Аргун, Григорий Давыдович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Григорий Давыдович Аргун
Дата рождения

1770(1770)

Дата смерти

1843(1843)

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

артиллерия

Звание

генерал-майор

Командовал

17-я артиллерийская бригада,
артиллерия Отдельного Финляндского корпуса

Сражения/войны

Русско-шведская война (1808—1809)

Награды и премии

Григорий Давыдович Аргун (17701843) — генерал-майор, герой русско-шведской войны 1808—1809 годов, начальник артиллерии Отдельного Финляндского корпуса.



Биография

Родился в 1770 году, образование получил во 2-м кадетском корпусе. Выпущен был в 1789 году в артиллерию.

19 августа 1796 года произведён в капитаны артиллерийского батальона генерал-майора Базина, в 1798 году произведён в майоры и 26 июля 1800 года получил чин подполковника 2-го артиллерийского батальона.

Произведённый в 1807 году в полковники Аргун в 1808—1809 годах принимал участие в русско-шведской войне и 10 апреля 1808 года был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 836 по кавалерскому списку Судравского и № 1930 по списку Григоровича — Степанова)

В воздаяние отличного усердия к службе и неустрашимости, оказанных при осаде крепости Свеаборга, где, командуя подвижной батареей, примерным знанием своего дела и особенной точностью в исполнении приказаний отличился от всех прочих офицеров, а сверх того с батареей своею подходил на картечный выстрел к крепости и действовал с оной так, что причинил крайний вред неприятелю.

Вслед за тем он был назначен командиром 17-й артиллерийской бригады. 24 ноября 1809 года Аргун был удостоен ордена св. Георгия 3-й степени (№ 199 по кавалерским спискам)

В воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражениях против шведских войск, где 6-го августа, командуя всей артилерией, благоразумными распоряжениями и искусными действиями отразил покушение неприятельских лодок против Умеовского моста; 7-го, при Сефаре, командуя главною батареей, наносил не малый вред, а потом, начальствуя частию войск, много способствовал успеху и 8-го при Ратане, командуя поставленной против неприятельских судов батареей, действовал с неустрашимостью и успехом, несмотря на превосходство числа и калибра неприятельских орудий.

Произведённый в 1817 году в генерал-майоры Аргун был назначен командиром артиллерии Отдельного Финляндского корпуса.

2 апреля 1822 года за болезнью уволен в отставку с мундиром и пенсионом половинного жалованья. Скончался в 1843 году.

Источники

  • Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. — М., 2009. — С. 72. — ISBN 978-5-9524-4166-8
  • Высочайшие приказы за 1796, 1800 и 1822 годы.
  • Шабанов В. М. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769—1920. Биобиблиографический справочник. — М., 2004. — С. 138. — ISBN 5-89577-059-2

Напишите отзыв о статье "Аргун, Григорий Давыдович"

Ссылки

  • [regiment.ru/bio/A/644.htm Аргун Григорий Давидович]

Отрывок, характеризующий Аргун, Григорий Давыдович

– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.