Аргун-хан

Аргун монг. Аргун, перс. ارغون‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Аргун с малолетним Газаном на руках — миниатюра из Джами ат-таварих Рашид ад-Дина, XIV век</td></tr>
ильхан государства Хулагуидов
11 августа 1284 — 10 марта 1291
Предшественник:	Текудер
Преемник:	Гайхату-хан
Рождение:	1250/1255 либо 1259 Байлакан,Азербайджан
Смерть:	10 марта 1291(1291-03-10) Багчэ, Арран
Место погребения:	горы Сиджас, южнее Сольтание
Род:	Хулагуиды
Отец:	Абага-хан
Мать:	Каймиш-эгэчи
Супруга:	Нукдан-хатун, Култак-эгэчи, Урук-хатун, Кутлуг-хатун, Булуган-хатун, Сельджук-хатун
Дети:	Газан-хан, Йису-Тимур, Олджейту, Хитай-огул

Аргун (1250/1255 или 1259  — 10 марта 1291) — четвёртый ильхан государства Хулагуидов (1284—1291), старший сын Абага-хана, внук Хулагу.

Ранние годы и борьба за власть

В юном возрасте Аргун был, по-видимому, назначен номинальным правителем Хорасана под присмотром эмира Сартака из джалаиров. Летом 1279 года, во время кампании Абага-хана против никудари (караунов), разграбивших зимой Фарс, Аргун был направлен с войском в Систан. Некоторое время он осаждал города, а затем вернулся с подчинившимися чагатаитдскими царевичами.

По смерти Абаги ильханом стал его брат Текудер (1282). Но через два года Аргун при поддержке монгольской знати одолел и казнил своего дядю. Подверглась репрессиям пользовавшаяся расположением Текудера могущественная семья Джувейни. Её глава визирь Шамс ад-Дин Джувейни был казнён 16 октября 1284 года.

Внутренняя политика

Власть в своих руках сосредоточил эмир Букай из племени джалаир. Он стал визирем, а большинство должностей заняли его родственники и ставленники. В то же время, у Бука было много врагов при дворе, которые могли поколебать его положение. Почувствовав, что власть ускользает, Бука составил заговор против Аргуна, но был выдан своими сторонниками и казнён 16 января 1289 года.

Аргун, не доверявший мусульманским чиновникам, решил заменить их при дворе евреями и христианами. После казни Букая визирем был назначен еврейский купец Са'д ад-Доулэ. Визирь с помощью соотечественников, привлечённых на государственную службу, попытался упорядочить расстроенное управление государством. Контроль за сбором налогов и борьба с злоупотреблениями чиновников через год принесли в казну около 1 000 туманов (10 миллионов динаров) дохода.

В 1289 году произошло восстание в Хорасане эмира Ноуруза из племени ойрат, сына Аргун-ака, бывшего наместником великого хана в Хорасане в 30—50 годах. Ноуруз относился к тем монгольским военачальникам, что приняли ислам и были недовольны антимусульманской политикой Аргун-хана.

Мероприятия Са’д ад-Доулэ вызывали ненависть монгольской знати и мусульманских чиновников. Враги Са’д ад-Доулэ в своей агитации обвиняли его в организации похода на Мекку с целью обратить Каабу в «капище идолопоклонников». Во время предсмертной болезни Аргуна визирь был схвачен и казнён (5 марта 1291 года), его родственники проданы в рабство, имущество разграблено.

10 марта, разбитый параличом, скончался ильхан Аргун. Уже во время его болезни развернулась борьба различных группировок за власть. В то же время в Луристане произошло восстание кочевых племён, на некоторое время занявших Исфахан, но вскоре разбитых.

Контакты с Европой

Аргун продолжал политику Абака-хана по налаживанию дружественных отношений с европейскими правителями. Лейтмотивом этой политики было стремление создать военную коалицию для борьбы с мамлюками в Сирии и Палестине.

Посольства Аргуна

Известно о четырёх посольствах Аргуна в Европу — 1285, 1287, 1289, 1290 годов.

Первое из них было отправлено в Рим в середине 1285 года. Папе Гонорию IV, избранному незадолго до этого (2 апреля), доставили письмо Аргуна (датированное 18 мая 1285). Перевод этого письма на латынь, сохранившийся в архивах папской курии, позволяет установить состав посольства. Главой его назван Иза-толмач, с ним прибыли Богагок и Менгилик (искажённые монгольские имена), Фома Банхринус и Угето-толмач. В 1287 году в Европу было направлено посольство во главе с несторианским монахом раббан Саумой. С ним ехали те же Угето-толмач, Фома, а также монгол Сабадин. В течение двух лет посольство посетило Константинополь, Рим, Геную, Французское королевство и английские владения в Аквитании, Саума встречался с византийским императором Андроником II, Филиппом IV Французским, Эдуардом I Английским, папой Николаем IV. Папа отправил письма несторианскому католикосу мар Ябалахе III, Нукдан-хатун (старшей жене Аргуна, матери Гайхату-хана), Дионисию, епископу в Тебризе (вероятно, монофизитскому или православному). Особые письма с символом веры и благословением вручались лично Сауме и Сабадину. Не забыл понтифик и миссионеров-францисканцев (миноритов), служивших в восточных странах — им также были переданы послания.

В 1289 году генуэзец Бускарелло де Гизольфи доставил от ильхана папе, французскому и английскому королям письма, в которых Аргун сообщал о готовности начать поход против мамлюков зимой 1290 года, а весной 1291 стать лагерем под Дамаском; он обещал приготовить для европейского войска 20—30 тысяч коней, а также продовольствие и фураж. В Париже Бускарелло получил от Филиппа IV Красивого ответ на послание ильхана, привезённое за два года до этого Саумой. 5 января 1290 года Бускарелло прибыл в Лондон к королю Эдуарду I. Английский король передал ему письмо, в котором обещал известить ильхана, когда он, Эдуард, будет готов выступить в поход.

Наконец, в середине 1290 года Чаган (или Заган), Бускарелло и Сабадин отправились на Запад с последним письмом Аргуна (от 14 мая 1290) европейским государям. В августе или сентябре 1291 года папа Николай IV вновь отправил послание ильхану, а также его третьей жене, христианке Урук-хатун. Однако к этому времени Аргуна уже не было в живых. Длительный обмен посланиями ни к чему не привёл. Крестовый поход не был организован, в мае 1291 года последние владения крестоносцев в Святой земле были завоёваны мамлюкским султаном аль-Ашраф Халилем.

Связи с Генуей

В правление Аргуна были установлены торговые отношения с Генуэзской республикой, конкурентом Венеции, которая ориентировалась, в отличие от Генуи, главным образом на торговлю с Египтом. Генуэзский сенат предложил Аргуну план: флот должен был перехватывать торговые суда следующие через Красное море в Египет и направлять их в порт Ормуз в Персидском заливе. Торговый путь из Индии, таким образом, должен был проходить от Ормуза через Исфахан, Эрзерум и Константинополь. В этом случае всю выгоду от торговли получали Хулагуиды и Генуя, а Египту и Венеции был бы нанесён тяжёлый экономический урон.

Около 1288 года в Багдад прибыли генуэзские кораблестроители и моряки. На Тигре были построены две большие галеры, предназначенные для океанских плаваний. Однако между экипажами возникла вражда и большая часть моряков погибла в столкновении. В 1301, уже при Газан-хане, враждующие партии примирились, их предводители из знатных семейств Гримальди и Дориа продали часть своего имущества для восстановления флота, но кораблям так и не довелось выйти в море.

Удачнее складывались дела в акватории Чёрного моря. Во владении ильханов здесь находились аджарское и абхазское побережья, в районе Батуми была небольшая монголо-генуэзская база Кисса (или Кисее). Генуэзец Вивальдо Лаваджо снарядил на средства Аргун-хана корабль для охраны берегов Кубани и Кавказа. Близ Джубги ему удалось отбить у пиратов товары кафских армян.

Библиография

Источники

• Абу Бакр ал-Кутби ал-Ахари. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Uvejs/text.phtml Тарих-и шейх Увейс] / Пер. М. Д. Кязимова и В. З. Пириева. — Баку: Элм, 1984.
• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/M.phtml?id=2053 История мар Ябалахи III и раббан Саумы] / Исследование, перевод с сирийского и примечания Н. В. Пигулевской. — М.: Наука, 1958. — 164 с.
• Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_4/frametext5.html Сборник летописей] / Перевод А. К. Арендса. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1946. — Т. 3.

Литература

• Бартольд В. В. Аргун // Бартольд В. В. Сочинения. — М.: Наука, 1971. — Т. VII: Работы по исторической географии и истории Ирана. — С. 485—486.
• [farhang-alshia.narod.ru/karbin/histoir5.html#8#8 История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века]. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. — 390 с.
• Пигулевская Н. В. Введение в изучение памятника // История мар Ябалахи III и раббан Саумы / Исследование, перевод с сирийского и примечания Н. В. Пигулевской. — М.: «Наука», 1958. — С. 3—56. — 164 с.
• [www.vostlit.info/Texts/rus7/Montekorvino/framevved.htm После Марко Поло. Путешествия западных чужеземцев в страны трех Индий] / Вступительная статья Я. М. Света. — М.: Наука, 1968.
• [books.google.com/books?id=16yHq5v3QZAC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA364#v=onepage&q&f=false The Cambridge history of Iran]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1968. — Т. 5: The Saljuq and Mongol Periods. — 762 p. — ISBN 521 06936 X.

Ссылки

• Jackson P. [www.iranica.com/articles/argun-khan-fourth-il-khan-of-iran-r683-90-1284-91 Arḡūn khan.] (англ.). Encyclopædia Iranica. Проверено 17 августа 2010. [www.webcitation.org/66EhFT0SK Архивировано из первоисточника 17 марта 2012].
• Mehmet Eti. [mehmeteti.150m.com/ilkhanids/arghun.htm Arghun] (англ.). Anatolian Coins. — Монеты Аргуна. Проверено 13 апреля 2010. [www.webcitation.org/66EhGFwVS Архивировано из первоисточника 17 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Аргун-хан

Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.