Аргентинская Антарктика

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Аргентинская Антарктида»)
Перейти к: навигация, поиск
Аргентинская Антарктида
Флаг Герб
Девиз: En Unión y Libertad
Гимн: Argentine National Anthem
Статус Департамент провинции Огненная Земля, Антарктида и острова Южной Атлантики
Официальный язык Испанский
Столица Отсутствует
Площадь 965 597 км²
Население 165 (зимний период), 300 (летний период)
Денежная единица Аргентинское песо

Аргенти́нская Анта́рктика — часть Антарктики, на которую претендует Аргентина. Официальное аргентинское название — исп. Antártida Argentina (Анта́ртида Архенти́на). Включает Антарктический полуостров и треугольный сектор, тянущийся от вод Атлантического океана до Южного полюса, который расположен в пределах 25° з. д. — 74° з. д. Аргентинская Антарктида (как часть Аргентины) является департаментом провинции Огненная Земля и Антарктида.





Научно-исследовательские станции

К изучению Антарктики Аргентина приступила в двадцатом веке (Х. Собраль — первый аргентинец, ступивший на землю Антарктиды в 1901 году); Оркадас — первая постоянная полярная станция Аргентины, основанная в 1904 году; Операция 90/Operation 90 — 1-я аргентинская экспедиция к Южному полюсу, проведённая 1965 г., составом в 10 солдат аргентинской армии под командованием Хорхе Е. Леаля).

На территории Аргентинской Антарктиды расположена бо́льшая часть станций материка. Среди аргентинских станций здесь расположены Эсперанса и Марамбио, а также ряд малонаселённых баз. Количество зданий на Эсперанса и Марамбио равняется 70, а население летом составляет 250 человек, зимой — 110. Собраль — самая южная летняя база, расположенная в 1450 км южнее Бельграно-II. Главные транспортные средства: корабли Puerto Deseado и Suboficial Castillo, ледокол Almirante Irízar (с 2007 г. в ремонте после пожара), самолёты C-130 Hercules и DHC-6 Twin Otter.

Списки станций

Постоянные станции

Сезонные станции

Базы

(общее число 64)

См. также

Напишите отзыв о статье "Аргентинская Антарктика"

Ссылки

  • [www.comnap.aq/comnap/comnap.nsf/P/CountryByISO/AR/?Open Argentine Bases]
  • [www.marambio.aq/ Marambio Base] (исп.) (англ.)
  • [www.dna.gov.ar/DIVULGAC/BASES2.HTM Dirección Nacional del Antártico: Bases]
  • [www.cpel.uba.ar/filargenta/correo/anta0047.htm Argentine Antarctica History] (исп.)

Отрывок, характеризующий Аргентинская Антарктика

– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.