Арафурское море

</tt>

</tt> </tt>

</tt>

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Арафурское море
8°46′35″ ю. ш. 135°07′55″ в. д.8.77639° ю. ш. 135.13194° в. д. / -8.77639; 135.13194
Площадь	1017 тыс. км²
Наибольшая глубина	3680 м
Средняя глубина	186 м

К:Водные объекты по алфавиту

Арафу́рское мо́ре (англ. Arafura Sea, индон. Laut Arafura) — окраинное море Индийского океана между Австралией, Новой Гвинеей и островами Танимбар и Кай.

Площадь Арафурского моря составляет 1017 тыс. км² (вместе с заливом Карпентария), средняя глубина 186 м, наибольшая 3680 м . Средняя температура воды на поверхности Арафурского моря от 25 до 28° С, солёность 34-35 ‰. Преобладающие ветры летом — северо-западный муссон, зимой — юго-восточный муссон. Величина сизигийных приливов у побережья Новой Гвинеи — 4,5 м. Площадь — 1017 тыс. км². Глубина преимущественно 50-80 м, к западу возрастает до 3680 м (глубоководная впадина Ару).

Развит лов устриц, подводная рыбалка.

Описание границ

Арафурское море на востоке граничит с Коралловым морем (через Торресов пролив), на западе с Тиморским морем, на северо-западе с морями Банда и Серам. Длина — 1 290 км, ширина — 560 км.

Международной гидрографической организацией утверждено следующее описание границ Арафурского моря:

На севере. Юго-западная граница моря Серам [Линия, проведённая от мыса Кароефа, Новая Гвинея, к крайней юго-западной точке острова Ади, а затем к мысу Танджонг Боранг, крайней северной точке острова Ноехой Тджоет [Кай Бесар] (5°17′ ю. ш. 133°09′ в. д.5.283° ю. ш. 133.150° в. д. / -5.283; 133.150   )] и восточная граница моря Банда [линия, проведённая от мыса Танджонг Боранг, крайней северной точки острова Ноехой Тджет, через остров к его крайней южной точке, затем вниз к крайне северо-восточной точке острова Фордата, далее сквозь остров к северо-восточной точке острова Ларат, Танимбарские острова (7°06′ ю. ш. 131°55′ в. д.7.100° ю. ш. 131.917° в. д. / -7.100; 131.917   ), затем вниз вдоль восточного побережья острова Джамдена [Ямдена] к его крайней южной точке, далее сквозь остров Анггармаса к крайне северной точке острова Селароэ и сквозь остров к мысу Танджонг Аро Оесоэ, его крайней южной точке (8°21′ ю. ш. 130°45′ в. д.8.350° ю. ш. 130.750° в. д. / -8.350; 130.750   )].

На востоке. Юго-западный берег Новой Гвинеи от мыса Кароефа (133°27’E) к устью реки Бенсбак (141°01’E), затем вниз к крайне северо-восточной точке полуострова Кейп-Йорк, Австралия (11°05′ ю. ш. 142°03′ в. д.11.083° ю. ш. 142.050° в. д. / -11.083; 142.050   ). <p>На юге. Вдоль северного побережья Австралии от крайне северо-западной точки полуострову Кейп-Йорк к мысу Кейп-Дон (11°19′ ю. ш. 131°46′ в. д.11.317° ю. ш. 131.767° в. д. / -11.317; 131.767   ). <p>На западе. Линия, проведённая от мыса Кейп-Дон к мысу Танджонг Аро Оесоэ, крайней южной точке острова Селароэ (Танимбарские острова). </blockquote>

Рельеф дна

Арафурское море в значительной степени покрывает обширную мелководную банку, названную Крюммелем (1897) Арафурским шельфом, относящуюся к восточной части большого Северо-Австралийского шельфа, или шельфа Сахул. В настоящее время только его центральная часть называется шельфом Сахул. Арафурский шельф отделяется от внешней дуги островов Банда глубоководной впадиной Ару (3650 м). Впадина Ару почти в точности повторяет направление дуги островов Банда. Она входит в зону впадин, протянувшуюся от моря Серам через Тиморскую впадину к Яванскому желобу в Индийском океане. Впадина Ару имеет крутые края, плоское дно и заканчивается обрывом вблизи острова Новая Гвинея. В юго-западном направлении, примерно до 130° в. д., впадина Ару сужается и глубины уменьшаются (ширина около 40 км, глубина около 1600 м). Затем она расширяется и переходит в Тиморскую впадину. Впадина Ару на глубинах больше 3000 м занимает площадь 11 тыс. кв.км.

Глубина Арафурского шельфа обычно колеблется в пределах 50—80 м. Более глубоководные участки находятся у края Арафурского шельфа, где с глубины 600 м круто поднимаются коралловые рифы. На шельфе расположены острова Ару. Пять более крупных островов этой группы отделяются друг от друга узкими проливами с глубинами, большими, чем на окружающем шельфе. Незначительное поднятие вдоль хребта Мерауке протянулось от островов Ару на юго-восток вдоль южного берега острова Новая Гвинея по направлению к полуострову Кейп-Йорк.

Гидрография

Температура поверхностного слоя Арафурского моря достигает максимума в декабре—феврале (28,4° С) и минимума в июне-августе (26,1° С). Летом южного полушария в районе Арафурского моря между 4 и 10° ю. ш. ветры дуют с запада-северо-запада (северо-западный муссон) с силой 1,5—4,4 балла. На некотором расстоянии от побережья Австралии ветер имеет северо-северо-западное направление (1,5—2,4 балла). Зимой юго-восточные муссоны дуют с одинаковой силой (1,5—2,4 балла) над всей акваторией Арафурского моря. Для тех же периодов атмосферное давление соответственно равно 756,5—756 мм рт. ст. (с севера на юг) и 757,5—759 мм рт. ст. (с севера на юг).

Течения и приливы

Поверхностные течения в Арафурском море к северу от 8° ю. ш. имеют нерегулярное и обычно неустойчивое направление. К югу от этой широты зимой южного полушария течения имеют преимущественно западное направление и скорость 10—20 миль/сутки. Летом у течений нет генерального направления; в юго-западной и юго-восточной частях Арафурского моря течения направлены за его пределы, соответственно в Индийский океан и Коралловое море. Третья система течений направлена против часовой стрелки вокруг точки 10° ю. ш., 136° в. д..

Скорость течений не превышает 10 миль/сутки. Величина сизигийных приливов в Арафурском море достигает 4,5 м у побережья острова Новая Гвинея (средняя величина поданным четырёх станций) и 2,5 м у острова Добо (острова Ару). У побережья острова Новая Гвинея зарегистрирована максимальная скорость приливного течения — 4,3 миль/сутки. На некотором расстоянии от побережья Австралии встречаются приливные течения со скоростью 5—10 миль/сутки.

Напишите отзыв о статье "Арафурское море"

Примечания

Ссылки

• Арафурское море // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Арафурское море

– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.