Аржавкин, Александр Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Федорович Аржавкин
Дата рождения

6 (18) апреля 1909(1909-04-18)

Дата смерти

16 сентября 1965(1965-09-16) (56 лет)

Место смерти

Ленинград, РСФСР, СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Военно-Морской Флот

Годы службы

1932—1965

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Иностранные награды:

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Аржавкин.

Александр Федорович Аржавкин (6 [18] апреля 1903, Ярцево, Смоленская губерния — 16 сентября 1965, Ленинград) — советский военачальник ВМФ СССР, контр-адмирал (1951).





Биография

Довоенное время

Родился 18 апреля 1909 года в городе Ярцево, ныне Смоленской области, до 1922 года он носил фамилию Зайченков.

В 1931 году вступает в ВКП(б).

С июня 1932 по апрель 1936 года юноша учился в Училище береговой обороны Морских сил РККА имени ЛКСМУ в Севастополе.

После окончания училища был направлен на Черноморский флот ВМФ СССР, командовал батареей сторожевого корабля «Шторм» (август 1936 — март 1937 года) и лидере эскадренных миноносцев «Харьков» (март — июль 1937 года).

В июле 1937 — апреле 1938 года служил начальником отделения отдела командно-начальствующего состава штаба Черноморского флота.

В апреле-октябре 1938 года был командиром БЧ-2 и временно исполнял обязанности помощника командира эсминца «Быстрый».

С марта 1939 по июнь 1941 года обучался на командном факультете Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова и с началом Великой Отечественной войны был досрочно выпущен.

Великая Отечественная война

1941 год

В июне-июле 1941 года командир по мобилизационной части 1-го отделения мобилизационного отдела 2-го Управления Главного морского штаба ВМФ.

В июле-декабре 1941 года командовал канонерской лодкой «Федосеенко» учебного отряда кораблей Волжской военной флотилии.

1942 год

Позднее до июля 1942 года являлся начальником штаба и командиром дивизиона бронекатеров 2-й бригады речных кораблей Волжской военной флотилии. В начале прорыва немцев к Волге севернее Сталинграда был создан отряд бронекатеров и катеров-тральщиков под командованием капитан-лейтенанта Аржавкина. Отряд оказал значительную поддержку левому флангу Донского фронта.

1 сентября 1942 года капитан-лейтенант Аржавкин прибыл с отрядом бронекатеров Волжской военной флотилии для взаимодействия с частями 66-й армии. 18-19 сентября отряд бронекатеров Аржавкина поддерживал наступление 451-й стрелковой дивизии.

С июля 1942 до мая 1943 года командир отдельного дивизиона тральщиков, затем дивизиона катеров-тральщиков 2-й бригады траления.

1943 год

С мая 1943 года командовал 6-м дивизионом 2-й бригады тральщиков Волжской военной флотилии.

Командующий флотилией Ю. А. Пантелеев писал в воспоминаниях о событиях лета 1943 года: «Мне особенно запомнился командир 6-го дивизиона капитан-лейтенант А. Ф. Аржавкин. Он дневал и ночевал на реке, переходя с корабля на корабль. Узнав о приближении вражеских самолетов, Аржавкин успел подтянуть свои корабли к рейду, и они также приняли участие в отражении налета».

В боях на Сталинградском фронте показал себя исключительно смелым и инициативным командиром, воспитавшим десятки бесстрашных бойцов. Он смело отражал неоднократные атаки вражеских самолетов на сопровождаемые его тральщиками суда. В районе Горный Балыклей Балыклейского района под его руководством спасено из затонувших барж свыше 500 минометов и огромное количество армейского обмундирования. Во время ожесточенных боев у Сталинграда руководил приданными бронекатерами, провел ряд огневых налетов на противника у деревни Томилино и перебрасывал через Волгу части Красной Армии, оказывал большую помощь наступающим частям.

Приказом командующего Волжской военной флотилии контр-адмирала Рогачева № 2/н от 29 января 1943 года командир 2-го дивизиона катеров тральщиков отдельной бригады траления капитан-лейтенант Аржавкин награждён орденом Красной Звезды (№ 74730)

Участвуя в Сталинградской битве тральщики под его командованием обезвредили 143 вражеские мины, за что капитан 3 ранга Аржавкин, Приказом командующего Волжской военной флотилии контр-адмирала Пантелеева № 16/н от 13 августа 1943 года, награждён орденом Отечественной войны I степени

Осенью 1943 года для поддержки войск Северо-Западного фронта на озере Ильмень был создан отряд из минных катеров, сторожевых катеров и полуглиссеров, который возглавил Аржавкин, позднее к ним присоединили несколько вооруженных парусных шхун. Ильменскому отряду следовало осуществлять активную оборону побережья озера, нападения на коммуникации противника и разведку в тылу врага. Флотилия базировалась в устье Ловати. Она сразу оказала влияние на перевозки противника. Немцы располагали 16 вооруженными быстроходными моторными шхунами. Парусные суда противника свободно двигались по озеру и даже корректировали огонь полевой артиллерии. Однако уже в сентябре неприятелю пришлось сократить перевозки: моряки захватили несколько шхун, а 8 октября флотилия нанесла удар по базе вражеской флотилии в Устреке. По данным разведки, в базе были истреблены 43 парусных судна и несколько катеров. После этого противник стал проводить суда под берегом, в зоне действия своей артиллерии. Капитан 3-го ранга Аржавкин с августа 1943 по июнь 1944 года командовал 25-м отдельным дивизионом на озере Ильмень. В октябре на берег озера были высажены несколько разведывательных групп. Последнюю высадку моряки провели 7 ноября. Зимой моряков, ремонтировавших корабли, неоднократно привлекали к действиям на суше. В январе 1944 года войска Волховского фронта форсировали реку Волхов и освободили Новгород. Моряки Ильменского соединения кораблей в феврале помогали очищать от противника южный берег озера.

За участие в этой операции, Приказом командующего 1-й ударной армии гвардии генерал-лейтенанта Короткова № 030 от 28 января 1944 года командир 2-го дивизиона катеров тральщиков отдельной бригады траления капитан 3 ранга Аржавкин награждён орденом Александра Невского.

1944 год

Весной 1944 года отряд кораблей капитана 2-го ранга Аржавкина перешел с озера Ильмень по Ладоге и Неве в Ленинград. В мае катера Ильменского отряда были по железной дороге переброшены на Чудское озеро. Вскоре дивизион катеров Аржавкина преобразовали в бригаду речных кораблей. Перед бригадой была поставлена задача помочь войскам изгнать противника из северной и западной частей озера и с острова Пийрисар — ключевого пункта на пути из Чудского в Псковское озеро. С июня 1944 года катера бригады начали дозорную службу и активно действовали на коммуникациях противника. В первом же бою с 4 катерами противника 2 катера моряки потопили и взяли пленных. Пленные сообщили, что на Псковском и Чудском озерах немцы имели до 20 быстроходных десантных барж, 6 бронекатеров, свыше 30 быстроходных катеров, катерных тральщиков и десятки более мелких судов. С 18 августа по 14 ноября 1944 года бригада действовала совместно с войсками Ленинградского фронта, имея главную базу в Гдове.

В книге «Боевой путь Советского Военно-Морского Флота» сказано: «В период подготовки Таллинской наступательной операции 25-я отдельная бригада речных кораблей, которой командовал А. Ф. Аржавкин, усиленная переправочными средствами инженерных войск фронта, скрытно перевезла через пролив между Чудским и Псковским озерами более 100 тыс. солдат и офицеров, свыше 1 тыс. орудий, до 4 тыс. автомобилей и много других грузов 2-й ударной армии. Оперативная группировка сил и средств армии явилась основным из главных условий успешного проведения наступательной операции по освобождению Эстонии».

23 августа 1944 года Приказом командующего Краснознаменным Балтийским флотом адмирала Трибуца № 98 за две операции по высадке десанта, командир бригады речных кораблей на Чудском озере капитан 3 ранга Аржавкин награждён орденом Нахимова II степени.

5 октября 1944 года Приказом командующего Ленинградским фронтом генерала армии Говорова № 01408 командир бригады речных кораблей на Чудском озере капитан 2 ранга Аржавкин награждён орденом Красного Знамени.

Далее, Аржавкин служил на Дунайской флотилии в то время, когда корабли флотилии помогали советским войскам освобождать страны Европы.

С ноября 1944 года Аржавкин являлся командиром 2-й бригады речных кораблей. Имя капитана 2-го ранга Аржавкина трижды упоминали в приказах, которыми Верховное главнокомандование объявляло благодарность отличившимся морякам.

В ходе Будапештской операции 2-я бригада речных кораблей капитана 2-го ранга Аржавкина была оставлена в районе Нови-Сада для поддержки 68-го стрелкового корпуса 57-й армии в междуречье Савы и Дуная. В оперативное подчинение бригады были переданы батальон 83-й отдельной морской стрелковой бригады, рота морской пехоты и 122-мм батарея. 24 ноября 1944 года Дунайская флотилия получила от командования 3-го Украинского фронта задачу способствовать наступлению 4-й и 57-й армий высадками десантов, артиллерийской поддержкой. Морякам следовало обеспечивать оперативные переправы и продольные перевозки войск на Дунае. 2-й бригаде речных кораблей капитана 2-го ранга Аржавкина предстояло поддержать наступление дивизий 68-го стрелкового корпуса, 1-го гвардейского укрепленного района и частей Народно-освободительной армии Югославии с рубежа Коменица — Рума на Осиек, ликвидировать прибрежные опорные пункты Илок, Сотин, Опатовац, Вуковар. Наступавшие должны были соединиться с 57-й армией севернее устья Дравы.

С 1 по 9 декабря войска 68-го стрелкового корпуса наступали на Вуковарском направлении при поддержке артиллерии 2-й бригады речных кораблей. Так как 3 дня войска не смогли прорвать оборону противника, 2-й бригаде была поставлена задача: высадить десанты в Илок и Опатовац, чтобы дезорганизовать приречную оборону противника и отвлечь часть сил неприятеля. Командовать высадкой назначили Аржавкина. По плану передовой отряд (305-й отдельный батальон морской пехоты) и 2-й эшелон следовало доставить 9-ти бронекатерам, огневую поддержку должны были осуществить 5 минометных катеров и береговая артиллерия. Так как 2-я бригада уже с ноября готовила войска к высадке, времени на подготовку почти не потребовалось. Вечером 3 декабря войска были посажены на катера и направились к цели. Чтобы отвлечь внимание врага и заглушить шум моторов, неприятельские позиции обстреляла береговая артиллерия. Утром 4 декабря десантники высадились в Опатовац и Илок, так как наступление 68-го стрелкового корпуса задержалось на 6 часов, десанту пришлось выдержать контрудар и одновременно расширять плацдарм. Так как германское командование организовало оборону на подступах к Вуковару и задержало наступление сухопутных войск, командующий 3-го Украинским фронтом поставил Дунайской флотилии задачу высадить десант в Вуковаре. Командующий флотилией контр-адмирал Горшков поручил эту задачу Аржавкину. В ночь на 8 декабря 2-й бригаде при поддержке береговой артиллерии следовало высадить те же войска, что и в Опатовац. Бронекатер и 5 минометных катеров составляли отряд артиллерийской поддержки. Командир бригады для удобства руководства операцией расположил свой вспомогательный пункт управления вблизи района высадки. В ночь на 8 декабря при поддержке береговой артиллерии десант был высажен выше Вуковара. Появление полутора тысяч десантников с артиллерией вблизи узла дорог оказалось внезапным для противника. Доставка 2-го эшелона уже была встречена огнём. Корабли подавили сопротивление. Но войска 68-го стрелкового корпуса не смогли прорвать оборону неприятеля, и десантникам пришлось 3 дня вести бои в обороне. 9 декабря противник, сосредоточив группы танков и пехоты на флангах, пытался отрезать десант от реки и разгромить. Однако Аржавкин направил на фланги 9 бронекатеров и 4 минометных катера. 2 катера погибли, но моряки позволили десантникам удержать небольшой плацдарм. Так как к вечеру стало ясно, что сухопутные войска не в силах прорваться к Вуковару, в ночь на 10 декабря 5 бронекатеров и 4 минометных катера 2-й бригады речных кораблей под обстрелом вывезли 988 десантников. Эта операция была названа Опатовацкий десант и Вуковарский десант.

За участие в этой операции Приказом командующего 3-го Украинского фронта Маршала Советского Союза Толбухина № 063 от 22 февраля 1945 года командир 2-й Сулинской бригады речных кораблей капитан 2 ранга Аржавкин награждён вторым орденом Красного Знамени.

Наступление на Будапештском направлении возобновилось 20 декабря 1944 года. Дунайской флотилии, которой с 12 декабря командовал контр-адмирал Холостяков, предстояло огнём поддерживать наступающие войска. В то время как 1-я бригада речных кораблей обеспечивала наступление на Будапешт, 2-я бригада вела бои в районе Вуковара. 12 декабря командование бригады и 68-го стрелкового корпуса разработало план совместных действий. По решению Аржавкина 6 бронекатеров и 2 минометных катера составили отряд артиллерийской поддержки; в позициях войск развернули корректировочные посты. С 14 по 18 декабря бригада поддерживала войска, пытавшиеся взять Сотин. Так как 19 декабря 68-й стрелковый корпус был выведен на другой участок фронта, командованию бригады пришлось налаживать отношения с командованием войск 1-й болгарской армии, прибывшей на смену. Корабли флотилии перевезли болгарские войска на плацдарм. Был разработан совместный план действий против Сотина и других прибрежных пунктов. Аржавкин выделил отряд артподдержки из 7 бронекатеров и 3 минометных катеров. При поддержке артиллерии кораблей и береговых батарей болгарские войска начали наступление. Но противник сам переходил в контратаки, которые отбивали с помощью моряков. Бои продолжались до 29 декабря, после чего советские и болгарские войска на подступах к Будапешту перешли к обороне.

1945 год

В январе им пришлось выдержать мощные удары неприятельских войск, которым удалось прорваться к Дунаю. Советские войска на правом берегу реки оказались в сложном положении, ибо за одну ночь ледоходом были снесены мосты. В этой ситуации переправу пришлось взять на себя Дунайской флотилии. 2-я бригада отвечала за переправу в районе Илок, Опатовац и 6 бронекатеров выделила в поддержку 1-й бригаде траления. Несмотря на сложную ледовую обстановку, моряки успешно перевозили войска и грузы через Дунай. В середине февраля будапештская группировка противника была разгромлена и советские войска начали подготовку к наступлению на Вену. Противник также готовился к боям. Чтобы не допустить свободного движения Дунайской флотилии по реке, немцы заминировали Дунай, взорвали Естергомский мост и сосредоточили речную флотилию у Братиславы. Братиславско-Венское направление стало основным для флотилии. На этом направлении Холостяков сосредоточил главные силы, оставив часть кораблей на Вуковарском направлении. 1-я и 2-я бригады речных кораблей принимали активное участие в борьбе за Естергом, который был взят 21 мая 1945 года. Корабли 2-й бригады обстреливали переправы противника через Дунай на участке Естергом — Шютте с позиции у левого берега и с ходу, когда прорывались вверх по реке. В приказе Верховного главнокомандования от 25 марта 1945 года по случаю разгрома противника под Естергомом и Татом среди отличившихся указаны и моряки Аржавкина.

При дальнейшем наступлении вдоль Дуная Аржавкин руководил высадкой батальона морской пехоты на левый берег Дуная. Он располагал 15 бронекатерами 1-й и 2-й бригад речных кораблей и 2 катерами-тральщиками. При поддержке 4 минометных катеров, береговой артиллерии и авиации отряд высадки в ночь на 28 марта 1945 года прорвался мимо Естергомского моста и вышел в район переправы. Правда, из-за того, что командование 59-й гвардейской стрелковой дивизии не было оповещено о прорыве, оба катера-тральщика потопила своя артиллерия, а бронекатера получили повреждения. Накануне высадки Аржавкин пригласил командиров для согласования действий. 9 бронекатеров приняли батальон морской пехоты, который после огневой подготовки береговых батарей, катеров артиллерийской поддержки и ударов с воздуха направился к цели. Несмотря на огонь противника, батальон был высажен. Часть катеров оставили для поддержки. Остальные занялись переброской основных частей 83-й отдельной бригады морской пехоты. Десант ослабил сопротивление противника и позволил советским войскам к 24-00 28 марта продвинуться по левому берегу на 25 километров. В дальнейшем моряки 2-й бригады с 30 марта по 4 апреля переправили с левого берега Дуная на правый 7537 солдат и офицеров, 124 орудия и миномета, 128 автомашин, другие грузы, что способствовало наступлению на Братиславу. 30 марта отряд бронекатеров высадил десант в Комарно. В ночь на 4 апреля корабли бригады огнём поддерживали штурм Братиславы. В приказах Верховного главнокомандования от 30 марта и 4 апреля наряду с другими отличившимися в боях за Комарно и Братиславу были упомянуты моряки капитана 2-го ранга Аржавкина, награждённого за эти бои орденом Ушакова II степени

2-й бригаде речных кораблей и её 1-му дивизиону присвоили почетное наименование Братиславские. Национальный комитет Братиславы присвоил звание почетных граждан города группе моряков, в том числе и Аржавкину.

6 апреля 1945 года 2-я бригада речных кораблей получила указание обеспечить форсирование Дуная 46-й армией и оказать содействие его наступлению по левому берегу реки, в оперативное подчинение Аржавкину поступили корабли 1-й бригады, действующие на Венском направлении. Холостяков указал капитану 2-го ранга развернуть командный пункт в окрестностях Вены. Утром 7 апреля корабли Аржавкина начали переправу войск через Дунай. Располагая 9 бронекатерами и 12 минометными катерами, Аржавкин часть сил выдвинул на фланги для поддержки наступающих войск. Несмотря на атаки с воздуха, моряки успешно выполнили задачу по переправе войск. С 6 по 14 апреля флотилия перевезла более 100 тысяч бойцов 46-й армиии с их вооружением. Аржавкину поручили также высадку десанта южнее Орта с целью захвата узла дорог в тылу противника. Так как переправа продолжалась, капитан 2-го ранга Аржавкин сформировал десантный отряд из 4 бронекатеров и 3 минометных катеров при поддержке береговой артиллерии. В ночь на 8 апреля десант был высажен. Его действия помогли взломать оборону противника и продвинуться к Вене. Моряки участвовали в боях за столицу Австрии. В частности, когда 9 и 10 апреля не удалось взять мост через Дунай, Аржавкин предложил высадить десант сразу на два берега реки и захватить мост. Чтобы пройти по фарватеру, на котором препятствиями являлись обломки другого моста и затопленные суда, Аржавкин решил провести высадку днем 11 апреля при поддержке сухопутной артиллерии. Были сформированы: десантный отряд и отряд прикрытия (5 бронекатеров), отряд кораблей артиллерийской поддержки (8 минных катеров). Десант составила усиленная рота. 10 апреля были подготовлены документы на высадку. Аржавкин согласовал с командиром 80-й гвардейской стрелковой дивизии полковником Чижовым совместные действия. Морякам и десантникам разъяснили обстановку и задачи десанта. Днем 11 апреля десантники под огнём высадились у концов моста, перерезали провода к зарядам и предотвратили взрыв, после чего двое суток удерживали единственную переправу. Катера далее участвовали в борьбе за Вену. 13 апреля была разгромлена венская группировка противника, 14-15 апреля — группировка войск, пытавшихся уйти из Вены. Действия моряков флотилии отметили приказы Верховного главнокомандования. За боевые успехи на Венском направлении 2-я ордена Ушакова бригада речных кораблей получила орден Красного Знамени.

После боев за Вену катера 1-й и 2-й бригад речных кораблей были направлены на боевое траление участка Дуная от Комарно до Вены, их использовали для буксировки трал барж. Инспекция Главного штаба ВМФ летом 1945 года отметила высокий уровень работы штаба флотилии.

Участвовал в Параде Победы в Москве 24 июня 1945 года.

28 июня 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР капитан 2 ранга Аржавкин награждён орден Нахимова I степени

Историк Дунайской флотилии Локтионов отмечал в выводах о действиях моряков в Венской операции: «Командующий флотилией контр-адмирал Г. Н. Холостяков, командиры 1-й и 2-й бригад речных кораблей капитаны 2-го ранга П. И. Державин и А. Ф. Аржавкин своевременно и с оперативным предвидением реагировали на создававшуюся обстановку и её изменения, вовремя предлагали командованию сухопутных войск наиболее рациональные способы решения задач силами флотилии в интересах развития наступления армий, корпусов и дивизий, наносивших удары на приречных флангах».

Послевоенное время

После войны Аржавкин командовал той же 2-й бригадой речных кораблей, с мая 1947 по апрель 1949 года — 1-й бригадой.

В апреле-ноябре 1949 года моряк был начальником штаба, а затем до декабря 1950 года — командующим Дунайской военной флотилией.

27 января 1951 года Аржавкину присвоено воинское звание контр-адмирал.

В 1951 году он окончил основной факультет Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова.

В мае 1951 — феврале 1953 года Аржавкин командовал Учебным отрядом кораблей ВМС.

С февраля 1953 по март 1956 года был помощником командующего Северным флотом по строевой части.

Из представления 1953 года можно видеть, что тот «…характеризуется как инициативный, грамотный морской офицер. Лично дисциплинирован, энергичен и смел… В сложной обстановке не теряется, умеет принять правильное решение и настойчиво провести его в жизнь, ответственности за принятое решение не боится. К подчиненным требователен и справедлив. Работоспособен, располагает хорошими организаторскими способностями…».

С марта 1956 по август 1958 года Аржавкин был командиром 17-го объединенного Учебного отряда (УО), затем до января 1959 года — командиром 30-го УО авиации ВМФ, служил заместителем командующего по тылу — начальником тыла Ленинградской военно-морской базы (январь 1951 — декабрь 1960 года) и заместителем командира Ленинградской ВМБ по тылу — начальником тыла (декабрь 1960 — сентябрь 1965 года).

16 сентября 1965 года Аржавкин скончался в Ленинграде.

Некрологи были помещены в газетах «Красная звезда» и «Советский моряк» от 18 сентября 1965 года.

Похоронили Александра Федоровича на Серафимовском кладбище Ленинграда (Санкт-Петербурга).

Награды

СССР

Приказы (благодарности) Верховного Главнокомандующего в которых отмечен Аржавкин А. Ф.[1]
  • За прорыв сильной обороны немцев в горах Вэртэшхедьшэг, западнее Будапешта, и овладение городами Естергом, Несмей, Фельше-Галла, Тата. 25 марта 1945 года. № 308
  • За форсирование рек Грон, Нитра, прорыв обороны противника по западным берегам этих рек и овладение городами Комарно, Нове-Замки, Шураны, Комьятице, Врабле — сильными опорными пунктами обороны немцев на братиславском направлении. 30 марта 1945 года. № 318
  • За овладение важным промышленным центром и главным городом Словакии Братислава — крупным узлом путей сообщения и мощным опорным пунктом обороны немцев на Дунае. 4 апреля 1945 года. № 330

Иностранные награды

Почётный гражданин

Почетный гражданин города Братиславы (1946)

Память

Именем Аржавкина названо сухогрузное судно.

Напишите отзыв о статье "Аржавкин, Александр Фёдорович"

Примечания

  1. ↑ [grachev62.narod.ru/stalin/orders/content.htm Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. Сборник. М., Воениздат, 1975.]

Ссылки

  • [www.nasledie-smolensk.ru/pkns/index.php?option=com_content&task=view&id=67&Itemid=61 КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ ЗЕМЛИ СМОЛЕНСКОЙ]
  • [flot.com/blog/historyofNVMU/750.php?print=Y Центральный Военно-Морской Портал]
  • [historylib.org/historybooks/Nikolay-Skritskiy_Flagmany-Pobedy--Komanduyushchie-flotami-i-flotiliyami-v-gody-Velikoy-Otechestvennoy-voyny-1941-1945/16#n_701 ИСТОРИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА]

Литература

  • Лурье В. М. Адмиралы и генералы Военно-морского флота СССР. — М.: Кучково поле, 2007. — 672 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-9950-0009-9.
  • Локтинов И. И. Волжская флотилия в Великой Oreчественной войне.— М., 1974;
  • Трибуц В. Ф. Балтийцы сражаются,— М., 1985.— С. 378—384;
  • Чхеидзе А. А. Записки дунайского разведчика.— М., 1984.— С. 128—132;
  • Беляев И. Н. Смоляне в истории Российского флота.— Смоленск, 2000.— С. 229—236.

См. также

Отрывок, характеризующий Аржавкин, Александр Фёдорович

Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Аржавкин,_Александр_Фёдорович&oldid=81512852»