Ара Парсегян
| Ара Парсегян | |
| Ara Parseghian | |
| Имя при рождении: |
Ара Рауль Парсегян |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Супруга: |
Кетлин Дэвис |
| Сайт: |
[www.parseghian.org/ parseghian] |
Ара Рауль Парсегян (англ. Ara Raoul Parseghian; 21 мая 1923, Акрон, Огайо[1]) — американский профессиональный футболист и тренер.
Содержание
Биография
Ара Парсегян был младшим из троих детей армянина и француженки, проживавших в Акроне. Отец Ара когда-то бежал в США из Турции, пытаясь спастись от геноцида армян. Мать Ара во многих отношениях слишком уж берегла своего сына, однако Ара, несмотря на это, вырос ребенком довольно активным – он с ранних лет занимался спортом и в классе считался самым жестким из мальчиков. В 8 классе Ара даже приняли в школьный патруль – по ночам он помогал охранять школу от хулиганов. Некоторое время Ара занимался баскетболом; на футбол он переключился позже – мать не разрешала ему заниматься контактными видами спорта. После окончания школы в 1942-ом Ара поступил в университет; позже, однако, он решил пойти на флот. Во время военной подготовки Ара продолжал заниматься спортом под началом довольно известного тренера Пола Брауна и добился немалых успехов. Наблюдая за Брауном, Ара многому научился – и это позже пригодился ему в тренерской деятельности. Отслужив, Ара продолжил учебу в университете Майами. Успешно выступая за университетскую команду, он укрепил свою репутацию; позже на него обратили внимание 'Кливленд Браунс' из Общеамериканской Футбольной Конференции и 'Питтсбург Стилерз' из Национальной Футбольной Лиги. Первую команду тренировал все тот же Браун, так что выбор был очевиден. Покинув университет, Ара подписал контракт. На протяжении целого сезона он показывал сравнительно неплохие результаты; увы, преуспеть как следует на данном поприще ему было не суждено – серьезная травма поставила крест на его спортивной карьере. Окончательно расставаться с футболом, впрочем, Ара не пожелал – повесив бутсы на гвоздь, он решил стать тренером.
Начинал Ара с работы в университет Майами, своей бывшей альма-матер. Сменив на посту тренера Вуди Хейеса, Ара быстро начал показывать отличные результаты – его команда отлично показала себя в 1950-ом и 1951-ом, продемонстрировав впечатляющие результаты на уровне Среднеамериканской Конференции. В конце 1955-го изрядно прославившегося Ара наняли тренировать команду Северозападного университета в Эванстоне. Новую свою команду Ара застал в подвешенном состоянии; после ухода предыдущего тренера результаты местных спортсменов скатились до рекордно низкого значения. Аре почти сразу удалось переломить тенденцию; в 1956-ом, к примеру, команда показал итоговый результат 4-4-1. Следующий сезон выдался менее удачным – все 9 матчей подопечные Ара проиграли, хотя в ряде случаев победа была довольно близка, да и в целом уровень их игры заметно возрос. Отыгрался Ара в 1958-ом – его команда закончила сезона с результатом в 5-4. Сезон 1959 также оказался крайне удачным, а вот в дальнейшем удачи щедро перемежались неудачами. В целом, впрочем, команда показывала высокий уровень. Проблемы университета с финансами и довольно жесткие академические требования к спортсменам вкупе с странным пессимизмом руководства, крайне негативно оценивавшего результаты Ары, в конечном итоге вынудили Ара уйти. Новый приют Ара нашел в католическом университете Нотр-Дама. Назначение его было во многих отношениях неожиданным – руководство изначально относилось к его кандидатуре скептически, да и выпускником этого университета Ара вовсе не был. Сам Ара к католикам также относился без особой любви – его отец во время депортации армян от этой религии настрадался изрядно; в конечном итоге, однако, договориться сторонам удалось.
Когда-то крайне успешная, на момент прибытия Ары Парсегяна команда университета Нотр-Дама переживала откровенно тяжелые времена. Ара сумел переломить ситуацию буквально в первом же сезоне, наведя в команде порядок и серьезно подняв моральный дух игроков. Начала сезон команда с блестящей победой над довольно сильной командой Виконсина. До самого конца сезона игроки из Нотр-Дама оставались непобедимыми, и лишь сборная USC сумела одержать над ними вверх; слетев с первой строчки рейтингов национальных опросов, команда Ара все же выиграла премию Макартура. В 1966-ом команда под началом ары впервые за долгое время одержала блестящую победу на национальном чемпионате. Следующие сезоны также вышли довольно успешными, однако до конца декады чемпионский титул от игроков Нотр-Дама успешно ускользал. Второй раз чемпионами подопечные Ары стали лишь в 1973-ем – проведя абсолютно идеальный сезон. Следующий год, увы, вышел категорически неудачным. 6 игроков команды были обвинены в изнасиловании и на год отстранены; еще несколько игроков выбыли из-за травм.Вдобавок, у тренера начались проблемы личного только – у него умерло 3 близких друга, а одна из его дочерей боролась с множественным склерозом. Давление на Ару образовалось настолько сильное, что в середине сезона он решил тренерский пост оставить. Некоторое время Ара работал обозревателем. В период с 1975-го по 1981-ый он трудился на 'ABC Sports', в 1982-ом же перебрался на 'CBS Sports'. В 2007-ом Ара стал почетным тренером на одной из весенних игр университета Нотр-Дам; в этом же году благодарный университет открыл изготовленную в честь Ары статую. Немало времени Ара уделял благотворительным проектам; в первую очередь интересовали его проекты медицинского толка, вроде программ по поддержки поиска лечения от мучающего его дочь множественного склероза.
В 1980 году Ара Парсегян внесен в Зал славы американского футбола[2].
Семья
Ара Парсегян женат на Кетлин Дэвис. От этого брака у пары родились трое детей Майкл, Каран и Синди. В 1994 году Ара основал медицинский исследовательский центр имени Ара Парсегян. Центр ищет лекарство от болезни Ниманна — Пика, тип C, от этой болезни умерли три внука Майкл, Марсия и Кристи. Дочь Каран страдает от рассеянного склероза.
Напишите отзыв о статье "Ара Парсегян"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Ара Парсегян
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
