв в последних турах, команда отпустила от себя «Мику» с «Бананцем», которым достались бронза и серебро, соответственно. В декабре 2006 года команду возглавляет Варужан Сукиасян. С приходом Сукиасяна игра арартовцев преобразилась, стала техничной, грамотной. Пришли и долгожданные успехи «Арарата». Выход в финал Кубка Армении, где команда проиграла в дополнительном времени «Бананцу». Летом, в процессе чемпионата, когда «Арарат» шёл на втором месте, Сукиасян покинул клуб из-за разногласий с руководством. Будучи не согласным с действиями руководства, которое пригласило в клуб сербского специалиста Душана Мийича. Именно Мийич и сменил на посту ушедшего Сукиасяна. На момент ухода Сукиасяна из клуба, «Арарат» шёл на втором месте уступая лидеру всего 2 очка. С приходом Мийича игра и дисциплина команды разладились. То преимущество, которое было добыто в первом круге было улучшено во втором. Катастрофой стали два подряд поражения со счётом 0:6 дома от прямых конкурентов в лице «Пюника» и «Бананца». Сыграв в последнем туре с «Улиссом» вничью «Арарат» в очередной раз остался без призовых медалей. Бронза досталась «Мике», которая в последнем туре на выезде обыграла «Гандзасар» — 1:0.

Перед чемпионатом 2008 года команда усилилась опытными футболистами, а также игроками из конкурирующих команд. Руководством была поставлены задача выиграть все футбольные трофеи Армении. Также в клуб вернулся Варужана Сукиасян. Первая борьба началась в Кубке Армении. Команда дошла до финала, где в дополнительное время сумела забить победный гол. Это 5-й Кубок Армении в истории клуба. На старте чемпионата команда одержала 6 побед подряд. А первое поражение только в 10-м туре. На протяжении первого и в начале второго кругов «Арарат» единолично лидировал в чемпионате. Незапланированные потери очков в начале приблизили «Пюник», а в дальнейшем пропустили вперёд. С отрывом в 3 очка друг от друга команды подошли к последнему туру, в котором встречались между собой. Причём для «Арарата» это была выездная игра. Долгое время счёт на табло был нулевым, и лишь на 77-й минуте бразильскому легионеру Джулиано Хименесу удалось забить гол. Этот гол сравнял по очкам клубы. По решению регламенту чемпионата был организован золотой матч, прошедший на Республиканском стадионе. Игра была жёсткой и порыв выходил периодически за рамки, итогом которого стали 3 (!) красные карточки. Счёт был открыт игроком «Пюника» — Альбертом Тадевосяном, однако спустя минуту Ваагн Минасян счёт сравнял. По истечении 90 минут счёт остался ничейный, и команды вышли в дополнительное время. Время шло, а голевая реализация у игроков не получалась. Тем не менее, за 2 минуты до окончания добавленного времени Альберт Тадевосян забил свой второй мяч. Таким образом, «Арарат» потерпел поражение. Клубу достались лишь серебряные медали. После золотого матча пресса опубликовала слова Варужана Сукиасяна, в которых он обвинял главного судью, что тот после окончания золотого матча в подтрибунном помещении применил физическую силу в отношении него. В конце года, Сукиасян покинул «Арарат», в очередной раз из-за расхождения мнений с руководством.

Восстановление позиций (2009 — н.в.)

Новый сезон для команды начинается плохо, так как её спонсор, который является также спонсором любительской команды «Арарат» из Исси-ле-Мулино (пригорода Парижа) в 5-м дивизионе французского чемпионата, решил сосредоточить своё внимание на французской команде, потому было сокращено финансирование ереванского клуба. Команду покинул десяток игроков, вместо которых пришли резервисты из дубля. Из-за разногласий и неполучения лицензии клуб не принял участие в Лиге Европы, вместо него в турнир заявлена «Мика». После первого круга чемпионата команда занимала в нём последнее место; было сделано множество приобретений с целью усиления состава, но в итоге команда так и осталась последней.

В начале 2010 года команда находилась в непонятном состоянии. В то время как все команды Армении вовсю проводили предсезонную подготовку, «Арарат» даже не приступал к тренировкам. Главным тренером был назначен бывший игрок клуба Тигран Есаян. Клуб не участвовал в розыгрыше Кубка Армении. Руководство клуба отказалось от легионеров мотивировав тем, что в настоящее время зарубежные игроки не могут принести большей помощи в чемпионате Первой лиги, чем отечественные футболисты. В итоге в команде были игроки местные, более того, молодые. Вместе с Есаяном команда победила в первой лиге и вернулась обратно в Премьер-лигу. А лавры лучшего бомбардира лиги достались молодому нападающему клуба Геворгу Карапетяну.

16 февраля Есаян подал в отставку с поста главного тренера. Причиной тому являлось отношение руководства к подготовительному процессу команды во время осенне-весенних сборов команды, отсутствия серьёзного пополнения игроков, которые серьёзно бы усилили команду в матчах с клубами Премьер-лиги. В целом данные факторы, а также второстепенные, сподобили Есаяна на уход из клуба. Непродолжительное время до начала чемпионата тренировочным процессом команды руководили ассистенты бывшего главного тренера Эдгар Сафарян и Алёша Абрамян. Однако, 5 марта в 1-м туре чемпионата 2011 года команду против «Бананца» вывел Андриасян, на тот момент не являясь главным тренером и не имеющий лицензии категории «А». Спустя три дня Аркадий Андриасян официально возглавил ереванскую команду.

В феврале 2012 года Андриасяна сменил на посту Альберт Сафарян, являясь до этого ассистентом в клубе. Смена главного тренера заключалась в неучастии Андриасяна в тренерских сборах и тренировках с января того же года. Всё это время данную работу выполнял Сафарян. Меж тем, на результаты не влияли перестановки в тренерском штабе. «Арарат» продолжал находиться в пропасти.

После беседы с владельцем «Арарата» Грачем Каприеляном, вечером 5 июля, было объявлено о возглавлении клуба Абраамом Хашманяном. Состояние команды и положение, в котором она находится, удручающее, и это самая главная проблема, которую планирует исправить Хашманян на новом посту. Так же он отметил, что в команде будут выступать исключительно местные игроки, которые с большим желанием хотят влиться в команду.

Игроки

Игроки «Арарата» Аркадий Андриасян, Оганес Заназанян (в 1972 г.) и Хорен Оганесян (в 1980 г.) становились бронзовыми призёрами мюнхенской и московской Олимпиад соответственно. Хорен Оганесян провёл в сборной СССР 35 матчей и забил 6 мячей.

Клубные цвета, форма и эмблема

Финал Кубка СССР 1973

Финал Кубка СССР 1975

2007

2007/08

2008

с 2009

Стадион

«Раздан»

Местоположение	Армения, Ереван Разданское ущелье, дом 4/1 (адм. район: Кентрон)
Построен	1970—1971
Открыт	19 мая 1971
Реконструирован	2008
Архитектор	К. Акопян, Г. Мусаелян
Владелец	ЗАО «Арендное предприятие Раздан»
Вместимость	55 000
Домашняя команда	«Арарат» «Улисс»
Размеры поля	105×68 м

К:Стадионы, построенные в 1970 году

«Раздан» был построен при финансовой поддержке нефтяного магната Галуста Гюльбенкяна в 1970—1971 годах за 11 месяцев. На склоне у реки Раздан, от которой собственно и получил своё название. Открытие стадиона состоялось 19 мая 1971 года. В советское время был одним из наибольших стадионов СССР и одним из немногих двухъярусных. Именно на этом стадионе футбольные болельщики «Арарата» увидели победы клуба, приведшие к золоту 1973 и победам в Кубке 1973, 1975. Сборная СССР на стадионе провела только два матча, и оба датируются 1978 годом. В апреле в товарищеской игре против финской сборной (10:2 в пользу СССР), а через полгода в отборочном матче на Чемпионат Европы против греческой команды (2:0 победа советской сборной). На матче с Финляндией присутствовало 12 000 зрителей, на матче с Грецией пришло 40 тысяч.

После распада Союза на стадионе проводила свои матчи Сборная Армении, а также футбольные клубы. В 1990-х года на стадионе проводились финалы Кубка Армении по футболу. В 2002 году был отреставрирован, реставрация была продолжена в 2006—2008 годах. Первоначально вмещал в себя 75 000 зрителей, после частичной реконструкции — 69 000. После реконструкции и установки индивидуальных кресел стадион вмещает 55 000 зрителей, является крупнейшим стадионом в Армении. В настоящее время стадион, из-за рациональности, не используется национальной сборной. Последней игрой сборной на «Раздане» стала игра в 2008 году против турецкой сборной в отборочном цикле на ЧМ-2010. Используется в основном для футбольных и ряда атлетических соревнований.

Статистика выступлений

Еврокубки

Сезон	Турнир	Раунд	Соперник	1 матч	2 матч
1972/73	Кубок УЕФА	1R	ЕПА Ларнака	1 - 0	1 - 0
		2R	«Грассхопперс» Цюрих	3 - 1	4 - 2
		3R	«Кайзерслаутерн»	2 - 0	0 - 2 (4-5 пен.)
1974/75	Кубок европейских чемпионов	1R	«Викинг» Ставангер	2 - 0	4 - 2
		2R	«Корк Селтик»	2 - 1	5 - 0
		QF	«Бавария» Мюнхен	0 - 2	1 - 0
1975/76	Кубок обладателей кубков	1R	«Анортосис» Фамагуста	9 - 0	1 - 1
		2R	«Вест Хэм Юнайтед» Лондон	1 - 1	1 - 3
1994/95	Кубок УЕФА	PR	ЦСКА София	0 - 3	0 - 0
1995/96	Кубок обладателей кубков	Q	«Катовице»	0 - 2	2 - 0 (5-4 пен.)
		1R	«Динамо» Москва	1 - 3	0 - 1
1997/98	Кубок обладателей кубков	Q	«Динамо» Батуми	3 - 0	0 - 2
		1R	«Копенгаген»	0 - 3	0 - 2
1999	Кубок Интертото	1R	«Бакэу»	1 - 0	1 - 0
		2R	«Сент-Трюйден» Синт-Трёйден	0 - 2	1 - 3
2000/01	Кубок УЕФА	Q	«Кошице»	2 - 3	1 - 1
2001/02	Кубок УЕФА	Q	«Хапоэль» Тель-Авив	0 - 2	0 - 3
2005	Кубок Интертото	1R	«Ксамакс» Нёвшатель	1 - 3	0 - 6
2007	Кубок Интертото	1R	«Шахтёр» Солигорск	1 - 4	2 - 0
2008/09	Кубок УЕФА	1Q	«Беллинцона»	0 - 1	1 - 3

• Домашние игры выделены жирным шрифтом

Турнир	Игры	Победы	Ничьи	Поражения	Голов забито	Голов пропущено
Кубок европейских чемпионов	6	5	0	1	14	5
Кубок УЕФА	14	5	2	7	15	21
Кубок обладателей кубков	12	3	2	7	18	18
Кубок Интертото	8	3	0	5	7	18
Итого	38	16	4	18	53	53

Крупнейшие победы и поражения

Самые крупные победы:

В чемпионате СССР:

• «Арарат» — «Торпедо» Москва — 5:0 (1967 год)
• «Арарат» — «Торпедо» Москва — 5:0 (1972 год)
• «Арарат» — «Нефтчи» Баку — 6:1 (1981 год)
• «Арарат» — «Черноморец» Одесса — 6:1 (1982 год)

В чемпионате Армении:

• «Арарат» — «Ахтамар» Севан — 18:0 (1992 год)

В кубке Армении:

• «Ачин» Нор-Ачин — «Арарат» — 1:12 (1992 год)

В европейских кубках:

• «Арарат» — «Анортосис» Фамагуста (Кипр) — 9:0 (1975/76 год)

Самые крупные поражения:

В чемпионате СССР:

• «Динамо» Киев — «Арарат» — 7:0 (1984 год)
• «Динамо» Киев — «Арарат» — 7:0 (1987 год)

В чемпионате Армении:

• «Арарат» — «Пюник» Ереван — 0:6 (2007 год)
• «Арарат» — «Бананц» Ереван — 0:6 (2007 год)
• «Пюник» Ереван — «Арарат» — 6:0 (2009 год)

В кубке Армении:

• «Ширак» Гюмри — «Арарат» — 3:0 (2004 год)

В европейских кубках:

• «Ксамакс» (Швейцария) — «Арарат» — 6:0 (2005/06 год)

Достижения

Национальные чемпионаты

• СССР

Чемпион СССР (1): 1973

Серебряный призёр чемпионата СССР (2): 1971, 1976 (весна)

Обладатель Кубка СССР (2): 1973, 1975

Финалист Кубка СССР (2): 1954, 1976

• Армения

Чемпион Армении (1): 1993

Серебряный призёр чемпионата Армении (4): 1996/97, 1999, 2000, 2008

Бронзовый призёр чемпионата Армении (1): 1994

Обладатель Кубка Армении (5): 1993, 1994, 1995, 1996/97, 2008

Финалист Кубка Армении (2): 2001, 2007

Обладатель Суперкубка Армении (1): 2009

Финалист Суперкубка Армении (1): 1997:

Обладатель Кубка Индийской Футбольной Ассоциации (IFA Shield) : 1978

Международные

Четвертьфиналист Кубка Европейских Чемпионов 1974|1975

• «За справедливую игру»: 1960
• «Агрессивному гостю»: 1972, 1973
• «Имени Григория Федотова»: 1973
• «Приз крупного счёта»: 1973
• «За лучшую разницу мячей»: 1973, 1976 (весна)
• «За волю к победе»: 1974
• «Справедливой игры»: 1989
• «Гроза авторитетов»: 1990

Достижения игроков

• В списках 33 лучших футболистов сезона в СССР:
  • Хорен Оганесян — №1 — 1980, 1982, 1983; №2 — 1979; №3 — 1981
  • Левон Иштоян — №1 — 1971, 1973; №3 — 1974
  • Аркадий Андриасян — №1 — 1973, 1974; №2 — 1971, 1975
  • Оганес Заназанян — №2 — 1971, 1973; №3 — 1974
  • Эдуард Маркаров — №2 — 1973; №3 — 1971, 1975
  • Григорий Амбарцумян — №2 — 1961
  • Алёша Абрамян — №2 — 1973
  • Сурен Мартиросян — №2 — 1973
  • Ашот Хачатрян — №2 — 1979
  • Александр Коваленко — №3 — 1971, 1973
  • Норайр Месропян — №3 — 1971, 1973
  • Назар Петросян — №3 — 1975, 1976
  • Александр Мирзоян — №3 — 1975
  • Альберт Саркисян — №3 — 1991

• Члены клуба Григория Федотова:
  • Эдуард Маркаров — 159 голов
  • Хорен Оганесян — 118 голов

• Лучшие бомбардиры сезона:
  • Лучший бомбардир Кубка европейских чемпионов 1974/75 — Эдуард Маркаров
  • 1976 (в) — Аркадий Андриасян (8)
  • 1992 — Ваге Ягмурян (38)
  • 2007 — Маркос Пиццелли (22)
  • 2008 — Маркос Пиццелли (17)

• Лучшие дебютанты сезона:
  • 1965 — Давид Паис
  • 1966 — Алёша Абрамян
  • 1966 — Александр Сёмин
  • 1967 — Норик Демирчян
  • 1973 — Арменак Саркисян
  • 1975 — Хорен Оганесян

• Приз «За самый красивый гол сезона»:
  • 1982 — Хорен Оганесян

• Приз «Рыцарю атаки»:
  • 1984 — Гамлет Мхитарян

• Лучший игрок года:
  • 1993 — Армен Шахгельдян
  • 1999 — Арутюн Абраамян

Текущий состав

По состоянию на 24 января 2016 года.

№ Позиция Имя Год рождения 1 Вр Арам Айрапетян 1986 12 Вр Карен Исраелян 1992 21 Вр Геворг Празян 1995 3 Защ Михеил Симонян 1987 4 Защ Сулейман Коне 1996 5 Защ Норайр Григорян 1983 6 Защ Карен Хачатрян 1997 16 Защ Оганес Григорян 1985 17 Защ Раффи Кая 1994 18 Защ Горик Хачатрян 1988 Защ Сергей Авагимян 1989 2 ПЗ Ваге Мартиросян 1988 7 ПЗ Беник Ованнисян 1993

№ Позиция Имя Год рождения 8 ПЗ Мгер Саакян 1995 11 ПЗ Брайн Де Ла Фуэнте 1991 15 ПЗ Оумару Кайна 1996 19 ПЗ Мойсес Ороско 1992 20 ПЗ Завен Булут 1992 23 ПЗ Карло Чуека 1993 ПЗ Саркис Карапетян 1990 ПЗ Георгий Хубуа 1993 9 Нап Геворг Нранян 1988 14 Нап Давид Кандилян 1993 23 Нап Давид Овсепян 1994 97 Нап Тамаз Авдалян 1994 Нап Араик Мкртчян 1993

Руководящий состав

• Президент — Грач Каприелян
• Вице-президент / Исполнительный директор — Аркадий Андриасян
• Администратор — Араик Егян
• Пресс-секретарь — Самвел Сукиасян

Персонал клуба

• Главный тренер — Варужан Сукиасян
• Тренер — Эдгар Сафарян
• Тренер вратарей — Феликс Акопян
• Тренер детско-юношеских команд — Тигран Гспеян

Главные тренеры клуба

Главный тренер С Период Врамшапух Мерангулян 1935—1938 Сурен Атанесян 1939 Юрий Есенин 1940—1944 Виктор Андреев <center>1945 Михаил Сушков <center>1946 Виктор Гречишников <center>1947 Гайк Андриасян 1948—1949 Борис Апухтин <center>1949 Виктор Филиппов <center>1949 Глеб Рябиков 1950—1951 Илья Евранов <center>1952 Гайк Андриасян 1953—1954 Абрам Дангулов 1955—1957 Гайк Андриасян <center>1957 Борис Смыслов 1958—1960 Гайк Андриасян <center>1961 Анатолий Акимов 1961—1962 Арутюн Кегеян <center>1962

Главный тренер С Период Александр Абрамов <center>1963 Георгий Жарков <center>1964 Артём Фальян 1965—1967 Эдуард Григорян <center>1968 Александр Пономарёв 1969—1970 Николай Глебов 1971—1972 Никита Симонян 1973—1974 Виктор Маслов <center>1975 Эдуард Маркаров 1976—1977 Николай Гуляев <center>1978 Леонид Захаров <center>1978 Йожеф Беца 1979—1981 Аркадий Андриасян 1982—1983 Никита Симонян 1984—1985 Леонид Захаров 1985—1986 Аркадий Андриасян 1986—1989 Николай Казарян <center>1989 Арменак Саркисян 1990—1994

Главный тренер С Период Самвел Дарбинян <center>1995 Аркадий Андриасян 1996—2001 Рафаэл Галустян <center>2001 Феликс Веранян <center>2001 Аркадий Андриасян 2001—2002 Феликс Веранян 2002—2003 Севада Арзуманян 2003—2004 Сурен Барсегян 2005—2006 Абраам Хашманян <center>2006 Варужан Сукиасян 2006—2007 Душан Мийич 2007—2008 Варужан Сукиасян <center>2008 Ашот Киракосян 2008—2009 Аркадий Андриасян <center>и.о. <center>2009 Альберт Сафарян <center>и.о. 2009—2010 Тигран Есаян <center>2010 Аркадий Андриасян 2011—2012 Альберт Сафарян <center>2012 Абраам Хашманян 2012—2014 Душан Мийич <center>2014 Самвел Дарбинян <center>2014 Сурен Чахалян 2014—2015 Варужан Сукиасян 2015—н.в.

Ссылки

• [fcararat.am/am/ Официальный сайт клуба]  (англ.)
• [fcararat.do.am Официальный сайт фанатов клуба]  (рус.)
• [www.ararat73.com/ Арарат в советское время]  (рус.)
• [www.ffa.am/ru/teams/fcararat Профиль на сайте федерации футбола]  (рус.)
• [www.footballdatabase.eu/football.club.ararat-erevan..2457..en.html Профиль на footballdatabase.eu]  (англ.)
• [ru.uefa.com/footballeurope/club=59318/competition=14/index.html Профиль на ru.uefa.com]  (рус.)
• [www.klisf.info/numeric/index.app?cmd=comm_tst&lang=ru&id=522094798252018553289116608852 Профиль на klisf.info]  (рус.)
• [www.klisf.net/ae_1.htm Профиль на сайте "Наши в еврокубках"]
• [www.eufo.de/football/arm/ararevan.htm Профиль на eufo.de]  (нем.)
• [www.weltfussballarchiv.com/Vereinsprofilnew.php?ID=3970 Профиль на www.weltfussballarchiv.com]  (англ.)
• [int.soccerway.com/teams/armenia/fc-ararat-yerevan/ Профиль на int.soccerway.com]  (англ.)
• [www.weltfussball.de/teams/fc-ararat/1/ Профиль на weltfussball.de]  (нем.)
• [www.playerhistory.com/club/10291/ Профиль на playerhistory.com]  (англ.)
• [www.transfermarkt.de/de/verein/11912/araraterewan/uebersicht/startseite.html Профиль на transfermarkt.de]  (нем.)
• [www.national-football-teams.com/v2/club.php?id=91 Профиль на national-football-teams.com]  (англ.)
• [stats.fussball-forum.de/?Ararat%20Erevan Профиль на www.stats.fussball-forum.de]  (нем.)
• [www.football-lineups.com/team/Ararat_Yerevan/All/Players/ Профиль на www.football-lineups.com]  (англ.)

Литература

• Арсен Какосян. «В ночь после футбола», Ереван, 1974
• Александр Григорян. «МАРКАРОВЫ «Бразильцы» армянского футбола», Ереван, 2002
• Александр Григорян. «От Босфора до Каспия», Ереван, 2003
• Александр Григорян. «Арарат» — любовь моя», Ереван, 2006
• Александр Григорян. «Братья Андриасяны. Генералы футбольных полей», Ереван, 2011

Отрывок, характеризующий Арарат (футбольный клуб, Ереван)

– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.