Франклин, Арета

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Арета Франклин»)
Перейти к: навигация, поиск
Арета Франклин
Aretha Franklin
Основная информация
Дата рождения

25 марта 1942(1942-03-25) (82 года)

Место рождения

Мемфис (Теннесси), США

Страна

США США

Профессии

певица

Певческий голос

меццо-сопрано[1]

Инструменты

вокал, фортепиано

Жанры

соул, джаз, ритм-энд-блюз, госпел, фанк, блюз

Лейблы

Atlantic, Arista, J

Награды
«Грэмми»
[www.sodamnhappy.com/ Официальный сайт]

Аре́та Луи́за Фра́нклин (англ. Aretha Louise Franklin; 25 марта 1942, Мемфис, Теннесси) — американская певица в стилях ритм-энд-блюз, соул и госпел. Наибольшего успеха достигла во 2-й половине 1960-х и начале 1970-х гг. Благодаря исключительно гибкому и сильному вокалу её часто называют королевой соула (англ. The Queen Of Soul) или Леди Соул (англ. Lady Soul). 3 января 1987 года[2] она стала первой женщиной, чьё имя было занесено в Зал славы рок-н-ролла. В ноябре 2008 года журнал Rolling Stone объявил её величайшей певицей в истории[3].





Ранние годы

Арета Франклин выросла в Детройте (штат Мичиган) в семье священника, с сёстрами пела в церковном хоре. Уже в 14 лет были сделаны первые записи её вокала. Молодым талантом заинтересовался детройтский лейбл «Motown», но благодаря хваткости агента Джона Хэммонда контракт она заключила с компанией Columbia Records.

Период до 1966 года, когда Франклин записывалась на этом лейбле, считается временем упущенных возможностей. Её песни изредка попадали в чарты и среди тривиальности коммерчески ориентированных записей этого периода иногда проскальзывали нотки настоящего соула, но в целом ранние пластинки Франклин отличаются крайне неровным качеством. Очевидно отсутствие человека, который направлял бы талант певицы в определённое русло.

Золотой период

В конце 1966 года такой человек появился — это был продюсер Джерри Уэкслер. Ему удалось превратить отдельные ноты задушевного, «знойного» соула в самую основу исполнительской манеры Франклин. Певица переходит на лейбл Atlantic Records и становится его главной звездой. Для записи перевернувшего мир ритм-энд-блюза своей беспрецедентной эмоциональностью сингла «I Never Loved a Man (The Way I Love You)» он привёз её в Алабаму, где она записывалась с лучшими музыкантами американского Юга.

На 18 месяцев с начала 1967 до конца 1968 гг. приходится прорыв Ареты в поп-чартах: за это время десять её песен — и среди них такие жемчужины классического соула, как «Chain of Fools» и «(You Make Me Feel Like) A Natural Woman» — попадают в лучшую десятку Billboard Hot 100, а её страстная перепевка песни Отиса Реддинга «Respect» становится гимном феминистского движения и возглавляет национальный хит-парад продаж. В том же 1968 году Арете Франклин присуждают первую в её карьере премию «Грэмми».

Певица, сплавившая в своих записях соул с госпелом, становится лицом чёрной Америки, осознавшей свою силу в годы борьбы за гражданские права. Её резкий, уверенный вокал в сопровождении с новаторскими аранжировками был принят за эталон классического соула. В 1972 г. она записала альбом чистого госпела «Amazing Grace», который продавался не хуже её ритм-энд-блюзовых пластинок. И хотя Арета Франклин в первую очередь прославлена как выдающаяся вокалистка, мало кто знает, что на многих записях она сама играет на клавишных.

Самой главной проблемой «королевы соула» был репертуар. В отсутствие постоянного автора песен ей приходилось перерабатывать под себя уже известные шлягеры других исполнителей — The Drifters («Spanish Harlem»), Дайон Уорик («I Say a Little Prayer»), The Rolling Stones, The Beatles, Simon & Garfunkel, Сэма Кука. Особо эмоциональная подача, свойственная Франклин, сделала многие записанные ею кавер-версии более успешными, чем те записи, на которых они были основаны.

Поздние годы

Последним крупным успехом Ареты Франклин в чартах стал кавер песни Стиви Уандера «Until You Come Back to Me» (1974). Эта запись закрывает суперзвёздную эпоху в жизни Франклин. «Золотой век» соул-музыки был уже в прошлом, и его «королева» не могла не осознавать этого. Дополнительным ударом стал для неё паралич отца, раненного грабителями при нападении на его усадьбу.

С 1978 по 1984 год была замужем за известным актёром Глинном Тёрменом, но этот брак окончился разводом.

С возрастом эмоциональный пыл записей Франклин охлаждается, и вместо страстного соула она переключается на исполнение традиционных поп-шлягеров, особенно в дуэтах с молодыми исполнителями вроде Лютера Вандросса. Дуэт Франклин с Джорджем Майклом в 1986 году возглавил хит-парад Великобритании, а её наиболее успешный сингл 1990-х, «A Rose Is Still a Rose» (1998), был записан вместе с Лорин Хилл из The Fugees.

Записанные в разные годы дуэты «королевы» с её крестной дочерью Уитни Хьюстон, Марайей Кэри, Энни Леннокс, Мэри Джей Блайдж, Фрэнком Синатрой, Глорией Эстефан, Кристиной Агилерой и другими исполнителями были в 2007 году выпущены отдельным диском «Jewels in the Crown: All-Star Duets with the Queen». За два года до этого ей была вручена высшая награда США — Президентская медаль Свободы.

Дискография

Студийные альбомы

Концертные альбомы

Источник

  • [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:jifpxqe5ldke~T1 Биография Ареты Франклин] в музыкальной энциклопедии All Music Guide

Напишите отзыв о статье "Франклин, Арета"

Примечания

  1. [www.divadevotee.com/2009/07/aretha-franklin-vocal-profile.html Diva Devotee: Aretha Franklin - Vocal Profile/ Range]
  2. [music.com.ua/chronograph/01/03/1777.html 1987 Арета Франклин в Зале Славы рок-н-ролла]
  3. [www.rollingstone.com/news/coverstory/24161972 Greatest Singers of All Time | Rolling Stone Music | Lists]

Отрывок, характеризующий Франклин, Арета


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!