Арендс, Андрей Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Арендс
Полное имя

Андрей Фёдорович Арендс

Дата рождения

2 марта 1855(1855-03-02)

Место рождения

Москва, Российская империя

Дата смерти

27 апреля 1924(1924-04-27) (69 лет)

Место смерти

Москва, РСФСР, СССР

Страна

Российская империя Российская империя

Профессии

композитор, дирижёр, педагог

Сотрудничество

Московская консерватория
Большой театр

Андре́й (Ге́нрих) Фёдорович А́рендс (2 марта 1855, Москва — 27 апреля 1924) — композитор, дирижёр, скрипач, педагог. Заслуженный артист государственных академических театров (1922)[1]

Под управлением Арендса впервые в Москве была поставлена «Раймонда» Глазунова, в (1900 году), а также возобновлено «Лебединое озеро» Чайковского, в (1901 году).





Биография

В 1887 году окончил Московскую консерваторию, по классу скрипки у Ф. Лауба [2]

Теорию музыки изучал у П. И. Чайковского.

С 1896 по 1899 годы дирижировал балетными спектаклями Большого театра

С 1900 по 1924 годы — Главный дирижёр балета Большого театра.

Сочинения

  • Концертино для альта с оркестром
  • Для оркестра — симфонии
  • Увертюра к трагедии Шиллера «Мессинская Невеста» [3]
  • Увертюра к опере «Альманзор»
  • Увертюра к опере «Легенда»
  • Музыка к «Северным богатырям» Генрика Ибсена
  • Романсы

Автор балетов

Оркестровка музыки к балетам

Дирижёр балетов

Ученики Арендса

  • Юрий Фёдорович Файер
  • Преподавал в музыкально-драматическом училище Московского филармонического общества.

Напишите отзыв о статье "Арендс, Андрей Фёдорович"

Примечания

  1. [www.pro-ballet.ru/html/a/arends.html Энциклопедия:Заслуженный артист академических театров] (рус.). Проверено 12 марта 2011. [www.webcitation.org/67B9HOHG1 Архивировано из первоисточника 25 апреля 2012].
  2. «Музыкальная энциклопедия». — М.: «Директ Медиа», 2006. — ISBN 5-948-65152-5.
  3. [www.rulex.ru/01010436.htm «Русский Биографический Словарь»] (рус.). Проверено 12 марта 2011. [www.webcitation.org/67B9IN5r8 Архивировано из первоисточника 25 апреля 2012].

См. также

Отрывок, характеризующий Арендс, Андрей Фёдорович

Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.