Ариг-Буга

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ариг-буга»)
Перейти к: навигация, поиск

Ариг-Буга́, Ариг-Бука́ (монг. Аригбөх; 12191266) — младший сын Толуя (младшего сына Чингисхана) и Сорхахтани.





Молодые годы

В то время, как его старшие братья Мунке и Хубилай воевали в южной и западной Азии, Ариг-Буга оставался в коренных монгольских владениях, поэтому вокруг него сплотилась наиболее консервативная часть монгольского общества.

Спор о престолонаследии

После смерти великого хана Мунке в 1259 году встал вопрос о престолонаследии. Кандидатов на пост великого хана было два: Хубилай и Ариг-Буга. На сторону Ариг-Буги встала одна из жён Мунке, а также сыновья Мунке Асутай и Урунгташ. Помощь Ариг-Буге обещали также внук Угэдэя Дурчи, внук Чагатая Алгу и внук Джучи Хурумши. Кроме того, у Ариг-Буги были влиятельные союзники и не из числа чингизидов (например, Болгай — самый могущественный человек в монгольской администрации при Мунке).

Ариг-Буга назначил Аландара командующим своей армией и приказал ему собрать войска к северу от Гоби, в то время как Дурчи должен был набрать армию к югу от этой пустыни. Узнав о действиях Ариг-Буги, Хубилай был вынужден остановить наступление на Южную Сун и вернуться с войском на север. В мае 1260 года спешно созванный в Кайпине курултай провозгласил Хубилая великим ханом. Так как выборы прошли вне пределов родовых монгольских земель, и там присутствовали не все представители правящей династии, то Ариг-Буга опротестовал законность этих выборов. В июне 1260 года в Монголии состоялся другой курултай, на котором великим ханом был провозглашён Ариг-Буга. На стороне Арги-Буги выступили представители трёх из четырёх ветвей правящей династии: Берке (потомок Джучи), Алгу (потомок Чагатая) и многие представители дома Мунке. Главным приверженцем Хубилая был Хулагу.

Междоусобная война

Стратегия Хубилая заключалась в том, чтобы не дать Ариг-Буге воспользоваться ресурсами земледельческих владений. Опираясь на базу в Каракоруме, Ариг-Буга должен был обеспечить поставку продовольствия для своей армии, а Хубилай стремился отрезать его от центров снабжения. К 1262 году Кадан (сын Угэдэя и двоюродный брат Хубилая) одержал верх над сторонниками Ариг-Буги в землях уйгуров и прежних землях тагнутов. Армия самого Хубилая встала лагерем в северном Китае в районе бывшей цзиньской столицы Чжунду. Таким образом, под властью Ариг-Буги сохранилась лишь одна земледельческая область — долина Енисея. Осенью 1260 года Хубилай повёл войско на Каракорум, и Ариг-Бука отступил к Усу. Обе армии расположились на зимних квартирах.

Пока Хубилай укреплял своё положение в китайских землях, Ариг-Буга стремился сохранить доступ в Среднюю Азию, пути туда должна была охранять армия под руководством Аландара. Однако в конце 1260 года Хадан застиг Аландара под Силяном и, разгромив его армию, обезглавил Аландара.

Так как внук Чагатая Алгу входил в свиту Ариг-Буги, то Ариг-Буга убедил Алгу заявить о своих правах на Среднюю Азию, где правила Эргэнэ-хатун, вдова Хара-Хулагу, ещё одного внука Чагатая. Хубилай посадил на престол Чагатайского улуса Абишку (тоже внука Чагатая), однако войска Ариг-Буги перехватили, задержали и убили Абишку. Алгу смог пробраться к месту назначения и стать ханом. В результате у Ариг-Буги появился незаменимый союзник, который мог снабжать его отчаянно необходимыми припасами.

Решающие сражения

В ноябре 1261 года состоялись сражения между войсками Ариг-Буги и Хубилая, не принесшие победы ни одной из сторон. Несмотря на неопределённый исход решающего сражения, Хубилай смог установить полный контроль над Монголией. Ариг-Буга был вынужден обратиться за помощью к своему среднеазиатскому союзнику, но к тому времени Алгу уже укрепил свою собственную власть и повернулся против бывшего друга. Ариг-Буга разбил Алгу в сражении на реке Или и занял его бывшую базу, вынудив самого Алгу бежать на запад — в Хотан и Кашгар. Однако это оказалось пирровой победой: новая база находилась в степях, и там по-прежнему не было источников поставок зерна и оружия, а войска Алгу блокировали подходы к южным, более плодородным областям Синьцзяна. Во время суровой зимы 1263 года воины Ариг-Буги и мирное население страдали от голода, погибло много людей и лошадей. К весне 1264 года его покинули даже некоторые самые ярые приверженцы. Из-за дезертирства сторонников Ариг-Буга не мог продолжать борьбу с Алгу, а отступать можно было только во владения Хубилая.

Капитуляция и смерть Ариг-Буги

Ариг-Буга решил сдаться. Он приехал в Шанду и предстал перед Хубилаем. После некоторой заминки, вызванной неловкостью, братья обнялись и примирились.

Поначалу Хубилай не стал подвергать брата никакому наказанию, однако такая снисходительность оттолкнула многих его сторонников. Чтобы унять недовольных монголов, Хубилай приказал Ариг-Буге не показываться на его глаза целый год, однако многие сочли это наказание слишком мягким и потребовали чистки в рядах изменников. Допросив Ариг-Бугу и выяснив, кто побудил его оспорить права старшего брата, Хубилай казнил десять важнейших приспешников Ариг-Буги.

Хубилай не захотел брать на себя ответственность за единоличное решение судьбы своего брата и созвал курултай для суда над Ариг-Бугой (а также для подтверждения собственного избрания на трон великого хана). Однако Берке и Хулагу вели междоусобную войну и не могли покинуть свои уделы, а Алгу сам ещё не был утверждён на престоле и потому не мог выступать судьёй в деле Ариг-Буги. Впрочем, все три хана вскоре скончались (Хулагу — в 1265, Берке и Алгу — в 1266), и судьба Ариг-Буги оказалась в руках одного Хубилая. Однако Ариг-Буга тяжело заболел и умер в начале 1266 года, избавив Хубилая от затруднений, связанных с необходимостью устраивать суд над родным братом.

Семья

По сведениям Рашида-ад-Дина Ариг-Буга имел 5 сыновей и 16 внуков.

Напишите отзыв о статье "Ариг-Буга"

Литература

Из КНЭ:

  • Рашид-ад-Дин. Сборник летописей, т. 2, М.—Л., 1960.
  • Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия, Соч.. т. 1, М., 1963.

Отрывок, характеризующий Ариг-Буга

Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!