Арион (конь)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Арио́н (Арейон) — в древнегреческой мифологии[1] конь. Его родила Деметра, которая в образе кобылицы Эринии сошлась с Посейдоном[2]. Влюбленный Посейдон преследовал Деметру, когда та, безутешная, разыскивала свою дочь Персефону. Уставшая и отчаявшаяся от бесплодных поисков Деметра менее всего была расположена к любовным утехам — она превратилась в кобылицу и укрылась в табуне лошадей, принадлежавших аркадскому царю Онку. Однако ей не удалось обмануть Посейдона, который, превратившись в жеребца, покрыл её. От этого возмутительного союза родились дикий конь Арион и нимфа Деспина.[3] Умел говорить[4]. Принадлежал Иолаю[5]. Либо конь был сыном Геи, Адраст — третий его хозяин[6], так как Геракл выпросил коня у Онкия, когда воевал с элейцами[7].

Благодаря этому коню Адраст спасся от смерти во время похода на Фивы[8]. О потомках коня из Посейдонова рода упоминает Вергилий[9].

Напишите отзыв о статье "Арион (конь)"



Примечания

  1. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.101
  2. Павсаний. Описание Эллады VIII 25, 7; 42, 1
  3. А. П. Кондрашов, Боги и герои древней Греции и Рима, стр. 66
  4. Проперций. Элегии II 34, 37
  5. Псевдо-Гесиод. Щит Геракла 120
  6. Антимах. Фиваида, фр.32-33 Висс
  7. Павсаний. Описание Эллады VIII 25, 10
  8. Гомер. Илиада XXIII 346; Фиваида, фр.7 Бернабе = Павсаний. Описание Эллады VIII 25, 8; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 6, 8
  9. Вергилий. Георгики III 122

Отрывок, характеризующий Арион (конь)

Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.