Аристоксен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аристоксен
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Аристоксе́н, Аристоксен Тарентский (Ἀριστόξενος ὀ Ταραντίνος, родился около 360 до н. э. предположительно в Таренте) — древнегреческий философ и теоретик музыки. Учился у своего отца Спинатра, а затем — у Лампра Эритрейского, у жизнелюбивого пифагорейца Ксенофила Халкидского и, наконец, у Аристотеля.





Сочинения

Писал о музыке и философии, истории, педагогике — упоминается как автор в общей сложности ок. 450 книг (почти все утеряны). Среди них «Элементы гармоники» (сохранилась во фрагментах), «О началах», «О мелопее» (не менее 4 кн.), «О ладах», «О восприятии музыки», «О музыке» (не менее 4 кн.), «Элементы ритмики» (сохранилась во фрагментах), «О первом времени», «Об инструментах», «Об авлосах и [других музыкальных] инструментах», «Об изготовлении авлосов», «Об авлетах», «О хороводах», «О трагиках», «О танце в трагедии», «Праксидамант», «О Пифагоре и его учениках», «О пифагорейской жизни», «Пифагорейские изречения», «Жизнь Пифагора», «Жизнь Архита», «Жизнь Сократа», «Жизнь Телеста», «Гражданские законы» (не менее 8 кн.), «Законы воспитания» (не менее 10 кн.), «Об арифметике», «Застольные беседы», «Исторические заметки», «Разнообразные воспоминания», «Разрозненные заметки», «Сравнения».

Элементы гармоники

Книга Аристоксена «Элементы гармоники» (компиляция из разных работ Аристоксена с лакунами, без окончания) — первое дошедшее до нас научное исследование музыки. Здесь рассматриваются роды мелоса (диатоника, хроматика, энармоника), интервалы (слитные в речи и дискретные в пении), звуки, системы (интервальные структуры в пределах кварты, квинты, октавы, вплоть до двухоктавной Полной системы), лады, метаболы (перемены по роду, системе, ладу), мелопея (музыкальная композиция). Аристоксен (в противоположность пифагорейцам) сознательно отказался от математического истолкования интервалов, полагая их очевидными для музыканта и ни в каком дополнительном обосновании не нуждающимися. «Музыкальная» арифметика Аристоксена (напр., его деление целого тона на два равных полутона, что́ невозможно вследствие невозможности деления эпиморного числового отношения поровну на две части) впоследствии подверглась резкой критике последователей пифагорейской науки[1]. Для учёного-музыканта (μουσικός), по мнению Аристоксена, непосредственное восприятие — первая и важнейшая предпосылка дальнейшего (рационального) исследования музыки:

Мы рассматриваем всякую музыкальную мелодию, которая возникает в голосе или в инструментах, как целостность. Но исследование [её] возводится к двум [началам]: к слуху и разуму. Слухом мы различаем интервальные величины, а разумом определяем их функции (δυνάμεις). Нужно приучить себя тщательно разделять то и другое. Ибо дело здесь обстоит не так, как в геометрии, где принято говорить: «Допустим, это прямая линия». Относительно интервалов от таких утверждений надо отказаться. Геометр ведь не пользуется способностью чувства и потому не приучает зрение различать, что хорошо, а что плохо в прямой, окружности и т.п.; скорее, этим занимаются плотник, токарь или другой какой ремесленник. Для музыканта же острота [слухового] чувства (ἡ τῆς αἰσθήσεως ἀκρίβεια) — чуть ли не важнее всего.

Элементы ритмики

Трактат сохранился в оригинальных фрагментах, а также в выдержках из Комментария Порфирия к «Гармонике» Птолемея, в работе «Proslambanomena» Михаила Пселла и нескольких позднейших анонимных текстах (в т.ч. в Оксиринхских папирусах 9 и 2687).

В центре учения о ритме (ритмики) находится представление о мельчайшей неделимой единице просодического времени, которую Аристоксен называет πρῶτος χρόνος (букв. «первое время», то есть наименьшая единица измерения, «квант» времени). Восходящее движение в (простых и составных) стопах описывается словом «а́рсис» (ἄρσις), нисходящее — более редким «ба́сис» (βάσις)[2]. Числовые отношения внутри базовых метрических стоп исчерпываются 4 просодическими «квантами» (например, 2:1 трохей, 1:2 ямб, 2:2 спондей и т.д.); изредка стопы могут содержать иррациональное соотношение между арсисом и басисом, описанное Аристоксеном словом ἀλογία. Поскольку в ритмах может заключаться любое количество (танцевальных?) «шагов» и они могут реализоваться в любом темпе (ἀγωγή), ритмическая композиция может теоретически содержать любое количество квантов времени; однако независимо от количества стоп и от темпа функция (δύναμις) кванта времени (πρῶτος χρόνος) внутри стопы (или совокупности стоп) остаётся неизменной и опознаётся слухом как таковая.

Части трактата Аристоксена о «ритмической метаболе» (μεταβολὴ ῥυθμική), т.е. перемене метра внутри ритмической формы) и о «ритмопее» (ῥυθμοποιΐα, целостной ритмической композиции) не сохранились.

Рецепция

Аристоксен оказал огромное влияние на развитие позднейшей античной науки о музыке. Прямыми аристоксениками были Аристид Квинтилиан, Клеонид, Гауденций и Бакхий. Не избежали его влияния даже пифагорейцы, в том числе Никомах и Боэций (Аристоксен — единственный античный авторитет, которого Боэций почтительно обозначает словом musicus). Птолемей (не будучи чистым аристоксеником или пифагорейцем) естественно интегрировал части учения Аристоксена в свою гармонику.

В Средние века упоминания Аристоксена редки (преимущественно по Боэцию), возможно, из-за невладения многими учёными того времени греческим языком. На средневековом арабском Востоке рецепцию Аристоксена представлял аль-Фараби. В западной Европе активный интерес к Аристоксену возродился в Италии начиная с конца XV века (Джорджо Валла, Франкино Гафури, Винченцо Галилей и др.). Первый латинский перевод (Антонио Гогавы) был опубликован в 1562 году, что дало толчок к введению гармоники Аристоксена в широкий научный обиход.

В честь Аристоксена назван кратер на Меркурии.

Напишите отзыв о статье "Аристоксен"

Примечания

  1. См., например, трактат «Основы музыки» Боэция, кн. V,13.
  2. Более привычный термин для нисходящего движения — «тезис», «тесис» (θέσις).

Литература

Издания и переводы

  • Aristoxeni musici antiquissimi harmonicorum elementorum libri III <...> Venetiis, 1562 (лат. перевод Антония Гогавы).
  • [www.archive.org/details/aristoxenouharmo00arisuoft Греческий текст с английским переводом Г. Макрана (Оксфорд, 1902)].
  • [www.archive.org/details/elmentsharmoniq00trgoog Французский перевод Ш.Э. Руэлля (1871)].
  • [www.archive.org/details/aristoxenusvont02arisgoog Немецкий перевод Р. Вестфаля (1883)].
  • Aristoxeni Elementa harmonica / R. da Rios recensuit. Romae, 1954 (лучшее издание греч. оригинала «Гармоники»).
  • [Fragmente] / Texte und Kommentar von F. Wehrli. Basel, 1967.
  • Barker A. Greek Musical Writings, vol. II: Harmonic and Acoustic Theory. Cambridge, 1989 (переводы на англ. язык «Гармоники» и «Ритмики»).
  • Aristoxenus. Elementa rhythmica. The fragment of Book II and the additional evidence for Aristoxenian rhythmic theory. Edited with introduction, translation and commentary by Lionel Pearson. Oxford: Clarendon, 1990, liv, 98 pp. (лучшее издание и перевод на английский язык «Ритмики»).
  • Аристоксен. Элементы гармоники. Перевод и примечания В. Г. Цыпина. М.: МГК, 1997.
  • Аристоксен. Элементы ритмики. Перевод и примечания Е. В. Афонасина // Афонасин Е. В., Афонасина А. С., Щетников А. И. Mousike tekhne. Очерки истории античной музыки. СПб. Изд-во РХГА, 2015, с. 127-147.

Исследования

  • Winnington-Ingram R. P. Aristoxenus and the intervals of Greek music. Classical Quarterly, 26, 1932, 195—208.
  • Barker A. D. Music and perception: A study in Aristoxenus // Journal of Hellenic Studies, 1998, 1978, p. 9-16.
  • Barker A. D. Aristoxenus’ theorems and the foundations of harmonic science // Ancient Philosophy, 4, 1984, pp. 23–64.
  • Litchfield M. Aristoxenus and empiricism: A reevaluation based on his theories // Journal of Music Theory, 32, 1988, pp. 51–73.
  • Цыпин В. Г. Аристоксен. Начало науки о музыке. М.: МГК, 1998.
  • Gibson, Sophie. Aristoxenus of Tarentum and the birth of musicology. N.Y.: Routledge, 2005. 267 pp.
  • Афонасин Е. В. Аристоксен о музыке // Афонасин Е. В., Афонасина А. С., Щетников А. И. Mousike tekhne. Очерки истории античной музыки. СПб. Изд-во РХГА, 2015, с. 108-126.

Отрывок, характеризующий Аристоксен

Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.