Аргов, Шломо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шломо Аргов
שלמה ארגוב<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Посол Израиля в Мексике
1971 — 1974
Посол Израиля в Нидерландах
1974 — 1979
Посол Израиля в Великобритании
1979 — 1982
 
Рождение: 14 декабря 1929(1929-12-14)
Иерусалим
Смерть: 23 февраля 2003(2003-02-23) (73 года)
Иерусалим

Шломо Аргов (ивр. שלמה ארגוב‏‎, 14 декабря 192923 февраля 2003) — израильский дипломат. В период пребывания на посту посла Израиля в Великобритании подвергся покушению, послужившему формальным предлогом для вторжения израильской армии в Ливан в 1982 году.





Биография до 1982 года

Аргов родился в Иерусалиме в 1929 году. Был участником военизированной группировки «Пальмах», служил в Армии обороны Израиля с момента его образования в 1948 году. Принимал участие в арабо-израильской войне 1948—1949 годов, был ранен.

В 19501952 году учился в США, в Джорджтаунском университете, а затем — в Лондонской школе экономики. С 1959 года на дипломатической службе. Работал в Гане, Нигерии, США. В 19711974 годах был послом Израиля в Мексике. Затем работал послом в Нидерландах, в 1979 году был назначен на один из наиболее престижных постов в МИД Израиля — послом в Великобритании.

Покушение

В ночь с 3 на 4 июня 1982 года Аргов выходил из Дорчестерского отеля в Лондоне после банкета, когда внезапно был атакован тремя неизвестными. Он получил огнестрельное ранение в голову, после которого три месяца находился в коме (некоторые источники ошибочно утверждают, что Аргов погиб в результате этого покушения). Как впоследствии выяснилось, нападавшие были членами террористической организации Абу Нидаля, отколовшейся от Организации освобождения Палестины. Группировка Абу-Нидаля и ООП враждовали между собой. Последовавшая ответная операция была направлена против лагерей ООП в Ливане (авианалёты 4 июня). В ответ палестинцы начали обстрел территории Израиля, для прекращения которого 6 июня 1982 года израильская армия вторглась в Ливан. Один из покушавшихся, Наваф aль-Розан, являлся полковником иракской разведки, и покушение, по-видимому, было одобрено Ираком[1].

Жизнь после покушения

Аргов после ранения остался инвалидом. До самого дня смерти он был госпитализирован в реабилитационном отделении больницы Адасса Хар ха-Цофим в Иерусалиме. Он был парализован и нуждался в постоянной медицинской помощи. Жена Аргова, Хава, ухаживала за ним всё это время, вплоть до её кончины в 2002 году.

В 2003 году, спустя 21 год после покушения, Шломо Аргов скончался в возрасте 74 лет от последствий своего ранения.

Гидон, один из троих детей Шломо и Хавы Аргов, инициировал учебную программу имени отца для студентов-отличников в Междисциплинарном центре в Герцлии. В Бар-Иланском университете существует «Центр изучения еврейского народа и Государства Израиль имени Шломо Аргова».

Напишите отзыв о статье "Аргов, Шломо"

Примечания

  1. Lawrence Joffe. [www.guardian.co.uk/world/2003/feb/25/israelandthepalestinians.lebanon Shlomo Argov] (англ.) // The Guardian : Газета. — Лондон, 25 February 2003.

Источники

  • [archive.is/20120525185201/www.mfa.gov.il/MFA/MFAArchive/2000_2009/2003/2/Shlomo%20Argov Shlomo Argov 1929-2003], МИД Израиля

Отрывок, характеризующий Аргов, Шломо


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.