Арест Иисуса Христа
Арест Иису́са Христа́ — описанное в Евангелиях взятие под стражу Иисуса Христа отрядом «воинов и служителей от первосвященников и фарисеев» в Гефсиманском саду после его моления о чаше. Центральным эпизодом сцены ареста выступает поцелуй Иуды, предавшего своего учителя. Арест Иисуса относится в христианстве к числу Страстей Христовых.
Содержание
Евангельский рассказ
Об аресте Иисуса Христа сообщают все четыре евангелиста. Синоптические Евангелия повторяют идентичный сюжет за исключением рассказа Марка о нагом юноше. Иоанн Богослов в своём Евангелии описывает арест Иисуса «отчасти сокращено по сравнению с синоптическими Евангелиями, а в других случаях более обстоятельно, указывая на некоторые опущенные у первых евангелистов подробности этих событий».[1]
| Евангелие | Текст |
|---|---|
| От Матфея (Мф. 26:47-57) 
|
…вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его. <…> В тот час сказал Иисус народу: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня. Сие же все было, да сбудутся писания пророков. Тогда все ученики, оставив Его, бежали. А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины. |
| От Марка (Мк. 14:43-53) <center> 
|
…приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин. <…> И, придя, тотчас подошел к Нему и говорит: Равви! Равви! и поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его. <…> Тогда, оставив Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них. И привели Иисуса к первосвященнику… |
| От Луки (Лк. 22:47-54) <center> 
|
…появился народ, а впереди его шел один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его. <…> Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня? Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы. Взяв Его, повели и привели в дом первосвященника. Петр же следовал издали. |
| От Иоанна (Ин. 18:3-12) <center> 
|
Иуда, взяв отряд [воинов] и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием. Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его. И когда сказал им: это Я, они отступили назад и пали на землю. Опять спросил их: кого ищете? Они сказали: Иисуса Назорея. Иисус отвечал: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого. <…> Тогда воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его… |
Связанные сюжеты
- Моление о чаше — ночная молитва Иисуса Христа в Гефсиманском саду перед арестом. В своих молитвах Иисус просил Бога «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты».
- Поцелуй Иуды — условный знак, выбранный Иудой Искариотом, которым он указал пришедшим с ним воинам на Иисуса Христа. О поцелуе Иуды сообщают только Синоптические Евангелия.
- Апостол Пётр отсекает ухо Малху, рабу первосвященника, а Иисус исцеляет его.
Богословское толкование
Синоптические Евангелия, рассказывая об аресте Иисуса, повторяют выражение «один из двенадцати», подчёркивая этим что именно ученик Христа стал предателем своего учителя. Из евангельского рассказа следует, что Иуда шёл во главе отряда римской когорты с тысяченачальником (хилиархом), первосвященнических служителей и рабов. Русский богослов Лопухин А. П. отмечает, что из буквального понимания указания евангелиста Луки следует что при аресте присутствовали и некоторые из иудейских первосвященников и старейшин.[2] Кроме оружия пришедшие имели в руках фонари и светильники, считая, что им потребуется искать Иисуса, который может скрыться в Гефсиманском саду.[3]
В повествовании всех евангелистов Иисус, не скрывался от стражи и, «зная все, что с Ним будет», вышел на встречу толпе и обратился к воинам с вопросом. Иоанн Златоуст особо подчёркивает значимость этого диалога Иисуса с воинами, приводимого в Евангелии от Иоанна, во время которого они «отступили назад и пали на землю»:
|
В рассказе Иоанна Богослова Иисус при своём аресте проявляет заботу о своих учениках, говоря воинам «оставьте их, пусть идут», а затем произносит слова из своего моления о чаше — «из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого». В качестве причины почему Иисус не хотел чтобы вместе с ним были арестованы апостолы называют, то что они должны были продолжать проповедь и ещё не были готовы к перенесению страданий.[1]
Ученики вначале решили заступиться за Иисуса, все евангелисты сообщают что один из них отсёк мечом ухо рабу первосвященника (евангелист Иоанн пишет, что это сделал Пётр и называет имя раба — Малх). В ответ на это Иисус исцеляет раба (согласно евангелисту Луке) и говорит «возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут», повторяя по мнению Аверкия (Таушева) заповедь, данную Богом после потопа — «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукой человека» (Быт. 9:6).[3]
Затем, по сообщениям Матфея и Марка, ученики Иисуса бежали, а Лука особо сообщает, что апостол Пётр последовал за своим учителем и затем отрёкся от него. У евангелиста Марка содержится упоминание о неком юноше, который «завернувшись по нагому телу в покрывало» следовал за Иисусом, а когда воины попытались схватить его — убежал, оставив покрывало. Поскольку об этом упоминает только апостол Марк, то предполагают, что он передаёт случай, бывший с ним самим.[5]
Напишите отзыв о статье "Арест Иисуса Христа"
Примечания
- ↑ 1 2 [lopbible.narod.ru/joh/txtjoh18.htm Толковая Библия Лопухина. Евангелие от Иоанна]
- ↑ [lopbible.narod.ru/mat/txtmat26.htm Толковая Библия Лопухина. Евангелие от Матфея]
- ↑ 1 2 Аверкий (Таушев). [archive.is/20121225091604/mystudies.narod.ru/library/t/taushev/4evangel/161.html Руководство к изучению Священного Писания Нового Завета]
- ↑ Иоанн Златоуст. [www.krotov.info/library/i/zlatoust/mt_83.html Беседы на Евангелие от Матфея]
- ↑ [lopbible.narod.ru/mar/_mar030.htm Толковая Библия Лопухина. Евангелие от Марка]
Ссылки
- [ros-vos.net/christian-culture/evangelie/str/5/ Арест Иисуса Христа в русской живописи. Портал «Россия и христианский восток»]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Арест Иисуса Христа
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.Наполеон».
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
