Аринас, Гилберт

Гилберт Аринас
Gilbert Arenas
Гилберт Аринас в составе «Орландо Мэджик»
Свободный агент
Разыгрывающий защитник
Прозвища:	Агент Ноль, Хибачи
Рост:	193 см
Вес:	98 кг
Гражданство:	США США
Родился:	6 января 1982(1982-01-06) (42 года), Тампа, Флорида, США
Школа:	Лос-Анджелесская Высшая школа имени Улисса Гранта (Лос-Анджелес, Калифорния)
Колледж:	Аризона (1999—2001)
Драфт:	31-й (2-й раунд), 2001, Голден Стэйт Уорриорз
Выступал за команды
Голден Стэйт Уорриорз (2001—2003) Вашингтон Уизардс (2003—2010) Орландо Мэджик (2010—2011) Мемфис Гриззлис (2012) Шанхай Шаркс (2012—2013)
Личные награды и достижения 3 раза участвовал в Матче всех звёзд НБА (2005, 2006, 2007) 1 раз включался во вторую пятёрку Сборной всех звёзд НБА (2007) 2 раза включался в третью пятёрку Сборной всех звёзд НБА (2005, 2006) Самый прогрессирующий игрок НБА (2003) Самый ценный игрок Матча новичков НБА (2003) Самый выдающийся игрок Среднего Запада НАСС (2001) 1 раз включался в первую десятку Сборной всех звёзд Тихоокеанской конференции НАСС (2001)

Ги́лберт Джей Ари́нас-младший (Эри́нас; англ. Gilbert Jay Arenas, Jr., произносится [əˈriːnɨs]; 6 января 1982, Тампа, Флорида, США) — американский профессиональный баскетболист. Играет на позиции разыгрывающего защитника, но способен выполнять роль атакующего защитника.

Аринас посещал Лос-Анджелесскую Высшую школу имени Улисса Гранта, расположенную в долине Глен, штат Калифорния, и на третьем году обучения там принял предложение стипендии Аризонского университета. Он попал на драфт НБА 2001 года и был выбран там клубом «Голден Стэйт Уорриорз» под общим тридцатым номером (второй раунд).

Он трижды становился участником Матча всех звёзд НБА, столько же раз был включён в Сборную всех звёзд НБА, а также стал обладателем трофея Самого прогрессирующего игрока НБА в сезоне 2002/03 года. Известный своей жёсткой конкурентоспособностью и отчасти необычными поведением и стилем, Аринас быстро стал любимцем болельщиков в Вашингтоне, выступая за местную команду НБА «Вашингтон Уизардс», в которой провёл бо́льшую часть профессиональной карьеры. В 2006 году фан-сайт «Уизардс» Wizznutzz.com шутливо назвал его «Агент Ноль» (англ. Agent Zero) — прозвищем, сильно полюбившимся Гилберту и закрепившимся за ним. Этим прозвищем Аринаса часто именовали, что было связано с его бывшим игровым номером «0», но впоследствии Аринаса всё чаще называли «Хибачи», намекая на традиционный японский небольшой гриль, в литературном переводе звучащий как «огненная чаша» (англ. bowl of fire). Оба прозвища быстро полюбились фанатам в Вашингтоне во время нахождения Аринаса в составе столичной команды.

Аринас был дисквалифицирован на бо́льшую часть сезона 2009/10 года из-за правонарушений, связанных с огнестрельным оружием, что вытекало из эпизода 24 декабря 2009 года, а также последовавших за этим событий, предавших огласке этот инцидент.

В конце 2010 года Аринас был обменян из «Вашингтон Уизардс» в «Орландо Мэджик». 9 декабря 2011 года «Мэджик» отказались от него. 20 марта 2012 года, к концу сезона 2011/12 года, Аринаса подписали «Мемфис Гриззлис». В конце 2012 года он присоединился к клубу КБА «Шанхай Шаркс».

Ранние годы

Детство

Аринас родился в городе Тампа, штат Флорида. Его прадед по линии отца родом из Кубы. Гилберт вырос в долине Сан-Фернандо, что расположена в части Лос-Анджелеса, где он играл в баскетбол, выступая за команду школы имени Улисса Гранта. Там за ним был закреплён номер «25», под которым он выступал.

Аризонский университет

В 1999 году Аринас получил место в баскетбольной команде Аризонского университета. Он отыграл за «Аризона Уайлдкэтс» 70 матчей в 2 сезонах с 15,8 очками, 3,8 подборами, 2,2 передачами и 30,5 минутами в среднем за игру. Самой результативной по количеству очков за «Уайлдкэтс» для Аринаса стала игра против «УКЛА Брюинз», где он набрал 30 очков. Завоевав звание Самого выдающегося игрока Среднего Запада НАСС и попав в первую десятку Сборной всех звёзд Тихоокеанской конференции НАСС, во втором сезоне он вывел команду, будучи её неформальным лидером, в Финал Четырёх и получил место в игре национального чемпионата.

Профессиональная карьера

НБА

Восхождение звезды

Аринас ушёл из университета после 2 лет обучения и подал заявку на драфт НБА 2001 года. Попав туда, он мечтал быть выбранным «Нью-Йорк Никс», имевшими два драфт-пика в стартовом раунде. В первом раунде его проигнорировали все команды, а под 2-м пиком второго раунда (30-й общий) Гилберта взял клуб «Голден Стэйт Уорриорз».

Первый сезон Аринаса в НБА стал для него и «Уорриорз» провальным: из-за незначительных травм оказываясь в резерве команды и пропустя первые два месяца, Гилберт появился в стартовом составе в последних 30 играх сезона и в среднем за игру набирал по 10,9 очков в 47 сыгранных матчах «регулярки», а «Уорриорз» к концу сезона оказались на последнем месте в Западной конференции. Аринас был признан Новичком месяца НБА в Западной конференции за апрель 2002 года, набирая в том месяце по 16,6 очков и делая по 6,1 передач, 4,8 подбора и 2 перехвата в среднем за игру в 9 матчах. Среди всех новичков сезона Аринас получил 3-е место по количеству передач и перехватов, а также 4-е место по количеству очков и проценту попаданий штрафных и 3-очковых бросков.

Во втором сезоне, 23 марта 2003 года во встрече с командой «Вашингтон Уизардс» Аринас провёл свою первую в НБА и единственную в составе «Голден Стэйт Уорриорз» игру с 40+ очками; на его счету было 41 очко, и он существенно помог «Уорриорз» взять верх над «Уизардс», во главе которых в то время стоял Майкл Джордан, со счётом 107:113. Сыграв во всех матчах в сезоне, Аринас заметно прогрессировал в своём баскетбольном мастерстве, за что получил награду Самого прогрессирующего игрока НБА и заработал репутацию перспективного защитника: он набирал по 18,3 очков в среднем за игру в 82 встречах, в которых выходил играть в старте. На Матче новичков НБА, где он принял участие, его признали Самым ценным игроком по итогам игры. Также он стал одним из восьми игроков НБА, кто достиг показателей по крайней мере в 18 очков, 5,5 передач и 4,5 подбора в среднем за игру.

Приход в новый клуб

По окончании сезона 2002/03 года, 8 августа 2003 года Аринас подписал контракт с клубом «Вашингтон Уизардс» на сумму 65 млн долларов и длительностью 6 лет; по слухам, Аринас бросил монету, чтобы решить, в какой клуб — «Вашингтон Уизардс», «Голден Стэйт Уорриорз» или «Лос-Анджелес Клипперс» — идти. Если бы он был выбран в первом раунде драфта, «Уорриорз», находившиеся на потолке зарплат, были бы в состоянии воспользоваться исключениями потолка зарплат в соответствии с предложением. Однако в то время эти исключения не могли быть использованы при повторном подписании игроков второго раунда, что означало несоответствие «Уорриорз» предложению. Позднее было создано «Правило Гилберта Аринаса», давшее возможность командам, оказавшимся в положении «Уорриорз», переподписать ограниченно свободных агентов, выбранных не в первом раунде.

В первых 55 играх дебютного сезона за «Уизардс», в 52 из которых он выходил в стартовой пятёрке, Аринас набирал по 19,6 очков в среднем за игру. Весь сезон он боролся с травмой брюшных мышц, из-за чего ему пришлось пропустить около 30 финальных игр сезона.

Сезон 2004/05

В следующем сезоне ряды «Уизардс» пополнил в прошлом партнёр Аринаса по «Уорриорз» Антуан Джеймисон, пришедший из «Даллас Маверикс» в результате обмена. Командное трио, состоявшее из Аринаса, Джеймисона и Ларри Хьюза, стало самым результативным в лиге по итогам сезона (67,1 очков в среднем за игру на троих) и было названо «Большой Тройкой» (англ. The Big Three), причём Аринас и Хьюз, набиравший в этом сезоне в среднем за игру по 22 очка, также стали самой результативной задней линией (47,5 очков в среднем за игру на двоих).

20 декабря 2004 года в гостевом матче против «Голден Стэйт Уорриорз» Аринас набрал 29 очков и совершил победный бросок за 0,8 секунд до окончания игры.

Возглавляемые Аринасом «Уизардс», с соотношением побед и поражений 45—37 в сезоне, ставшим лучшим результатом команды за последние 26 лет, заняв 2-е и 5-е места соответственно в Юго-Восточном дивизионе и Восточной конференции, впервые с 1997 года вырвались в плей-офф. В первом раунде им выпали «Чикаго Буллз», уступившие с результатом 4—2. Главным событием этой серии стала концовка 5-й игры, когда Аринас при равном счёте обеих команд совершил разгромный для соперников бросок с сиреной на расстоянии 16 футов от кольца, принёсший победные 2 очка «Уизардс» (112:110); эта победа вывела «Вашингтон» в лидеры, что стало первым лидерством команды в сериях плей-офф с 1986 года. Пройдя в следующий раунд впервые за последние 23 года, «Уизардс» проиграли «Майами Хит», лидеру Восточной конференции, серию из четырёх матчей и выбыли из плей-офф. Аринас завершил сезон с 25,5 очками в среднем за игру, личным рекордом на то время; с этим результатом он закрепился на 7-м месте в лиге. Кроме того, Гилберт стал первым игроком столичной команды, сумевшим набрать 2000+ очков за сезон (2038), со времён Эрла Монро (2065 в сезоне 1968/69).

Аринас впервые принял участие в Матче всех звёзд НБА вместе со своим одноклубником Антуаном Джеймисоном за «Восток», а перед этим он стал участником Конкурса умений, проводимого во время Звёздного уикенда НБА, и занял там четвёртое место. Также его включили в третью символическую пятёрку Сборной всех звёзд НБА. Один раз его признали Игроком недели НБА в Восточной конференции (5 декабря 2004 года); это стало первым случаем для «Вашингтон Уизардс» со времён Майкла Джордана (2 марта 2003 года).

Сезон 2005/06

В сезоне 2005/06 года в «Вашингтон» на место Хьюза пришёл Кэрон Батлер, сменив первого в лидерском трио команды. Аринас установил личный рекорд результативности — 29,3 очков в среднем за игру, а также набрал рекордные 2346 очков за сезон; в обоих показателях он стал 4-м в лиге по сезонному рейтингу, а в первом показателе — 2-м в истории столичного клуба после Уолта Беллами, набиравшего 31,6 очко в среднем за игру в сезоне 1961/62 года. Также 4-е место в лиге он получил по количеству перехватов в среднем за игру (2). Обновлённое Батлером трио лидеров «Вашингтона» («Большая Тройка») снова завоевало первенство в лиге (67,4 очков в среднем за игру на троих).

С их помощью «Уизардс» второй раз подряд заняли 2-е место в своём дивизионе и 5-е в Восточной конференции и прошли в плей-офф. В первом круге они встретили «Кливленд Кавальерс». Команды поочерёдно побеждали одна другую. Их противостояние переросло в дуэль двух лучших игроков каждой из них, Гилберта Аринаса и Леброна Джеймса, набравших в 5-м матче серии 44 и 45 очков соответственно, что стало для Аринаса рекордной и единственной с 40+ очками игрой в плей-офф. Ранее, в 4-й игре серии, сменив во время перерыва после третьей четверти майку, шорты, обувь и трико, Аринас в завершающей встречу четверти набрал 20 очков и принёс победу своей команде (96:106). Ещё раньше, в 3-й игре серии у Аринаса была возможность принести победу своей команде в случае реализации им 3-очкового броска на последних секундах матча, но он промахнулся, и «Уизардс» проиграли со счётом 97:96. Однако основная драма разыгралась в 6-й игре серии, проведённой на домашней арене «Вашингтона». За считанные секунды до конца четвёртого периода «Кавальерс» лидировали в игре, а «вашингтонцы» имели право владения мячом, умело использованное Аринасом, реализовавшим после вбрасывания мяча 3-очковый бросок с 40-футового расстояния и сравнявшим счёт обеих команд к концу основного времени. В овертайме Аринасу вновь была предоставлена возможность спасти «Уизардс» от поражения, но он не оправдал надежд: получив на последних секундах игры право выполнения штрафных бросков, являвшихся для его команды ключевыми, Гилберт не попал ни разу. «Кливлендцы» оказались ловчее на подборе и завладели мячом; после тайм-аута «Кавальерс» решили исход матча в свою пользу, совершив точный бросок в корзину соперников (114:113 [ОТ]), и прошли в следующий раунд. На послематчевой пресс-конференции Аринас сказал: «Я сообщил тренеру о том, что возьму неделю отдыха для отработки штрафных бросков». 34 очка и 47,3 минут Аринаса в среднем за игру в этой серии стали самыми высокими показателями по итогам плей-офф.

По итогам сезона Гилберт лидировал в лиге с личным рекордом — 3384 (42,3 в среднем за игру) минуты игрового времени, проведённой в 80 играх в стартовом составе, как и в предыдущем сезоне (3274 и 40,9 в среднем за игру), причём по количеству сыгранных минут в среднем за игру в обоих сезонах он занимал 3-е место в лиге. Аринасу удалось добавить ещё несколько рекордов в свой актив: 161 перехват (2-е место в лиге), 297 потерь (1-е место), 286 персональных фолов (4-е место). Также Аринас стал первым игроком «Вашингтон Уизардс», кому удалось набрать 40+ очков в каждой из последовательных игр (47 в матче против «Майами Хит» 30 декабря 2005 года и 44 в матче против «Хьюстон Рокетс» 3 января 2006 года), со времён Майкла Джордана (январь 2002 года).

Незадолго до начала чемпионата, 11 сентября 2005 года Гилберт принимал участие в неофициальном баскетбольном матче, проведённом НБА в рамках благотворительной акции помощи пострадавшим от урагана «Катрина», где помимо него участвовали и другие звёзды лиги. Во время Звёздного уикенда НБА он участвовал, заменив Раджа Белла, в Конкурсе трёхочковых бросков, где прошёл во второй круг, но проиграл Дирку Новицки в соперничестве за первое место. Несмотря на его достижения, ни болельщики, ни тренеры не выбрали Аринаса на Матч всех звёзд НБА в этом сезоне; однако он смог принять в нём участие, попав на место центрфорварда «Индиана Пэйсерс» Джермейна О’Нила, выбывшего по причине травмы из состава команды «Востока». Второй раз был включён в третью пятёрку Сборной всех звёзд НБА. Также три раза признавался Игроком недели НБА в Восточной конференции (13 ноября 2005 и 12 и 26 февраля 2006 годов).

В межсезонье он сказал, что был готов пойти на снижение зарплаты, чтобы дать команде дополнительные деньги для подписания доступных свободных агентов, а также выразил желание выиграть чемпионат НБА вместе с «Вашингтон Уизардс».

Сезон 2006/07

В следующем сезоне, 17 декабря 2006 года в матче, проведённом на арене «Стэйплс-центра», против команды «Лос-Анджелес Лейкерс» Аринас набрал 60 очков, тем самым установив личный и командный рекорды по количеству набранных очков в одной игре, причём 16 очков он набрал в овертайме и таким образом установил рекорд НБА по количеству набранных очков в одном овертайме. Также Аринас сделал 8 подборов, столько же передач и значительно помог, практически в одиночку набирая в овертайме очки своему клубу, «Вашингтон Уизардс» в борьбе с «Лейкерс» и в дальнейшей победе над ними же со счётом 147:141 (ОТ). Вскоре после завершения матча защитник «Лейкерс» Коби Брайант резюмировал игру Аринаса, упомянув о «27, брошенных Гилбертом, и 30, брошенных „Лейкерс“, штрафных» и «неоправданно брошенных мячах, многие из которых залетели в кольцо только благодаря удаче», а также заявил, что «тщательно подготовится к ответной встрече в Вашингтоне». По словам Гилберта, на игре присутствовало 85 его друзей и родственников, приглашённых им самим, что стало для него мотивацией к победе. Предыдущий рекорд столичной команды по количеству набранных очков одним игроком за один матч был достигнут в аналогичной игре 13 февраля 1968 года Эрлом Монро и равнялся 56 очкам, а предыдущий рекорд НБА, установленный 18 января 2005 года в матче «Денвер Наггетс» против «Сиэтл Суперсоникс», по количеству набранных очков одним игроком за один овертайм принадлежал Эрлу Бойкинсу и был всего на одно очко меньше.

Аринас обратил на себя внимание, когда сам ушёл из сборной США на Чемпионат мира по баскетболу 2006 года, потому что чувствовал, что ассистенты тренеров Майкл Д’Антони и Нейт Макмиллан предопределили окончательный состав сборной ещё до начала отбора. После этого он заявил, что планировал набрать по 50 очков против их команд («Финикс Санз» и «Портленд Трэйл Блэйзерс» соответственно). Аринас достиг своей цели, набрав 54 очка 22 декабря 2006 года в игре против «Финикс Санз»; он также установил личный рекорд по количеству попаданий и попыток бросков с игры (21-из-37) и в 6 попытках из 12 оказался точен в бросках из-за 3-очковой линии, а «Уизардс» в напряжённой игре победили со счётом 144:139 (ОТ), прервав победную 15-матчевую серию «Санз». Однако позднее, 11 февраля 2007 года в первом матче сезона против «Портленд Трэйл Блэйзерс» Аринас набрал лишь 9 очков и установил командный антирекорд по количеству нереализованных 3-очковых бросков (8); во встрече сильнее оказались «портлендцы», победившие со счётом 94:73. После игры 20 марта 2007 года против «Трэйл Блэйзерс» Аринас написал в своём блоге о том, что в ходе встречи, поняв, что ему вновь не выполнить обещанного, поспорил с двумя болельщиками на 10 долларов, что забьёт победный мяч; однако он не забил, и победа досталась соперникам (98:100).

3 января 2007 года, накануне 25-летия Аринаса, «столичные» сошлись в поединке с «Милуоки Бакс»; в этом матче Аринас, сделавший дабл-дабл (32 очка и 11 подборов), отличился 3-очковым броском на последних секундах игры с 32 футов, даровавшим победу «Уизардс» (105:108). Спустя две недели, в День Мартина Лютера Кинга, 15 января 2007 года «вашингтонцы» провели встречу с «Юта Джаз», где Аринас набрал 51 очко и снова совершил победный 3-очковый бросок (111:114). 21 марта 2007 года в выездном матче против «Сиэтл Суперсоникс» Аринас провёл очередную результативную игру (42 очка) и сделал победный лэй-ап с сиреной (108:106); по окончании встречи Аринас традиционно снял и положил свою игровую майку прямо на площадку, где играли команды.

В конце сезона, 4 апреля 2007 года во время домашней встречи с «Шарлотт Бобкэтс» в результате столкновения с защитником Джеральдом Уоллесом Аринас разорвал срединно-боковую связку колена, когда Уоллес, сделав бросок из-под кольца, упал прямо ему на ногу. Аринасу пришлось завершить сезон. Травма сильно сказалась на его дальнейшей карьере и явилась причиной пропуска им квалификационного турнира к Олимпиаде-2008 и, как следствие, непопадания в состав сборной США на этих соревнованиях. На момент её Аринас принял участие в 74 играх сезона, в 73 из которых он начинал играть с первых секунд. «Уизардс» изо всех сил пытались закончить сезон с травмированными Аринасом и Батлером. «Вашингтон» добился попадания в плей-офф, но был выбит уже в первом раунде-реванше «Кливленд Кавальерс».

Аринас лидировал в лиге по количеству попаданий и попыток 3-очковых бросков за сезон (205-из-584). По количеству попаданий и попыток штрафных бросков за сезон (606-из-718) он занял 2-ю позицию в лиге. Гилберт занял 3-е место в лиге по количеству очков в среднем за игру (28,4) и за сезон (2105). Также он стал одним из двух игроков за всю историю столичной команды, набравших 2000+ очков в каждом из трёх последовательных сезонов (2004/05—2006/07), после Уолта Беллами (1961/62—1963/64).

Последний раз Аринас выступил на Матче всех звёзд НБА в команде звёзд Восточной конференции, куда впервые был определён в стартовый состав, обогнав по количеству полученных голосов (1 454 166) Винса Картера (1 451 156); в это время он был вторым в лиге по результативности в среднем за игру (29,7 очков). Второй раз принял участие в Конкурсе трёхочковых бросков НБА, где снова прошёл в финальный раунд, но в итоге занял пятое место. Единственный раз за карьеру вошёл в состав второй пятёрки Сборной всех звёзд НБА. Трижды был признан Игроком недели НБА в Восточной конференции (10 и 17 декабря 2006 и 7 января 2007 годов), а также его провозгласили Игроком месяца НБА в Восточной конференции за декабрь 2006 года, когда Аринас в каждом матче этого месяца набирал в среднем по 34,1 очка.

В межсезонье Аринас сообщил газете «Вашингтон пост» о том, что собирается «отказаться» от своего контракта с «Вашингтон Уизардс» по окончании сезона 2007/08 года и планирует стать неограниченно свободным агентом.

Сезон 2007/08

В начале следующего сезона Аринас сыграл лишь в 8 матчах из-за полученной в прошлом сезоне травмы колена, прежде чем он снова начал практиковаться в марте 2008 года и вернулся к выступлениям 2 апреля 2008 года в проигранном «Уизардс» матче против «Милуоки Бакс» (110:109), где набрал 17 очков.

Десятью днями ранее Аринас выбежал из командной раздевалки перед игрой «Вашингтона» против «Детройт Пистонс»; он хотел играть, но его врач не дал ему разрешение на игру. 9 апреля 2008 года во время матча Гилберт неожиданно вышел на игровую площадку за 5:30 минут до окончания первой четверти; он набрал 13 очков и сделал 3 передачи, оказав «Уизардс» помощь в победе над «Бостон Селтикс» (95:109). Аринас вышел на замену в оставшихся играх сезона, не нарушая при этом построенной командной тактики, где не предусматривалось его участие. Гилберту дали возможность выступить в играх серии 1-го раунда плей-офф против «Кливленд Кавальерс», с которыми «Уизардс» встречались 3-й год подряд, однако было очевидно, что он не был здоров на 100 %; в первых 3 встречах Аринас играл ограниченное количество минут, ссылаясь на боли в прооперированном колене, а за несколько минут до начала 4-й он объявил, что не сыграет остальную часть плей-офф.

9 июня 2008 года Аринас сделал официальный отказ от последнего года своего контракта с «Вашингтон Уизардс». Он также заявил, что рассмотрит переподписание соглашения с ними, если они смогут сохранить в клубе свободного агента и его партнёра по команде Антуана Джеймисона, у которого летом истекал контракт. Вскоре «Уизардс» действительно переподписали Джеймисона. Позже Аринас получил предложение 5-летнего контракта на сумму более чем 100 млн долларов от «Голден Стэйт Уорриорз» и максимального 6-летнего контракта на сумму 124 млн долларов от «Вашингтон Уизардс». 13 июля 2008 года руководством «Вашингтона» было официально объявлено о подписании нового контракта с Аринасом стоимостью 111 млн долларов и сроком 6 лет.

Сезон 2008/09

В связи с различными травмами, полученными им с апреля 2007 года, с начала следующего сезона Аринас пропустил все игры вплоть до 28 марта 2009 года, когда он сыграл в домашнем матче против «Детройт Пистонс», сделав дабл-дабл (15 очков и 10 передач), но не сумев обеспечить победу своей команде на последних секундах встречи (98:96). Он также сыграл во втором матче в сезоне 2 апреля 2009 года против «Кливленд Кавальерс», который обе команды провели, играя в ретро-формах; Аринас снова сделал дабл-дабл (11 очков и 10 передач), и «Вашингтон» победил со счётом 101:109, а фанаты были рады видеть Гилберта, Брендана Хэйвуда, Антуана Джеймисона и Кэрона Батлера в объединённом составе впервые за сезон.

Сезон 2009/10

Сезон 2009/10 года стартовал для Аринаса и его клуба на оптимистичной ноте: 27 октября 2009 года в первой игре сезона «Уизардс» обыграли «Даллас Маверикс» со счётом 102:91, а Гилберт набрал 29 очков. Однако его эффективность для команды окажется непостоянной в предстоящих неделях; 10 ноября 2009 года в матче против «Майами Хит» Аринас установил командный антирекорд, совершив 12 потерь. Во встрече с «Индиана Пэйсерс» 12 декабря 2009 года Аринас сделал свой первый за пять с половиной лет трипл-дабл. Шестью днями позже, 18 декабря 2009 года в гостевом матче против «Голден Стэйт Уорриорз» Аринас набрал 45 очков, установив личный рекорд результативности за последние 5 сезонов в НБА.

Инцидент в раздевалке

24 декабря 2009 года выяснилось, что Аринас признался в хранении незаряженного огнестрельного оружия в своём шкафчике в «Веризон-центре» и сдал его охране. При этом он нарушил не только правила НБА, запрещающие приносить огнестрельное оружие в здания лиги, но также соответствующие постановления округа Колумбии. 1 января 2010 года сообщилось, что Аринас и его партнёр по команде Джаварис Криттентон объяснили нахождение во время Сочельника в раздевалке «Вашингтон Уизардс» незаряженного оружия относительно игорных долгов. Центральный полицейский департамент и офис Прокурора США округа Колумбии начали расследование по данному инциденту, и 14 января 2010 года Аринас был обвинён в ношении пистолета без лицензии, нарушив регламентирующие контроль оружия законы Вашингтона. На следующий день Аринас признал себя виновным в совершении уголовного преступления, связанного с ношением нелицензионного пистолета вне дома или места работы.

6 января 2010 года НБА дисквалифицировала Аринаса на неопределённый срок с невыплатой ему зарплаты до конца расследования. Лига была вынуждена принять меры, когда партнёры Аринаса по команде окружили его во время предматчевого выступления перед игрой против «Филадельфия Севенти Сиксерс», а тот притворился «стреляющим» по окружившим его из воображаемых пистолетов, сымпровизированных им с помощью пальцев. Комиссар НБА Дэвид Стерн сказал в заявлении, что поведение Аринаса после начала расследования «привело его к выводу о том, что тот в настоящее время не подходит для выхода на паркет в играх НБА», добавив также, что Аринас, вероятно, столкнулся с длительной дисквалификацией. «Уизардс» выступили с заявлением, в котором осудили предматчевую шутку своих игроков как «неприемлемую». 27 января 2010 года, после встречи со Стерном, Аринас и Криттентон были дисквалифицированы на остаток сезона. 2 февраля 2010 года Аринас написал открытую передовицу «Вашингтон пост», в которой извинился за свои действия, в частности за неудачу в попытке стать для молодёжи лучшим примером для подражания и «шутки в серьёзной ситуации». 26 марта 2010 года Аринас был осуждён за свои преступления и приговорён к 2 годам лишения свободы условно и 30 дням пребывания в реабилитационном центре. Он начал исполнять приговор в реабилитационном центре 9 апреля 2010 года, а был освобождён 7 мая того же года.

Сезон 2010/11

По возвращении в «Уизардс» в следующем сезоне Аринас поменял свой игровой номер с «0» на «9», утверждая, что это является частью смены имиджа, подпорченного событиями прошлого сезона вокруг скандала, связанного с инцидентом в раздевалке. (Он носил номер «0» на протяжении всего времени выступлений в НАСС и НБА как постоянное напоминание о количестве данных ему критиками игровых минут, которые он проведёт в НБА.)

Гилберт лидировал в команде в стартовых 24 матчах сезона по результативности с 17,3 очками в среднем за игру.

18 декабря 2010 года «Вашингтон Уизардс» обменяли Аринаса на Рашарда Льюиса в «Орландо Мэджик». Придя в «Орландо», Аринас выбрал игровой номер «1» в честь своего любимого игрока, Анферни «Пенни» Хардуэя, игравшего под этим же номером в этой же команде и приобретшего там наибольшую известность.

Сезон 2011/12

5 ноября 2011 года Аринас вместе со своими бывшими одноклубниками Антуаном Джеймисоном и Джейсоном Ричардсоном принял участие в благотворительном выставочном матче по баскетболу, проведённом в Сан-Хосе, в команде, носившей название «We Believe» и состоявшей из бывших игроков «Голден Стэйт Уорриорз».

9 декабря 2011 года «Орландо Мэджик» отказались от Аринаса согласно условию амнистии. Пробыв на рынке свободных агентов, 20 марта 2012 года Аринас подписал контракт с клубом «Мемфис Гриззлис»; после прихода туда Аринас сменил игровой номер на «10».

КБА

19 ноября 2012 года Аринас достиг соглашения с клубом КБА «Шанхай Шаркс». Начав выступать там, он вернулся к своему прежнему игровому номеру «0».

Личная жизнь

У Аринаса с Лаурой Гован четверо детей. Он встретил Гован, когда играл в составе «Голден Стэйт Уорриорз». Она работала в пресс-службе «Сакраменто Кингз». «Вашингтон пост» охарактеризовала их отношения как «бурные» с «периодическими расставаниями и примирениями». Одно время Гован владела алиментами, а документы на опеку подавали Аринасу во время перерывов в баскетбольных матчах. Он ответил: «Она говорит всему миру, что не получает денег, но на самом деле получает 20 тыс. долларов в месяц». Гован появилась в телесериале «Баскетбольные жёны: Лос-Анджелес», и в 2011 году Аринас подал в суд на неё и продюсеров шоу за «нарушение прав на товарный знак, ложную рекламу и незаконное присвоение статуса звезды», однако в 2012 году забрал иск. В том же году стало известно, что пара готовилась к свадьбе. Об их отношениях Гован сказала: «Люди говорят, что он милашка, я милашка. Знаете, мы друг у друга милашки. Все когда-то расходятся и сходятся. Просто, так уж получилось, что мы оказались во внимании публики. Учишься взрослеть».

Один из двоюродных братьев Гилберта — Хавьер Аринас, профессиональный футболист, выступающий на позиции корнербека за команду «Атланта Фэлконс». Другой, Армандо Мурилло, выступал в КФЛ.

5 января 2007 года Аринас инициировал в честь своего 25-летия вечеринку, названную «Arenas Express» и организованную хип-хоп деятелем Пи Дидди; она собрала множество знаменитостей и привлекла внимание национальных СМИ. Гилберт дружит с рэпером Game; он был отмечен на буклете второго альбома Game под названием Doctor’s Advocate. Также Гилберт коллекционирует баскетбольные майки игроков различных команд НБА; в его коллекции свыше двухсот маек, многие из которых с автографами. Он поддерживал антимеховое движение организации PETA, позируя в рубашках для их кампании «Ink, Not Mink». Аринас — заядлый игрок серии игр Halo; его персональный игровой профиль — Agent Arenas — официально спонсировался Final Boss, профессиональной командой игры Halo 3. В 2007 году Аринас был выбран в качестве модели для лицевой обложки компьютерной игры NBA Live 08 в гостевой форме «Вашингтон Уизардс»; по этому поводу он сказал: «Мечта сбылась. Я большой геймер и играю в NBA Live с 1995 года. Но никогда не думал, что увидел бы своё лицо на обложке игры EA Sports».

Аринас жертвовал школам Вашингтона по 100 долларов за каждое набранное им очко в домашних матчах в сезоне 2006/07 года, в то время как бывший владелец клуба «Вашингтон Уизардс», ныне покойный Эйб Поллин жертвовал столько же за каждую гостевую встречу. Гилберт также воспитывал вашингтонского мальчика, потерявшего в 10 лет от пожара семью; он устроил его бол-боем в «Вашингтон Уизардс».

Аринас имел собственную обувь, Adidas Gil Zero, а также свою линию обуви под названием Adidas TS Lightswitch. Он носит 14½ размер обуви. После событий, связанных с произошедшим в раздевалке «Веризон-центра» в конце 2009 года, «Адидас» расторгли спонсорский контракт с Аринасом. Вместо заключения новой сделки он вернулся к своей обширной коллекции обуви: практически каждую игру сезона Аринас проводил в разной паре обуви, сменив в общей сложности 77 различных пар.

27 июня 2013 года Аринас был арестован полицией Лос-Анджелеса за хранение нелегальных пиротехнических средств.

Статистика выступлений

Bold	Рекордный показатель за карьеру

Колледж

Сезон	Команда	G	MP	FG	FGA	3P	3PA	FT	FTA	RB	AST	STL	BLK	TOV	PF	PTS	FG%	3P%	FT%	MPPG	PPG	RPG	APG
1999/00	«Аризона Уайлдкэтс»	34	1093	187	413	38	130	111	148	138	71	71	9	87	83	523	.453	.292	.750	32.1	15.4	4.1	2.1
2000/01	«Аризона Уайлдкэтс»	36	1044	208	434	69	166	97	134	131	84	65	7	101	82	582	.479	.416	.724	29.0	16.2	3.6	2.3
За карьеру		70	2137	395	847	107	296	208	282	269	155	136	16	188	165	1105	.466	.361	.738	30.5	15.8	3.8	2.2

НБА

Регулярный сезон

Сезон	Команда	G	GS	MP	FG	FGA	FG%	3P	3PA	3P%	FT	FTA	FT%	ORB	DRB	TRB	AST	STL	BLK	TOV	PF	PTS
2001/02	«Голден Стэйт Уорриорз»	47	30	24.6	3.7	8.2	.453	0.8	2.4	.345	2.6	3.4	.775	0.9	1.9	2.8	3.7	1.5	0.2	2.1	2.4	10.9
2002/03	«Голден Стэйт Уорриорз»	82	82	35.0	6.2	14.4	.431	1.3	3.8	.348	4.5	5.7	.791	1.2	3.5	4.7	6.3	1.5	0.2	3.5	3.2	18.3
2003/04	«Вашингтон Уизардс»	55	52	37.6	6.5	16.6	.392	2.3	6.1	.375	4.3	5.8	.748	1.0	3.6	4.6	5.0	1.9	0.2	4.1	3.2	19.6
2004/05	«Вашингтон Уизардс»	80	80	40.9	8.2	19.0	.431	2.6	7.0	.365	6.5	8.0	.814	1.0	3.7	4.7	5.1	1.7	0.3	3.0	3.1	25.5
2005/06	«Вашингтон Уизардс»	80	80	42.3	9.3	20.9	.447	2.5	6.8	.369	8.2	10.0	.820	0.7	2.8	3.5	6.1	2.0	0.3	3.7	3.6	29.3
2006/07	«Вашингтон Уизардс»	74	73	39.8	8.7	20.9	.418	2.8	7.9	.351	8.2	9.7	.844	0.8	3.7	4.6	6.0	1.9	0.2	3.2	3.4	28.4
2007/08	«Вашингтон Уизардс»	13	8	32.7	6.0	15.1	.398	1.7	6.0	.282	5.7	7.4	.771	0.5	3.5	3.9	5.1	1.8	0.1	3.8	2.3	19.4
2008/09	«Вашингтон Уизардс»	2	2	31.5	3.0	11.5	.261	1.0	3.5	.286	6.0	8.0	.750	0.5	4.0	4.5	10.0	0.0	0.5	0.5	2.0	13.0
2009/10	«Вашингтон Уизардс»	32	32	36.5	7.9	19.3	.411	2.0	5.7	.348	4.8	6.5	.739	0.5	3.6	4.2	7.2	1.3	0.3	3.7	3.0	22.6
2010/11	Всего	70	16	25.7	3.8	10.5	.366	1.4	4.7	.297	1.7	2.2	.784	0.3	2.4	2.7	3.9	1.1	0.3	2.5	2.7	10.8
2010/11	«Вашингтон Уизардс»	21	14	34.6	6.2	15.7	.394	2.2	6.9	.324	2.7	3.2	.836	0.3	3.0	3.3	5.6	1.4	0.6	3.4	3.6	17.3
2010/11	«Орландо Мэджик»	49	2	21.8	2.8	8.2	.344	1.0	3.7	.275	1.3	1.8	.744	0.3	2.1	2.4	3.2	0.9	0.2	2.2	2.3	8.0
2011/12	«Мемфис Гриззлис»	17	0	12.4	1.5	3.8	.406	0.8	2.3	.333	0.4	0.6	.700	0.1	0.9	1.1	1.1	0.6	0.1	0.7	2.1	4.2
За карьеру		552	455	35.1	6.7	16.0	.421	2.0	5.6	.351	5.2	6.5	.803	0.8	3.1	3.9	5.3	1.6	0.2	3.2	3.0	20.7

Плей-офф

Год	Команда	G	GS	MP	FG	FGA	FG%	3P	3PA	3P%	FT	FTA	FT%	ORB	DRB	TRB	AST	STL	BLK	TOV	PF	PTS
2005	«Вашингтон Уизардс»	10	10	45.0	7.3	19.4	.376	1.8	7.7	.234	7.2	9.4	.766	0.8	4.4	5.2	6.2	2.1	0.6	3.9	3.4	23.6
2006	«Вашингтон Уизардс»	6	6	47.3	10.8	23.3	.464	3.3	7.7	.435	9.0	11.7	.771	1.2	4.3	5.5	5.3	2.2	0.7	3.3	3.5	34.0
2008	«Вашингтон Уизардс»	4	2	23.5	3.5	9.0	.389	1.3	3.0	.417	2.5	3.0	.833	0.0	1.8	1.8	2.8	0.5	0.0	2.0	3.3	10.8
2011	«Орландо Мэджик»	5	0	16.2	3.6	8.4	.429	0.6	2.4	.250	0.8	1.2	.667	0.8	2.0	2.8	2.4	0.2	0.2	1.2	2.8	8.6
2012	«Мемфис Гриззлис»	6	0	3.8	0.3	1.3	.250	0.0	0.7	.000	0.0	0.0	.000	0.0	0.2	0.2	0.2	0.0	0.0	0.2	1.0	0.7
За карьеру		31	18	30.1	5.5	13.5	.410	1.5	4.9	.305	4.5	5.9	.769	0.6	2.8	3.5	3.8	1.2	0.4	2.4	2.8	17.1

Матч всех звёзд

Год	Команда	G	GS	MP	FG	FGA	FG%	3P	3PA	3P%	FT	FTA	FT%	ORB	DRB	TRB	AST	STL	BLK	TOV	PF	PTS
2005	«Восток»	1	0	15:00	3	11	.273	1	3	.333	0	0	.000	1	1	2	3	0	0	0	1	7
2006	«Восток»	1	0	9:51	0	4	.000	0	2	.000	1	2	.500	0	0	0	1	1	0	1	1	1
2007	«Восток»	1	1	19:48	3	8	.375	2	7	.286	0	0	.000	0	1	1	4	2	0	1	0	8
За карьеру		3	1	45	6	23	.261	3	12	.250	1	2	.500	1	2	3	8	3	0	2	2	16

КБА

Сезон	Команда	G	GS	MPPG	FG%	3P%	FT%	RPG	APG	SPG	BPG	PPG
2012/13	«Шанхай Шаркс»	14	8	27.3	.500	.407	.768	7.3	3.0	0.9	0.3	20.7

Награды и достижения

Спортивные

• Самый прогрессирующий игрок НБА: 2003
• Самый ценный игрок Матча новичков НБА: 2003
• Участник Матча всех звёзд НБА: 2005, 2006, 2007
• Участник Конкурса умений НБА: 2005 (4)
• Участник Конкурса трёхочковых бросков НБА: 2006 (2), 2007 (5)
• Включён в Сборную всех звёзд НБА:

• Вторая пятёрка: 2007
• Третья пятёрка: 2005, 2006

• Лидер НБА по количеству сыгранных минут в сезоне: 2006 (3384)
• Лидер НБА по количеству совершённых потерь в сезоне: 2006 (297)
• Лидер НБА по количеству попаданий и попыток 3-очковых бросков в сезоне: 2007 (205-из-584)
• Лидер НБА по количеству очков в среднем за игру в плей-офф: 2006 (34)
• Лидер НБА по количеству минут в среднем за игру в плей-офф: 2006 (47,3)
• Игрок месяца НБА в Восточной конференции за декабрь 2006 года
• 7-кратный Игрок недели НБА в Восточной конференции
• Новичок месяца НБА в Западной конференции за апрель 2002 года
• Самый выдающийся игрок Среднего Запада НАСС (2001)
• В 2001 году был включён в первую десятку Сборной всех звёзд Тихоокеанской конференции НАСС

Прочее

• Стал лицом обложки игры NBA Live 08
• В 2007 году получил награду Лучшего Звёздного Блогера

Рекорды в НБА

Трипл-даблы

Очки	Подборы	Передачи	Дата	Команда	Противник	Итог
25	12	10	5 ноября 2003 года	«Вашингтон Уизардс»	«Даллас Маверикс»	Победа 90:100
21	12	13	26 февраля 2004 года	«Вашингтон Уизардс»	«Чикаго Буллз»	Победа 87:95
13	10	10	19 марта 2004 года	«Вашингтон Уизардс»	«Атланта Хокс»	Победа 84:94
22	10	11	12 декабря 2009 года	«Вашингтон Уизардс»	«Индиана Пэйсерс»	Поражение 114:113

Игры, в которых набрано более 50 очков

Очки	Дата	Команда	Противник	Итог
60	17 декабря 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Лос-Анджелес Лейкерс»	Победа 147:141 (ОТ)
54	22 декабря 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Финикс Санз»	Победа 144:139 (ОТ)
51	15 января 2007 года	«Вашингтон Уизардс»	«Юта Джаз»	Победа 111:114

Рекордные показатели в одной игре

Показатель	Количество	Дата	Команда	Противник	Итог
Очки	60	17 декабря 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Лос-Анджелес Лейкерс»	Победа 147:141 (ОТ)
Попадания бросков с игры	21	22 декабря 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Финикс Санз»	Победа 144:139 (ОТ)
Попытки бросков с игры	37	22 декабря 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Финикс Санз»	Победа 144:139 (ОТ)
Попадания 3-очковых бросков	8	28 февраля 2004 года	«Вашингтон Уизардс»	«Лос-Анджелес Лейкерс»	Поражение 122:110
Попытки 3-очковых бросков	15	25 марта 2005, 9 декабря 2006 и 3 февраля 2007 годов	«Вашингтон Уизардс»	«Лос-Анджелес Клипперс», «Хьюстон Рокетс» и «Лос-Анджелес Лейкерс»	Поражение 94:98, 114:109 и 118:102
Попадания штрафных бросков	23	8 февраля 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Голден Стэйт Уорриорз»	Победа 124:129
Попытки штрафных бросков	27	17 декабря 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Лос-Анджелес Лейкерс»	Победа 147:141 (ОТ)
Подборы в нападении	5	17 января 2003 года	«Голден Стэйт Уорриорз»	«Миннесота Тимбервулвз»	Победа 98:107
Подборы в защите	10	5 ноября 2002 и 2003 и 26 февраля 2004 годов	«Голден Стэйт Уорриорз» и «Вашингтон Уизардс»	«Сан-Антонио Спёрс», «Даллас Маверикс» и «Чикаго Буллз»	Поражение 73:93 и Победа 90:100 и 87:95
Всего подборов	12	5 ноября 2002 и 2003 и 26 февраля 2004 годов	«Голден Стэйт Уорриорз» и «Вашингтон Уизардс»	«Сан-Антонио Спёрс», «Даллас Маверикс» и «Чикаго Буллз»	Поражение 73:93 и Победа 90:100 и 87:95
Передачи	16	21 ноября 2010 года	«Вашингтон Уизардс»	«Детройт Пистонс»	Поражение 110:115 (ОТ)
Перехваты	8	17 марта 2004 года	«Вашингтон Уизардс»	«Сакраменто Кингз»	Победа 108:114
Блок-шоты	3	10 февраля 2006 года	«Вашингтон Уизардс»	«Кливленд Кавальерс»	Победа 89:101
Сыгранные минуты	53	1 марта 2004, 25 ноября 2005 и 5 мая 2006 годов	«Вашингтон Уизардс»	«Нью-Орлеан Хорнетс», «Детройт Пистонс» и «Кливленд Кавальерс»	Победа 106:111 (ОТ) и 120:114 (2ОТ) и Поражение 114:113 (ОТ)

Рекорды за карьеру

• Количество игр, в которых набрано 50+ очков (регулярный сезон): 3
• Количество игр, в которых набрано 40—49 очков (регулярный сезон): 26 (25 в «Вашингтон Уизардс»)
• Количество игр, в которых набрано 40+ очков (плей-офф): 1
• Количество игр, в которых сделан трипл-дабл: 4
• Количество игр, в которых сделан дабл-дабл (регулярный сезон): 51
• Количество игр, в которых сделан дабл-дабл (плей-офф): 2
• Один из 20 игроков НБА, кто набрал 60 и более очков за игру
• 6 ноября 2009 года набрал своё 10 000-е очко в карьере, совершив точный 3-очковый бросок в матче против клуба «Индиана Пэйсерс»

Рекорды «Вашингтон Уизардс», установленные Аринасом

• Наибольшее количество попаданий и попыток 3-очковых бросков за всё время выступлений: 868-из-2430
• Наибольшее количество попаданий штрафных бросков в одной игре: 23 (8 февраля 2006 года в матче против «Голден Стэйт Уорриорз»)
• Наибольшее количество очков, набранных в одной игре: 60 (17 декабря 2006 года в матче против «Лос-Анджелес Лейкерс»)
• Наибольшее количество нереализованных 3-очковых бросков в одной игре: 8 (11 февраля 2007 года в матче против «Портленд Трэйл Блэйзерс»)
• Наибольшее количество потерь, совершённых в одной игре: 12 (10 ноября 2009 года в матче против «Майами Хит»)

Рекорды НБА, установленные Аринасом

• Наибольшее количество очков, набранных за 30 или меньше минут в одной игре: 46 очков за 30 минут (25 февраля 2006 года в матче против «Нью-Йорк Никс»)
• Наибольшее количество очков, набранных в одном овертайме: 16 (17 декабря 2006 года в матче против «Лос-Анджелес Лейкерс»)

Прочее

• Набрал наибольшее количество очков в одной игре на площадке «ЮС Эйрвейс-центра» — 54 (22 декабря 2006 года в матче против «Финикс Санз»)
• Набрал наибольшее количество очков в одной игре на площадке «Веризон-центра» — 51 (15 января 2007 года в матче против «Юта Джаз»)

Зарплата в НБА

Сезон	Команда	Зарплата, $
2001/02	«Голден Стэйт Уорриорз»	332 817
2002/03	«Голден Стэйт Уорриорз»	512 435
2003/04	«Вашингтон Уизардс»	8 536 000
2004/05	«Вашингтон Уизардс»	9 389 600
2005/06	«Вашингтон Уизардс»	10 243 200
2006/07	«Вашингтон Уизардс»	11 096 800
2007/08	«Вашингтон Уизардс»	11 950 400
2008/09	«Вашингтон Уизардс»	14 653 466
2009/10	«Вашингтон Уизардс»	16 192 080
2010/11	«Орландо Мэджик»	17 730 694
2011/12	«Орландо Мэджик»	19 269 307
2012/13	«Орландо Мэджик»	20 807 922
За карьеру (возможно, неполностью)		140 714 721

Интересные факты

На теле Аринаса имеется целый ряд татуировок:

• Грудь:

• Левая часть: изображение Лос-Анджелеса с двумя большими буквами LA;
• Правая часть: имя дочери Изелы Семайи и дата её рождения, окружённые миниатюрными сердечками.

• Живот: морда тигра (позировал с ней в рекламе PETA);
• Пах: слова «Из грязи в князи» (англ. From Zero to Hero) (символизируют становление Аринаса как баскетболиста);
• Спина: семейное древо (изображение Аринаса и членов его семьи) и слова «Семья — это убежище в бессердечном мире» (англ. Family is a haven in a heartless world);
• Левый бок: слова «Моя игра» (англ. My game) и три звезды (слова позиционируют баскетбол как «игру Аринаса»; звёзды означают количество участий Аринаса на Матче всех звёзд НБА, а также количество включений его в Сборную всех звёзд НБА);
• Пальцы левой руки: слова «Перемены, которые мы выбираем» (англ. Change we believe in) (являлись слоганом предвыборной кампании Барака Обамы);
• Левая нога: портреты Нельсона Манделы, Мартина Лютера Кинга, Барака Обамы и Малкольма Икса (татуировка названа Аринасом «„Чёрная“ Рашмор»);
• Другие части тела (в том числе колени): изображение Христа и семи распятий.

В бытность игроком «Вашингтон Уизардс» Гилберт имел традицию после матча отдавать свою игровую майку, либо оставляя её на игровом паркете, либо бросая в сторону зрительских трибун, либо вручая.

Ссылки

• [gilbertarenas.com/ Официальный сайт]  (англ.)
• [www.nba.com/playerfile/gilbert_arenas Профиль на официальном сайте НБА]  (англ.)
• [www.basketball-reference.com/players/a/arenagi01.html Профиль на сайте Basketball-Reference.com]  (англ.)
• [www.sports.ru/tags/1685185.html Тэг на сайте Sports.ru]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Аринас, Гилберт

Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.