Аренс, Лев Евгеньевич

Лев Евгеньевич Аренс
Дата рождения:	15 августа 1890(1890-08-15)
Место рождения:	село Мартышкино Санкт-Петербургской губернии
Дата смерти:	23 июня 1967(1967-06-23) (76 лет)
Научная сфера:	ботаника, зоопсихология, энтомология
Место работы:	Таврический университет, Естественно-научный институт имени П. Ф. Лесгафта, Ленинградский университет, ВИР, Тебердинский заповедник
Учёная степень:	кандидат биологических наук
Альма-матер:	Петроградский университет
Известен как:	исследователь медоносных растений и пчеловодства
Награды и премии:

Лев Евге́ньевич А́ренс (15 августа 1890 — 23 июля 1967) — русский и советский биолог, поэт, литератор.

Биография

Родился 15 августа 1890 года в селе Мартышкино Петергофского уезда Санкт-Петербургской губернии (ныне в черте города Ломоносова) в семье капитан-лейтенанта Евгения Ивановича Аренса. Так как его отец с 1903 года занимал должность начальника Петергофской пристани и Царскосельского Адмиралтейства, то часть своего детства и юношеских лет Лев провёл в здании Адмиралтейства, там находилась служебная квартира его отца. В доме бывали Владимир Дешевов, Василий Комаровский, Николай Гумилёв, Николай Пунин.

В 1909 году Лев Аренс окончил Царскосельскую гимназию и поступил на естественное отделение (биология) физико-математического факультета Петербургского университета. Во время учёбы был командирован факультетом для работ на биологические станции: Севастопольскую (1910), Селигерскую, Бородинскую (1912), Виллафранкскую (1913); он участвовал в деятельности проходившего в то время международного зоологического конгресса в Монако).

С гимназических лет он стал пробовать свои силы в литературе и писать стихи. Со своими новеллами и стихами он пришёл к Николаю Гумилёву, который был хорошим другом их семьи, однако отзывы Гумилёва охладили творческий пыл молодого автора, так что он бросил писать почти до 30 лет.

По окончании университета в 1915 году он пошёл добровольцем в военно-морской флот. Сначала служил матросом II-й статьи в казармах на Поцелуевом мосту. Затем воевал на Чёрном море, где получил солдатские георгиевские медаль и крест, был произведён в подпоручики по адмиралтейству.

После Первой мировой войны вернулся в Петроград и по приглашению А. В. Луначарского работал секретарём комиссии при первом Народном комиссариате просвещения. В конце 1918 года поступил в институт имени П. Ф. Лесгафта, где проработал — с перерывами — около 19-ти лет. Занимался, в основном, проблемой поведения насекомых в природной обстановке. Некоторое время работал в филиале Института имени Лесгафта в Борисовке (ныне в Белгородской области), изучая растительность заповедника «Лес на Ворскле».

В 1919—1920 годах состоял ассистентом кафедры гистологии Крымского (Таврического) университета и секретарём Крымского наробраза.

В Крыму женился на караимке Сарре Иосифовне Савускан (1900—1982, дочери евпаторийского купца Иосифа Савускана), у них родилось трое сыновей: Евгений (1921—2011), Игорь (1923—1942) и Юрий (1929—1941).

В 1920-х годах продолжил свою литературную деятельность, когда вошёл в группу, примыкавшую к футуристам, вместе с поэтом Тихоном Чурилиным. Он стал автором посмертной статьи о творчестве Хлебникова «Велимир Хлебников — основатель будетлян», опубликованной в 1923 году. Другая его работа, «Слово о полку Будетлянском», была впервые опубликована только 1990 году.

В 1923—1931 годах — преподаватель на кафедре зоогеографии Географического института, Географического факультета ЛГУ; лектор Института прикладной зоологии и курсов пчеловодства. В 1931—1932 годах был учёным специалистом Всесоюзного института растениеводства. В 1932—1934 годах — научный сотрудник оленеводческого совхоза (Нарьян-Мар, Ненецкий национальный округ), изучал кормовую базу оленьих пастбищ: луговых растений и лишайниковых покровов, а также некоторых пищевых растений (Лук скорода (Allium schoenoprasum)).

После убийства Кирова в декабре 1934 года началась волна репрессий, направленная прежде всего против ленинградской интеллигенции. В марте 1935 года вышло постановление о высылке из Ленинграда социально чуждых элементов (дворян). Не обошли эти гонения и Льва Аренса, 4 марта 1935 года он был осуждён Особым совещанием при НКВД СССР к заключению в исправительно-трудовой лагерь, как социально опасный элемент, то есть за происхождение, сроком на 5 лет.

Срок он отбывал в Медвежьей горе (Карельская АССР), работая там по специальности — научным сотрудником сельскохозяйственной опытной станции Беломорско-Балтийского комбината. Его жена Сарра Иосифовна была сослана в Астрахань и жила там с младшим сыном Юрием вплоть до освобождения мужа в 1939 году; старший сын Евгений жил в семье сестры Льва Евгеньевича В. Е. Аренс-Гаккель, средний сын Игорь жил в семье Пуниных, в Фонтанном Доме; они навещали мать летом, во время каникул.

Лев Евгеньевич был освобождён из Беломорско-Балтийкого лагеря НКВД «по окончании срока с зачётом 252 рабочих дней» 15 июня 1939 года. Летом 1940 года в поисках работы по специальности он уехал с семьёй в город Глухов Сумской области Украины.

Во время войны Аренсы потеряли двух своих сыновей. Юра Аренс умер 3 октября 1941 года в Хопёрском заповеднике (Воронежская область), где Лев Евгеньевич и Сарра Иосифовна с Юрой и Женей поселились после начала войны. Игорь Аренс находился в Ленинграде, работал на станции скорой помощи, с 1941 года жил в Фонтанном Доме с Пуниными. В феврале 1942 года был в дистрофическом состоянии помещён в стационар и умер 4 апреля.

После войны Лев Аренс занимался научной деятельностью, около 10 лет был сотрудником Тебердинского государственного заповедника, был членом Географического и Энтомологического обществ, кандидатом биологических наук.

Натуралист широкого профиля, он успел опубликовать при жизни более 100 научных статей, рецензий, хроник, переводов (прежде всего — классических трудов Ж. А. Фабра). Многие работы осталось неопубликованными (среди них — доклады, сделанные на заседаниях Географического общества СССР: об А. С. Хомякове и Адельберте фон Шамиссо, — остались в рукописи).

Скончался Лев Евгеньевич Аренс после тяжёлой болезни 23 июля 1967 года.

Основные труды

• Лес на Ворскле // Украинский охотник и рыболов. — 1925. — Вып. X.
• О закономерности посещения пчёлами медоносных растений // Пчеловодн. дело. — 1926. — Вып. 6.
• Медоносная пчела как опылитель // Пчеловодн. дело. — 1926. — Вып. 9.
• Плодовые сады и пчёлы // Пчеловодство. — 1926. — Вып. 8.
• Значение лесных заповедников для пчеловодства // Пчеловодн. дело. — 1927. — Вып. 6.
• О некоторых очередных задачах по изучению медоносных растений // Практическое пчеловодство. — 1927. — Вып. 6.
• Об ядовитом мёде. Памяти Р. Э. Регеля // Опытн. пасека. — 1928. — Вып. 4—6.
• Географическое распространение медоносов и многополье // Вестн. российск. и иностр. пчеловодства. — 1928. — Вып. 2.
• Энциклопедия пчеловодства. — 1928. — несколько статей о медоносных растениях
• Фенология на службе у пчеловода // Пчела и пасека. — 1928. — Вып. 2.
• О разноцветной обножке // Пчеловодн. дело. — 1929. — Вып. 3.
• Царь-зелье (Delphinium elatum) и пчёлы // Пчеловодн. дело. — 1929. — Вып. 5.
• Медоносы и многополье // Пчеловодн. дело. — 1929. — Вып. 7.
• Об узе // Опытн. пасека. — 1929. — Вып. 1—2.
• Посещение пчёлами цветков ночной свечи (Oenothera biennis) // Опытн. пасека. — 1929. — Вып. 3—4.
• Плантации снотворного мака и пчёлы // Опытн. пасека. — 1929. — Вып. 7—8.
• Поведение пчёл на цветах яснотки пятнистой (Lamium maculatum) // Опытн. пасека. — 1929. — Вып. 9—10.
• Щетинник мутовчатый (Setaria verticillata) ловушка для пчёл // Опытн. пасека. — 1929. — Вып. 11—12.
• Важнейшие лекарственные медоносные растения // Пчеловод-практик. — 1930. — Вып. 8—9.
• Географические основы пчеловодства // Коллективн. пчеловодн. дело. — 1930. — Вып. 1.
• Очерк истории культуры медоносных растений на русской почве // Тр. прикл. бот., генет. и селекции. — 1930. — Т. XXII, вып. 5. — С. 3—78. — самая крупная ботаническая работа Аренса; дан исторический обзор возникновения пчеловодства и культуры медоносных растений в России с 1672 года
• Пчела-опылительница // Коллективн. пчеловодн. дело. — 1930. — Вып. 5.
• К использованию луговой растительности тундровой зоны // Хозяйство Севера. — Архангельск, 1934. — Вып. 10. — С. 4—8.
• Пастбища отельного периода в оленеводстве. — Нарьян-Мар, 1934.
• О диком луке, или скороде, как замечательном растении крайнего Севера СССР // Природа. — 1935. — Вып. 1.
• Сероольшанники полуострова Заонежья // Природа. — 1937. — Вып. 6.
• Географические центры возникновения и развития самобытного пчеловодства в Новом свете // Изв. Всес. геогр. об-ва. — 1940. — Т. LXXII, вып. 1. — С. 43—50.
• О географической зональности лишайниковых ковров из рода Cladonia // Изв. Всес. геогр. об-ва. — 1940. — Т. LXXII, вып. 6. — С. 810—813.
• Добывание мёда в доисторическое время // Изв. Всес. геогр. об-ва. — 1940. — Т. LXXII, вып. 6. — С. 864—866.
• Орхидея венерин башмачек и доломиты в Карелии // Изв. Всес. геогр. об-ва. — 1946. — Вып. 2. — С. 242—243.

Литература

• Аренс, Лев Евгеньевич // [ashipunov.info/shipunov/school/books/lipshits1947_russkie_botaniki_1.djvu Русские ботаники. Биографо-библиографический словарь] / Сост. С. Ю. Липшиц; отв. ред. акад. В. Н. Сукачёв; Моск. об-во испытателей природы и Ботанич. ин-т им. акад. В. Л. Комарова АН СССР. — М.: Изд-во Моск. об-ва испытателей природы, 1947. — Т. I. А — Б. — С. 71—72.
• Финкельштейн К. И. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Uch_zav/Nik_Gimn/NGU_Arens.htm Лев Евгеньевич Аренс] // Императорская Николаевская Царскосельская гимназия. — СПб.: Серебряный век, 2009. — С. 184—189.

Ссылки

• [dragoman.narod.ru/authors/mirzaev/mirzaev.html А. Мирзаев. О Льве Аренсе.]  (Проверено 15 декабря 2011)

Отрывок, характеризующий Аренс, Лев Евгеньевич

– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.