Аристотель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аристотель
др.-греч. Ἀριστοτέλης

Бюст Аристотеля, римская копия оригинала Лисиппа.
Дата рождения:

384 до н. э.(-384)

Место рождения:

Стагир, полуостров Халкидики

Дата смерти:

322 до н. э.(-322)

Место смерти:

Халкида, остров Эвбея

Школа/традиция:

Перипатетики

Направление:

Западная философия

Период:

Античная философия

Основные интересы:

этика, физика, политика, метафизика, науки о жизни, логика, экономика

Значительные идеи:

катарсис, причина, силлогистика, хрематистика

Оказавшие влияние:

Платон, Евдокс Книдский

У этого термина существуют и другие значения, см. Аристотель (значения).

Аристо́тель (др.-греч. Ἀριστοτέλης; 384 до н. э., Стагира, Фракия — 322 до н. э., Халкида, остров Эвбея) — древнегреческий философ. Ученик Платона. С 343 до н. э. — воспитатель Александра Македонского[1]. В 335/4 г. до н. э.[2] основал Ликей (др.-греч. Λύκειον Лицей, или перипатетическую школу). Натуралист классического периода. Наиболее влиятельный из философов древности; основоположник формальной логики. Создал понятийный аппарат, который до сих пор пронизывает философский лексикон и стиль научного мышления.

Аристотель был первым мыслителем, создавшим всестороннюю систему философии, охватившую все сферы человеческого развития: социологию, философию, политику, логику, физику. Его взгляды на онтологию имели серьёзное влияние на последующее развитие человеческой мысли. Метафизическое учение Аристотеля было принято Фомой Аквинским и развито схоластическим методом. Карл Маркс называл Аристотеля величайшим мыслителем древности[3].





Биография

Аристотель родился в Стагире (поэтому получил прозвание Стагирит[4]), греческой колонии в Халкидиках, недалеко от Афонской горы, между июлем и октябрём[5] 384/383 года до нашей эры, по древнему летоисчислению в первый год 99 олимпиады. По-древнегречески город Аристотеля передаётся по-разному. В источниках Стагира упоминается в разных грамматических категориях рода и числа: в среднем роде мн. ч. – τὰ Στάγειρα, в женском роде ед. ч. – ἡ Στάγειρος или ἡ Στάγειρα[6].

Некоторые исследователи считали, что Стагира принадлежала к Македонии, а сам Аристотель по происхождению был македонянином. Основываясь на этом, они заключали, что национальность Аристотеля помогла ему беспристрастно рассмотреть и проанализировать разнообразие греческих политических устройств[7]. Однако, это не совсем так, поскольку Стагира оказалась под властью Македонии только с началом экспансии Филиппа II, который вторгся в Халкидики в конце сороковых IV века до н. э. В это время, около 349—348 г. до н.э., он захватил и разрушил Старгиру и некоторые другие города. Аристотель, тем временем, находился в Афинах, в школе Платона, а сам основатель академии был уже близок к смерти. В последующем Аристотель попросит Филиппа восстановить Стагиру и сам напишет для её граждан законы[8]. Принадлежность Стагиры к Македонии мы встречаем у Стефана Византийского в его «Этнике», где он пишет: «Στάγειρα, πόλις Μακεδονίας»[9] т.е. «Стагира город Македонский».

По свидетельству некоторых других источников Стагира находилась во Фракии. Исихий Мелетский в «Компендиуме жизнеописаний философов» пишет, что Аристотель «ἐκ Σταγείρων πόλεως τῆς Θρᾷκης»[10] т.е. «из Стагир города Фракии». Слово в слово встречается упоминание и в византийском словаре Суды X века: «Ἀριϛοτέλης υἱὸς Νιχομάχου καὶ Φαιϛιάδος ἐκ Σταγείρων πόλεως τῆς Θρᾴκης»[11] т.е. «Аристотель сын Никомаха и Фестиды из Стагир города Фракии».

Отец Аристотеля — Никомах был родом с острова Андрос. Мать Фестида происходила из Халкиды Эвбейской (именно туда Аристотель отправится во время своего изгнания из Афин, вероятно всего у него там оставались родственные связи). Выходит, что Аристотель был чистым греком по отцу и по матери. Никомах, отец Аристотеля, был потомственным асклепиадом и возводил свой род к гомеровскому герою Махаону, сыну Асклепия. Отец философа был придворным врачом и другом[12] Аминты III, отца Филиппа II и деда Александра Македонского. Согласно словарю Суды, отец Аристотеля был автором шести книг по медицине и одного сочинения по натурфилософии[13]. Он был первым наставником Аристотеля, поскольку у асклепиадов была традиция обучать своих детей с маленького возраста, и поэтому вполне возможно, что Аристотель помогал своему отцу, когда ещё был мальчиком [14]. По-видимому с этого начался его интерес к биологии.

Однако родители Аристотеля умерли, когда он ещё не достиг совершеннолетия. Поэтому его на воспитание взял Проксен — муж старшей сестры философа, Аримнесты, который происходил с Атарнеи — малоазийского города. Проксен позаботился об обучении своего подопечного.

В 367/6 году в семнадцатилетнем возрасте Аристотель приехал в Афины. Однако, в момент его приезда Платона не было в Академии. Согласно некоторым источникам, Аристотель до академии обучался ораторскому искусству у ритора Исократа[15]. В пользу этой версии говорит тот факт, что Аристотель имел особый интерес к риторике, который впоследствии воплотится в таких сочинениях как «Риторика», «Топика», «Первая аналитика», «Вторая аналитика», «Об истолковании». В них философ рассматривает не только виды речей и социальные позиции «ритор — аудитория», но и «начала» речи, а именно: звук, слог, глагол и т.д. Он положил основание первым логическим принципам рассуждения и сформулировал правила составлений силлогических фигур. Поэтому Аристотель вполне мог посвятить первые годы своего афинского обучения в риторической школе Исократа. В Академии Платона Аристотель пробыл 20 лет, до самой смерти своего учителя. В их отношениях выделяются как положительные, так и отрицательные моменты. Среди последних биографы Аристотеля повествуют не самые удачные бытовые сцены. Элиан оставил следующие свидетельства:

«Однажды, когда Ксенократ на некоторое время, чтобы посетить свой родной город, покинул Афины, Аристотель в сопровождении учеников, фокейца Мнасона и других, подошёл к Платону и стал его теснить. Спевсипп в этот день был болен и не мог сопровождать учителя, восьмидесятилетнего старца с уже ослабевшей от возраста памятью. Аристотель напал на него в злобе и с заносчивостью стал задавать вопросы, желая как-то изобличить, и держал себя дерзко и весьма непочтительно. С этого времени Платон перестал выходить за пределы своего сада и прогуливался с учениками только в его ограде. По прошествии трёх месяцев вернулся Ксенократ и застал Аристотеля прохаживающимся там, где обычно гулял Платон. Заметив, что он со своими спутниками после прогулки направляется не к дому Платона, а в город, он спросил одного из собеседников Аристотеля, где Платон, ибо подумал, что тот не выходит из-за недомогания. «Он здоров, — был ответ, — но, так как Аристотель нанес ему обиду, перестал здесь гулять и ведёт беседы с учениками в своём саду». Услышав это, Ксенократ сейчас же направился к Платону и застал его в кругу слушателей (их было очень много, и все люди достойные и известные). По окончании беседы Платон с обычной сердечностью приветствовал Ксенократа, а тот с неменьшей его; при этой встрече оба ни словом не обмолвились о случившемся. Затем Ксенократ собрал Платоновых учеников и стал сердито выговаривать Спевсиппу за то, что он уступил их обычное место прогулок, потом напал на Аристотеля и действовал столь решительно, что прогнал его и возвратил Платону место, где он привык учить»
— Элиан, "Пёстрые рассказы" III, 19.

Однако, несмотря на бытовые разногласия Аристотель оставался в школе Платона вплоть до самой смерти последнего и сблизился с Ксенократом, который уважительно относился к своему учителю. К тому же, Аристотель хотя во многом и не соглашался с учением Платона, однако, отзывался о нём положительно. В «Этике Никомаха» Аристотель пишет о Платоне: «Учение об идеях ввели люди нам близкие» [16]. В оригинале используется слово «φίλοι», которое можно переводить и как «друзья».

..Пришедший в славную землю Кекропии благочестиво
учредил алтарь святой дружбы мужа, которого дурным и
хвалить не пристало; он единственный или, во всяком случае,
первый из смертных показал очевидно и жизнью своей и
словами, что благой человек одновременно является и
блаженным; но теперь никто и никогда не сумеет уже этого
понять

Надпись, приписываемая Аристотелю, на алтаре Филии (Дружбе), воздвигнутом в честь Платона[17]
После смерти Платона (347 г. до н.э.) Аристотель вместе с Ксенократом, Эрастом и Кориском (последних двух Платон упоминает в VI письме и рекомендует им помириться с тираном Гермием, правителем Атарнеи и Ассоса, откуда они были родом) отправляется в Ассос, прибрежный город Малой Азии, расположенный напротив о. Лесбоса. За время прибывания в Ассосе Аристотель сблизился с Гермием. Тиран уважительно относился к философу и был слушателем его лекций. Близость способствовала тому, что Аристотель взял в жены его приемную дочь и племянницу Пифиаду, которая родила ему девочку, получившую имя матери. Пифиада была не единственной женщиной Аристотеля. После её смерти он незаконно взял в жены служанку Герпеллиду, от которой имел сына, названного, по древней греческой традиции, в честь отца Никомаха.

После трехлетнего пребывания в Ассосе, Аристотель по совету своего ученика Феофраста отправился на остров Лесбос и остановился в годе Мителены, где преподавал до 343/2 г. до н.э. пока не получил приглашение от Филиппа II стать воспитателем царского сына Александра. Причиной выбора Аристотеля на эту должность могли послужить близкие отношения Гермия с Филиппом[18].

Аристотель принялся за обучение Александра когда ему было 14 (или 13) лет. Процесс обучения проходил в Пелле, а после в городе Миезе в святилище нимф — Нимфейоне (др. греч. Νυμφαῖον). Аристотель обучал Александра разнообразным наукам, в том числе медицине. Философ привил царевичу любовь к гомеровской поэзии, так что в последующем, список «Иллиады», который Аристотель составил для Александра, царь будет хранить вместе с кинжалом под подушкой [19].

В это время Аристотель узнает о кончине Гермия. Город Гермия Атарнеи осадил Ментор, греческий военачальник служивший Дарию III. Ментор хитростью выманил Гермия из города, отвез в Сузы, долго пытал в надежде получить сведения о планах с Филиппом и в результате распял на кресте.

В 335/334 году Аристотель приостанавливает воспитание Александра, в связи с тем что отец последнего был убит и молодому царевичу пришлось взять власть в свои руки. В это время Аристотель решил отправится в Афины, где основал свою школу на северо-востоке города недалеко от храма Аполлона Ликейского. От названия храма местность получила название Ликей, которое, в свою очередь, перешло на новую философскую школу. Помимо этого, школу Аристотеля называли перипатетической — это наименование присутствует у ещё у Диогена Лаэртского, который утверждал, что школа Аристотеля получила такое названия из-за регулярных прогулок во время философских бесед (др. греч. περιπατέω — прогуливаться, гулять[20]). И хотя, прогуливаться во время преподавания практиковали многие философы[21], за последователями Аристотеля закрепилось название «перипатетиков».
Ликей Аристотеля в Афинах

После смерти Александра Македонского в 323 году д. н.э. в Афинах началось антимакедонское восстание. Афинское народное собрание провозгласило начало освободительного движения за независимость от македонской власти. Взбунтовавшиеся демократы издали постановление с требованием изгнать вражеские гарнизоны с Греции. В это время иерофант Елевсинских Мистерий Евримедон и ритор из школы Исократа Демофил обвинили Аристотеля в безбожии. Причиной столь громкого обвинения послужил гимн «Добродетели» двадцатилетней давности, который Аристотель написал в честь тирана Гермия. Обвинители утверждали, что стихи написаны в стиле гимнов Аполлону, а тиран Атарнеи не достоин такого почитания. Однако, скорее всего гимн Аристотеля послужил всего лишь предлогом для возбуждения против философа политического преследования, а на самом деле основной причиной были тесные связи философа с Александром Македонским. К тому же, Аристотель был метеком, а следовательно не обладал афинским гражданством и полнотой политических прав. Юридически ему даже не принадлежал Ликей (Аристотель его не упоминает в своем завещании). В конечном счете, Аристотель решил не повторять судьбу Сократа и уехал в Халкиду Эвбейскую. Там он жил в доме своей матери вместе со своей второй женой Герпелидой и двумя детьми Никомахом и Пифиадой.

В 322 г. до н.э., по древнегреческому исчислению на 3-м году 114 олимпиады (через год после смерти Александра Македонского), от болезни желудка умер Аристотель (по другой версии отравился аконитом[22]). Его тело было перенесено в Стагиры, где благодарные сограждане воздвигли философу склеп. В честь Аристотеля были установлены празднества носившие названия «Аристотелии», а месяц, в который они проводились был назван «Аристотелий».

Философское учение Аристотеля

Аристотель разделяет науки на теоретические, цель которых — знание ради знания, практические и «поэтические» (творческие). К теоретическим наукам относятся физика, математика и «первая философия» (она же — теологическая философия, она же позднее была названа метафизикой). К практическим наукам — этика и политика (она же — наука о государстве)[23][24]. Одним из центральных учений «первой философии» Аристотеля является учение о четырёх причинах, или первоначалах.

Учение о четырёх причинах

В «Метафизике» и других трудах Аристотель развивает учение о причинах и первоначалах всего сущего. Причины эти таковы:

  1. Материя (греч. ΰλη, греч. ὑποκείμενον) — «то, из чего». Многообразие вещей, существующих объективно; материя вечна, несотворима и неуничтожима; она не может возникнуть из ничего, увеличиться или уменьшиться в своём количестве; она инертна и пассивна. Бесформенная материя представляет собой небытие. Первично оформленная материя выражена в виде пяти первоэлементов (стихий): воздух, вода, земля, огонь и эфир (небесная субстанция).
  2. Форма (греч. μορφή, греч. тò τί ἧν εἶναι) — «то, что». Сущность, стимул, цель, а также причина становления многообразных вещей из однообразной материи. Создает формы разнообразных вещей из материи Бог (или ум-перводвигатель). Аристотель подходит к идее единичного бытия вещи, явления: оно представляет собою слияние материи и формы.
  3. Действующая, или производящая причина (греч. τὸ διὰ τί) — «то, откуда». Характеризует момент времени, с которого начинается существование вещи. Началом всех начал является Бог. Существует причинная зависимость явления сущего: есть действующая причина — это энергийная сила, порождающая нечто в покое универсального взаимодействия явлений сущего, не только материи и формы, акта и потенции, но и порождающей энергии-причины, имеющей наряду с действующим началом и целевой смысл.
  4. Цель, или конечная причина (греч. τὸ οὖ ἕνεκα) — «то, ради чего». У каждой вещи есть своя частная цель. Высшей целью является Благо.
Античная философия
Предфилософская традиция (VIII—VII вв. до н. э.)

Акусилай  · Гомер  · Гесиод  · Лин  · Мусей  · Орфей  · Ферекид  · Эпименид

Натурфилософия
(VII—V вв. до н. э.)
Школа Гераклита (Гераклит  · Кратил)

Вне школ (Эмпедокл  · Диоген Аполлонийский)

Софисты
(V—IV вв. до н. э.)

Младшие софисты (Фрасимах  · Калликл  · Критий  · Ликофрон  · Алкидам

Классический период
(V—IV вв. до н. э.)

Перипатетики (Аристотель  · Теофраст  · Эвдем Родосский  · Стратон  · Аристоксен  · Дикеарх  · Клеарх)

Эллинистическая философия
(IV в. до н. э. — V в. н. э.)
п • о • р

Акт и потенция

Своим анализом потенции и акта Аристотель ввёл в философию принцип развития, что явилось ответом на апорию элейцев, по которой сущее может возникнуть либо из сущего, либо из не-сущего. Аристотель же говорил, что и то и другое невозможно, во-первых — потому что сущее уже существует, а во-вторых — нечто не может возникнуть из ничего, а значит возникновение и становление вообще невозможно.

Акт и потенция (действительность и возможность):

  • акт — деятельное осуществление чего-либо;
  • потенция — сила, способная к такому осуществлению.

Категории философии

Категории — это наиболее общие и фундаментальные понятия философии, выражающие существенные, всеобщие свойства и отношения явлений действительности и познания. Категории образовались как результат обобщения исторического развития познания.

Аристотель разработал иерархическую систему категорий, в которой основной была «сущность», или «субстанция», а остальные считались её признаками. Он создал классификацию свойств бытия, всесторонне определяющих субъект — 9 предикатов.

На первом месте стоит категория сущности с выделением первой сущности — индивидуального бытия, и второй сущности — бытия видов и родов. Другие категории раскрывают свойства и состояния бытия: количество, качество, отношение, место, время, обладание, положение, действие, страдание.

Стремясь к упрощению категориальной системы, Аристотель затем признавал среди основных девяти категорий только три — время, место, положение (или сущность, состояние, отношение).

С Аристотеля начинают складываться основные концепции пространства и времени:

  • субстанциональная — рассматривает пространство и время как самостоятельные сущности, первоначала мира.
  • реляционная — (от лат. Relativus — относительный). Согласно этой концепции пространство и время — не самостоятельные сущности, а системы отношений, образуемые взаимодействующими материальными объектами.

Категории пространства и времени выступают как «метод» и число движения, то есть как последовательность реальных и мысленных событий и состояний, а значит органически связаны с принципом развития.

Конкретное воплощение Красоты как принципа мирового устройства Аристотель видел в Идее или Уме.

Аристотель создал иерархию уровней всего сущего (от материи как возможности к образованию единичных форм бытия и далее):

  • неорганические образования (неорганический мир).
  • мир растений и живых существ.
  • мир различных видов животных.
  • человек.

История философии

Аристотель утверждал, что философия появляется на основе «эпистемы» — знаний, выходящих за рамки чувств, навыков и опыта. Так эмпирические знания в области исчисления, здоровья человека, природных свойств предметов явились не только зачатками наук, но и теоретическими предпосылками возникновения философии. Аристотель выводит философию из зачатков наук.

Философия — это система научных знаний.

Бог как перводвигатель, как абсолютное начало всех начал

По утверждению Аристотеля, мировое движение есть цельный процесс: все его моменты взаимно обусловлены, что предполагает наличие и единого двигателя. Далее, исходя из понятия причинности, он приходит к понятию о первой причине. А это так называемое космологическое доказательство бытия Бога. Бог есть первая причина движения, начало всех начал, так как не может быть бесконечный ряд причин или безначальный. Есть причина, сама себя обусловливающая: причина всех причин.

Абсолютное начало всякого движения — божество как общемировая сверхчувственная субстанция. Аристотель обосновал бытие божества усмотрением принципа благоустройства Космоса. По Аристотелю, божество служит предметом высшего и наиболее совершенного познания, так как всё знание направлено на форму и сущность, а Бог есть чистая форма и первая сущность.

Идея души

Аристотель считал, что душа, обладающая целостностью, есть не что иное, как неотделимый от тела его организующий принцип, источник и способ регуляции организма, его объективно наблюдаемого поведения. Душа — это энтелехия тела. Душа неотделима от тела, но сама имматериальна, нетелесна. То, благодаря чему мы живём, ощущаем и размышляем, — это душа. «Душа есть причина как то, откуда движение, как цель и как сущность одушевлённых тел.»[25]

Таким образом, душа есть некий смысл и форма, а не материя, не субстрат.

Телу присуще жизненное состояние, образующее его упорядоченность и гармонию. Это и есть душа, то есть отражение актуальной действительности всемирного и вечного Ума. Аристотель дал анализ различных частей души: памяти, эмоций, перехода от ощущений к общему восприятию, а от него — к обобщённому представлению; от мнения через понятие к знаниям, а от непосредственно ощущаемого желания — к разумной воле.

"Душа различает и познаёт сущее, но она сама много «времени проводит в ошибках». «Добиться о душе чего-нибудь достоверного во всех отношениях, безусловно, труднее всего.»[25]

Теория познания и логика

Познание у Аристотеля имеет своим предметом бытие. Основа опыта — в ощущениях, памяти и привычке. Любое знание начинается с ощущений: оно есть то, что способно принимать форму чувственно воспринимаемых предметов без их материи; разум же усматривает общее в единичном.

Однако с помощью одних только ощущений и восприятий приобрести научное знание нельзя, потому что все вещи имеют изменчивый и переходящий характер. Формами истинно научного знания являются понятия, постигающие сущность вещи.

Детально и глубоко разобрав теорию познания, Аристотель создал труд по логике, который сохраняет своё непреходящее значение и поныне. Здесь он разработал теорию мышления и его формы, понятия, суждения и умозаключения.

Аристотель является и основоположником логики.

Задача познания состоит в восхождении от простого чувственного восприятия к вершинам абстракции. Научное знание есть знание наиболее достоверное, логически доказуемое и необходимое.

В учении о познании и его видах Аристотель различал «диалектическое» и «аподиктическое» познание. Область первого — «мнение», получаемое из опыта, второго — достоверное знание. Хотя мнение и может получить весьма высокую степень вероятности по своему содержанию, опыт не является, по Аристотелю, последней инстанцией достоверности знания, ибо высшие принципы знания созерцаются умом непосредственно.

Отправным пунктом познания являются ощущения, получаемые в результате воздействия внешнего мира на органы чувств, без ощущений нет знаний. Отстаивая это теоретико-познавательное основное положение, «Аристотель вплотную подходит к материализму». Ощущения Аристотель считал надёжными, достоверными свидетельствами о вещах, но оговариваясь добавлял, что сами по себе ощущения обуславливают лишь первую и самую низшую ступень познания, а на высшую ступень человек поднимается благодаря обобщению в мышлении общественной практики.

Цель науки Аристотель видел в полном определении предмета, достигаемом только путём соединения дедукции и индукции:

1) знание о каждом отдельном свойстве должно быть приобретено из опыта;

2) убеждение в том, что это свойство — существенное, должно быть доказано умозаключением особой логической формы — категорическим силлогизмом.

Исследование категорического силлогизма, осуществлённое Аристотелем в «Аналитике», стало наряду с учением о доказательстве центральной частью его логического учения.

Основной принцип силлогизма выражает связь между родом, видом и единичной вещью. Эти три термина понимались Аристотелем как отражение связи между следствием, причиной и носителем причины.

Система научных знаний не может быть сведена к единой системе понятий, ибо не существует такого понятия, которое могло бы быть предикатом всех других понятий: поэтому для Аристотеля оказалось необходимым указать все высшие роды, а именно категории, к которым сводятся остальные роды сущего.

Размышляя над категориями и оперируя ими в анализе философских проблем, Аристотель рассматривал и операции ума и его логику, и, в том числе, логику высказываний. Разрабатывал Аристотель и проблемы диалога, углубившие идеи Сократа.

Он сформулировал логические законы:

Аристотель разрабатывал учение о силлогизмах, в котором рассматриваются всевозможные виды умозаключений в процессе рассуждений.

Этические взгляды

Для обозначения совокупности добродетелей характера человека как особой предметной области знания и для выделения самого этого знания науки Аристотель ввёл термин «этика». Отталкиваясь от слова «этос» (др. греч. ethos) Аристотель образовал прилагательное «этический» для того, чтобы обозначить особый класс человеческих качеств, названных им этическими добродетелями. Этические добродетели являются свойствами характера темперамента человека, их также называют душевными качествами.

Учение о добродетелях

Аристотель делит все добродетели на нравственные, или этические, и мыслительные, или разумные, или дианоэтические[23][26]. Этические добродетели представляют собой середину между крайностями — избытком и недостатком — и включают в себя: кротость, мужество, умеренность, щедрость, величавость, великодушие, честолюбие, ровность, правдивость, любезность, дружелюбие, справедливость, практическая мудрость, справедливое негодование[27]. Относительно нравственной добродетели Аристотель утверждает, что она есть «способность поступать наилучшим образом во всём, что касается удовольствий и страданий, а порочность — это её противоположность»[28]. Нравственные, или этические, добродетели (добродетели характера) рождаются из привычек-нравов: человек действует, приобретает опыт, и на основе этого формируются черты его характера. Разумные добродетели (добродетели ума) развиваются в человеке благодаря обучению[29].

Добродетель — это внутренний порядок или склад души; порядок обретается человеком в сознательном и целенаправленном усилии.


Аристотель, как и Платон, делил душу на три силы: разумную (логическую), страстную (фумоейдическую) и желающую (епифумическую). Каждую из сил души Аристотель наделяет свойственной ей добродетелью: логическую — разумностью; страстную — кротостью и мужеством; желающую — воздержностью и целомудрием. В целом душа, по Аристотелю, имеет следующие добродетели: справедливость, благородство и великодушие[30]

Внутренний конфликт

Каждая ситуация выбора сопряжена с конфликтом. Однако выбор нередко переживается гораздо мягче — как выбор между различного рода благами (зная добродетель, можно вести порочную жизнь).

Аристотель постарался показать возможность разрешения этого нравственного затруднения.

Слово «знать» употребляется в двух значениях:

1) «знает» говорят о том, кто только обладает знанием;

2) о том, кто применяет знание на практике.

Далее Аристотель уточнял, что, строго говоря, обладающим знанием следует считать лишь того, кто может применять его. Так, если человек знает одно, а поступает по-другому, значит не знает, значит он обладает не знанием, а мнением и ему следует добиться истинного знания, выдерживающего испытание в практической деятельности.

Добродетельность как разумность обретается человеком в процессе уяснения собственной двойственности и разрешения внутреннего конфликта (по крайней мере, насколько это в силах самого человека).

Человек

Для Аристотеля человек — это прежде всего общественное или политическое существо («политическое животное»), одарённое речью и способное к осознанию таких понятий как добро и зло, справедливость и несправедливость, то есть обладающее нравственными качествами.

В «Никомаховой этике» Аристотель отмечал, что «человек по природе существо общественное», а в «Политике» — существо политическое. Он также выдвинул положение, что человек рождается политическим существом и несёт в себе инстинктивное стремление к совместной жизни. Врождённое неравенство способностей — причина объединения людей в группы, отсюда же различие функций и места людей в обществе.

В человеке есть два начала: биологическое и общественное. Уже с момента своего рождения человек не остаётся наедине с самим собой; он приобщается ко всем свершениям прошлого и настоящего, к мыслям и чувствам всего человечества. Жизнь человека вне общества невозможна.

Космология Аристотеля

Аристотель вслед за Евдоксом учил, что Земля, являющаяся центром Вселенной, шарообразна. Доказательство шарообразности Земли Аристотель видел в характере лунных затмений, при которых тень, бросаемая Землёй на Луну, имеет по краям округловатую форму, что может быть только при условии шарообразности Земли. Ссылаясь на утверждения ряда античных математиков, Аристотель считал окружность Земли равной 400 тысяч стадий (ок. 71200 км). Аристотель кроме того первым доказал шарообразность и Луны на основе изучения её фаз. Его сочинение «Метеорология» явилось одной из первых работ по физической географии.

Влияние геоцентрической космологии Аристотеля сохранилось вплоть до Коперника. Аристотель руководствовался планетарной теорией Евдокса Книдского, но приписал планетарным сферам реальное физическое существование: Вселенная состоит из ряда концентрических сфер, движущихся с различными скоростями и приводимых в движение крайней сферой неподвижных звёзд.

Шарообразны и небесный свод и все небесные светила. Однако доказывал эту мысль Аристотель неправильно, исходя из телеологической идеалистической концепции. Шарообразность небесных светил Аристотель выводил из того ложного взгляда, что так называемая «сфера» является наиболее совершенной формой.

Идеализм Аристотеля получает в его учении о мирах окончательное оформление:

«Подлунный мир», то есть область между орбитой Луны и центром Земли, есть область беспорядочных неравномерных движений, а все тела в этой области состоят из четырёх низших элементов: земли, воды, воздуха и огня. Земля как наиболее тяжёлый элемент занимает центральное место. Над ней последовательно располагаются оболочки воды, воздуха и огня.

«Надлунный мир», то есть область между орбитой Луны и крайней сферой неподвижных звёзд, есть область вечноравномерных движений, а сами звёзды состоят из пятого, совершеннейшего элемента — эфира.

Эфир (пятый элемент или quinta essentia) входит в состав звёзд и неба. Это божественный, нетленный и совершенно непохожий на другие четыре элемента.

Звёзды, по Аристотелю, неподвижно укреплены на небе и обращаются вместе с ним, а «блуждающиеся светила» (планеты) движутся по семи концентрическим кругам.
Причиной небесного движения является Бог.

Учение о государстве

Аристотель подверг критике учение Платона о совершенном государстве и предпочитал говорить о таком политическом устройстве, которое может иметь у себя большинство государств. Он считал, что предлагаемая Платоном общность имущества, жён и детей приведёт к уничтожению государства. Аристотель был убеждённым защитником прав индивида, частной собственности и моногамной семьи, а также сторонником рабства.

Однако Аристотель не признавал обоснованным обращение военнопленных в рабство, по его мнению рабами должны быть те, кто обладая физической силой не обладают рассудком - "Все те, кто в такой сильной степени отличается от других людей, в какой душа отличается от тела, а человек от животного ..., те люди по своей природе — рабы; ... раб по природе — тот, кто может принадлежать другому (потому он и принадлежит другому) и кто причастен к рассудку в такой мере, что способен понимать его приказания, но сам рассудком не обладает" [31].

Осуществив грандиозное обобщение социального и политического опыта эллинов, Аристотель разработал оригинальное социально-политическое учение. При исследовании социально-политической жизни он исходил из принципа: «Как и всюду, наилучший способ теоретического построения состоит в рассмотрении первичного образования предметов». Таким «образованием» он считал естественное стремление людей к совместной жизни и к политическому общению.

По Аристотелю, человек — политическое существо, то есть социальное, и он несёт в себе инстинктивное стремление к «совместному сожительству».

Первым результатом социальной жизни Аристотель считал образование семьи — муж и жена, родители и дети… Потребность во взаимном обмене привела к общению семей и селений. Так возникло государство. Государство создаётся не ради того, чтобы жить вообще, а жить, преимущественно, счастливо.

Согласно Аристотелю государство возникает только тогда, когда создаётся общение ради благой жизни между семьями и родами, ради совершенной и достаточной для жизни самой себя.

Природа государства стоит «впереди» семьи и индивида. Так совершенство гражданина обусловливается качествами общества, которому он принадлежит — кто желает создать совершенных людей, должен создать совершенных граждан, а кто хочет создать совершенных граждан, должен создать совершенное государство.

Отождествив общество с государством, Аристотель был вынужден заняться поисками целей, интересов и характера деятельности людей от их имущественного положения и использовал этот критерий при характеристике различных слоёв общества. Он выделял три главных слоя граждан: очень зажиточные, средние, крайне неимущие. По мысли Аристотеля, бедные и богатые «оказываются в государстве элементами, диаметрально противоположными друг другу, что в зависимости от перевеса того или иного из элемента устанавливается и соответствующая форма государственного строя».

Наилучшее государство — это такое общество, которое достигается через посредство среднего элемента (то есть «среднего» элемента между рабовладельцами и рабами), и те государства имеют наилучший строй, где средний элемент представлен в большем числе, где он имеет большее значение сравнительно с обоими крайними элементами. Аристотель отмечал, что, когда в государстве много лиц лишено политических прав, когда в нём много бедняков, тогда в таком государстве неизбежно бывают враждебно настроенные элементы.

Основным общим правилом, по идее Аристотеля, должно служить следующее: ни одному гражданину не следует давать возможности чрезмерно увеличивать свою политическую силу сверх надлежащей меры[32].

Политик и политика

Аристотель, опираясь на результаты платоновской политической философии, выделил специальное научное изучение определённой области общественных отношений в самостоятельную науку о политике.

Согласно Аристотелю, люди могут жить только в обществе, в условиях политической системы, так как «человек по природе своей существо политическое». Чтобы правильно устроить общественную жизнь, людям необходима политика.

Политика — наука, знание о том, как наилучшим образом организовать совместную жизнь людей в государстве.

Политика представляет собой искусство и умение государственного управления.

Сущность политики раскрывается через её цель, которая, по мнению Аристотеля, заключается в том, чтобы придать гражданам высокие нравственные качества, сделать их людьми, поступающими справедливо. То есть цель политики — справедливое (общее) благо. Достичь этой цели нелегко. Политик должен учитывать, что люди обладают не только добродетелями, но и пороками. Поэтому задачей политики является не воспитание нравственно совершенных людей, а воспитание добродетелей в гражданах. Добродетель гражданина состоит в умении исполнять свой гражданский долг и в способности повиноваться властям и законам. Поэтому политик должен искать наилучшего, то есть наиболее отвечающего указанной цели государственного устройства.

Государство — продукт естественного развития, но и одновременно высшая форма общения. Человек по природе своей есть существо политическое и в государстве (политическом общении) завершается процесс этой политической природы человека.

Формы государственного правления

Формы правления, политические режимы и системы
Портал:Политика · править

В зависимости от целей, которые ставят перед собой правители государства, Аристотель различал правильные и неправильные государственные устройства:

Правильный строй — строй, при котором преследуется общее благо, независимо от того, правит ли один, немногие или многие:

  • Аристократия (греч. aristokratia — власть лучших) — форма государственного правления, при которой верховная власть принадлежит по наследству родовой знати, привилегированному сословию. Власть немногих, но более чем одного.
  • Полития — Аристотель считал эту форму наилучшей. Она встречается крайне «редко и у немногих». В частности, обсуждая возможность установления политии в современной ему Греции, Аристотель пришёл к выводу, что такая возможность невелика. В политии правит большинство в интересах общей пользы. Полития — «средняя» форма государства, и «средний» элемент здесь доминирует во всём: в нравах — умеренность, в имуществе — средний достаток, во властвовании — средний слой. «Государство, состоящее из средних людей, будет иметь и наилучший государственный строй».

Неправильный строй — строй, при котором преследуются частные цели правителей:

  • Тирания — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя.
  • Олигархия — соблюдает выгоды состоятельных граждан. Строй, при котором власть находится в руках людей богатых и благородного происхождения и образующих меньшинство.
  • Демократия — выгоды неимущих, среди неправильных форм государства Аристотель отдавал предпочтение именно ей, считая её наиболее сносной. Демократией следует считать такой строй, когда свободнорождённые и неимущие, составляя большинство, имеют верховную власть в своих руках.
Отклонение от монархии даёт тиранию,

отклонение от аристократии — олигархию,
отклонение от политии — демократию.
отклонение от демократии — охлократию.

В основе всех общественных потрясений лежит имущественное неравенство. По Аристотелю, олигархия и демократия основывают своё притязание на власть в государстве на том, что имущественное — удел немногих, а свободой пользуются все граждане. Олигархия защищает интересы имущих классов. Общей же пользы ни одна из них не имеет.

При любом государственном строе общим правилом должно служить следующее: ни одному гражданину не следует давать возможность чрезмерно увеличивать свою политическую силу сверх надлежащей меры. Аристотель советовал наблюдать за правящими лицами, чтобы они не превращали государственную должность в источник личного обогащения.

Отступление от права означает отход от цивилизованных форм правления к деспотическому насилию и вырождению закона в средство деспотизма. «Не может быть делом закона властвование не только по праву, но и вопреки праву: стремление же к насильственному подчинению, конечно противоречит идее права».

Главное в государстве — гражданин, то есть тот, кто участвует в суде и управлении, несёт военную службу и выполняет жреческие функции. Рабы исключались из политической общности, хотя должны были составлять, по мнению Аристотеля, большую часть населения.

Аристотель предпринял гигантское по масштабам исследование «конституции» — политического устройства 158 государств (из них сохранилось только одно — «Афинская полития»).

Сочинения

Многочисленные сочинения Аристотеля охватывают почти всю область доступного тогда знания, которое в его трудах получило более глубокое философское обоснование, было приведено в строгий, систематический порядок, и его эмпирический базис значительно вырос. Некоторые из этих сочинений не были выпущены им самим при жизни, а многие другие подложно ему приписаны впоследствии. Но даже некоторые места тех сочинений, которые бесспорно принадлежат ему, можно поставить под сомнение, и уже древние старались объяснить себе эту неполноту и отрывочность превратностями судьбы рукописей Аристотеля. По преданию, сохранившемуся у Страбона и Плутарха, Аристотель завещал свои сочинения Феофрасту, от которого они перешли к Нелию из Скепсиса. Наследники Нелия спрятали драгоценные рукописи от жадности пергамских царей в погреб, где они сильно пострадали от сырости и плесени. В I веке до н. э. они были проданы за высокую цену богачу и любителю книг Апелликону в самом жалком состоянии, и он постарался восстановить пострадавшие места рукописей своими собственными прибавками, но не всегда удачно. Впоследствии, при Сулле, они попали в числе прочей добычи в Рим, где Тиранниан и Андроник Родосский издали их в их нынешнем виде[33].

Из сочинений Аристотеля до нас не дошли написанные в общедоступной форме (экзотерические), например, «Диалоги», хотя принятое древними различие между экзотерическими и эзотерическими сочинениями не было так строго проведено самим Аристотелем и во всяком случае не означало различия по содержанию. Дошедшие до нас сочинения Аристотеля далеко не одинаковы по своим литературным достоинствам: в одном и том же сочинении одни разделы производят впечатление основательно обработанных и подготовленных для обнародования текстов, другие — более или менее подробных набросков. Наконец, есть и такие, которые заставляют предполагать, что они были только заметками учителя для предстоящих лекций, а некоторые места, как, возможно, его «Эвдемова этика», по-видимому, обязаны своим происхождением запискам слушателей или, по крайней мере, переработаны по этим запискам.

В пятой книге «Historia animalium» Аристотель упомянул о своём «Учении о растениях», которое сохранилось только в небольшом числе фрагментов. Эти фрагменты были собраны и изданы в 1838 году немецким ботаником Х. Виммером[de]. Из них можно видеть, что Аристотель признавал существование двух царств в окружающем мире: неодушевлённую и живую природу. Растения он относил к одушевлённой, живой природе. По Аристотелю, растения обладают низшей ступенью развития души по сравнению с животными и человеком. Аристотель отмечал в природе растений и животных некоторые общие свойства. Он писал, например, что в отношении некоторых обитателей моря трудно решить, растения это или животные[34].

Аристотелев корпус

В «Аристотелев корпус» (лат. Corpus Aristotelicum) по традиции включают труды, излагающие учение Аристотеля, принадлежащие самому Аристотелю. Далее сочинения, принадлежность которых Аристотелю считается сомнительной, помечены знаком *. Сочинения, которые по общему признанию исследователей Аристотелю не принадлежат, помечены знаком **.

Логика (Органон)

О природе

Метафизика

Этика и политика

Риторика и поэтика

Рецепция

Внешность и привычки

По мнению греческих биографов, Аристотель страдал дефектами речи, был «коротконогий, с маленькими глазами, носил нарядную одежду и подстриженную бороду»[35]. По Элиану, Платон не одобрял ни образа жизни Аристотеля, ни его манеру одеваться: он носил пышную одежду и нарядную обувь, подстригал бороду и рисовался множеством перстней на руках. «И какая-то насмешка была на его лице, неуместная болтливость также свидетельствовала о его характере»[36].

Старинные русские источники вторят позднеантичной рецепции, описывая Аристотеля так:

Образ же имел возраста своего средний. Глава его не велика, голос его тонок, очи малы, ноги тонки. А ходил в разноцветном и хорошем одеянии. А перстней и чепей золотых охочь был носити… а умывался в судне маслом древяным теплым

— Сказание о еллинском философе и премудром Аристотеле[37]

Здесь же рассказывается о том, как Аристотель, чтобы не спать слишком долго, ложился с бронзовым шаром в руке, который, падая в металлический таз, будил философа.

Издания

Первое полное издание на латинском языке с комментариями арабского философа Аверроэса появилось в 1489 году в Венеции, а первое греческое издание сделано Альдом Мануцием (5 т., Венеция, 1495-98). За этим последовало новое издание, пересмотренное Эразмом Роттердамским (Базель, 1531), потом другое, пересмотренное Сильбургом (Франкф., 1584) и многие другие. В конце XVIII века Буле сделал новое греческое и латинское издание (5 т., Цвейбрюк. и Страсб., 1791—1800). В XIX веке на средства Берлинской академии было подготовлено пятитомное полное издание сочинений, комментариев, схолий и фрагментов (Берлин, 1831—71), которое послужило пособием и для французского издания Дидо в Париже (5 т., 1848—74).

Переводчики Аристотеля на русский язык

Примечание. В список включены переводчики подлинных трудов Аристотеля и неподлинных его трудов (Corpus Aristotelicum)

Память

В честь Аристотеля названы:

См. также

Напишите отзыв о статье "Аристотель"

Примечания

  1. ↑ Аристотель // Большая Советская Энциклопедия. 3-е изд. / Гл. ред. А. М. Прохоров. — М.: Советская Энциклопедия, 1970. — Т. 2. Ангола — Барзас. — С. 195—196.
  2. ↑ Лебедев А. В. [iph.ras.ru/elib/2299.html Перипатетическая школа] // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
  3. ↑ Карл Маркс. [www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital1/kapital1-13.html#c13.3.b Глава XIII. Машины и крупная промышленность] // Капитал. Критика политической экономии = Das Kapital. Kritik der politischen Ökonomie / пер. с нем. И. И. Скворцова-Степанова, проверенный и исправленный. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1949. — Т. I. — С. 414. — 794 с. — 250 000 экз.
  4. ↑ [bse2.ru/book_view.jsp?idn=027956&page=6&format=djvu БСЭ, второе издание, т. 3. стр. 7. М., 1950 г.]
  5. ↑ Лосев и др., 2005, с. 197.
  6. ↑ [play.google.com/books/reader?id=Y10GAAAAQAAJ&printsec=frontcover&output=reader&hl=ru&pg=GBS.PA584 Stephani Byzantii. Ethnicorum / Avgusti Meinekii. Berolini. 1849. P. 584]
  7. ↑ Редькин П.Г. Из лекций по истории философии права. СПб. 1890. С. 359.
  8. ↑ Диоген Лаэртский. V, 1, 4
  9. ↑ Ethnicorum / Avgusti Meinekii. Berolini. 1849. P. 584
  10. ↑ Rose V. Aristotelis qui ferebantur librorum fragmenta. — Lipsiae, 1836. — С. 10. — 449 с.
  11. ↑ [play.google.com/books/reader?printsec=frontcover&output=reader&id=PtMNAAAAIAAJ&pg=GBS.PA170 Suidae Lexicon / Immanuelis Bekkeri. Berolini. 1854. P. 170]
  12. ↑ Диоген Лаэртский. V, 1, 1
  13. ↑ [play.google.com/books/reader?printsec=frontcover&output=reader&id=PtMNAAAAIAAJ&pg=GBS.PA170 Suidae Lexicon / Immanuelis Bekkeri. Berolini. 1854. P. 743]
  14. ↑ www.pi-schools.gr/books/gymnasio/anth_c/math/s_082_106.pdf
  15. ↑ Лосев и др., 2005, с. 186.
  16. ↑ NE 1096a 11-13
  17. ↑ Лосев и др., 2005, с. 222.
  18. ↑ Лосев и др., 2005, с. 225.
  19. ↑ Плутарх. «Александр», 8
  20. ↑ Древнегреческо-русский словарь / И. Х. Дворецкий. — М. : Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1958. — Т. 2. С. 1298.
  21. ↑ Лосев и др., 2005, с. 237.
  22. ↑ Диоген Лаэртский. V, 1, 6.
  23. ↑ 1 2 Лебедев А. В. [iph.ras.ru/elib/0264.html «Аристотель»] // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
  24. ↑ Классификация наук Аристотелем по В. Ф. Асмусу
  25. ↑ 1 2 Аристотель. О душе // [psylib.org.ua/books/arist01/index.htm Сочинения]. — М.: Мысль, 1976. — Т. 1. — С. 371 — 448.
  26. ↑ Аристотель. Евдемова этика. 1220a5. Аристотель. Никомахова этика. 1103a.
  27. ↑ См.: Аристотель. Никомахова Этика. 1107a26-1108b6. Аристотель. Евдемова этика. 1220b38-1221a12
  28. ↑ Никомахова этика. 1104b25-30.
  29. ↑ Никомахова этика. 1103a14-20.
  30. ↑ Ioannis Stobaei. Florilegium. Vol. 1. Lipsiae, 1838, p. 5
  31. ↑ [ru.wikisource.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0_(%D0%90%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C)/%D0%9E_%D0%B4%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D1%85%D0%BE%D0%B7%D1%8F%D0%B9%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B5_%D0%B8_%D1%80%D0%B0%D0%B1%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B5 Политика (Аристотель)/О домохозяйстве и рабстве — Викитека]. ru.wikisource.org. Проверено 23 октября 2016.
  32. ↑ Философия: учебник / А. Г. Спиркин. — 2-е изд. М.: Гардарики, 2010. — 66 С.
  33. ↑ www.plato.spbu.ru/TEXTS/ARIST/opera/00.pdf
  34. ↑ Базилевская Н. А., Белоконь И. П., Щербакова А. А. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/bazilevskaja1968_kratk_ist_bot.djvu Краткая история ботаники] / Отв. ред. проф. Л. В. Кудряшов; ТР. МОИП. Т. XXXI. Отд. биол. Секц. ботаники. — М.: Наука, 1968. — С. 13. — 310 с.
  35. ↑ Диоген Лаэртский. V, 1, 2.
  36. ↑ Aelianus. Variae historiae III, 19.
  37. ↑ Цит. по: Сперанский М.Н. Из истории отреченных книг. IV. «Аристотелевы врата» и «Тайная тайных». СПб., 1908, с.240.

Литература

Тексты

Стандартное издание (Берлинское):

  • [www.archive.org/details/aristotelisopera01arisrich Vol. I (1831)]
  • [www.archive.org/details/aristotelisopera02arisrich Vol. II (1831)]
  • [www.archive.org/details/aristotelisopera03arisrich Vol. III (1831)] Латинские тексты.
  • [www.archive.org/details/aristotelisopera04arisrich Vol. IV (1836)] Схолии к Аристотелю.
  • [www.archive.org/details/aristotelisopera05arisrich Vol. V (1870)] Фрагменты. Дополнение к схолиям. Указатель.

Переводы

Русские

здесь указаны только последние русские переводы, более подробно см. в статьях об отдельных произведениях
  • Аристотель. Сочинения. В 4 т. (Серия «Философское наследие»). М.: Мысль, 1975—1983.
    • Т. 1. / Ред. и вступ. ст. В. Ф. Асмуса. 1975. 552 стр. 220000 экз.
      • Метафизика. / Пер. А. В. Кубицкого в переработке М. И. Иткина.
      • О душе. / Пер. П. С. Попова в переработке М. И. Иткина.
    • Т. 2. / Ред. и вступ. ст. З. Н. Микеладзе. 1978. 688 стр. 220000 экз.
      • Категории. / Пер. А. В. Кубицкого в переработке З. Н. Микеладзе.
      • Об истолковании. / Пер. Э. Л. Радлова в переработке З. Н. Микеладзе.
      • Первая аналитика. / Пер. Б. А. Фохта.
      • Вторая аналитика. / Пер. Б. А. Фохта.
      • Топика. / Пер. М. И. Иткина.
      • О софистических опровержениях. / Пер. М. И. Иткина.
    • Т. 3. / Ред и вступ. ст. И. Д. Рожанского. 1981. 616 стр. 220000 экз.
      • Физика. / Пер. В. П. Карпова.
      • О небе. / Пер. А. В. Лебедева.
      • О возникновении и уничтожении. / Пер. Т. А. Миллер.
      • Метеорологика. / Пер. Н. В. Брагинской.
    • Т. 4. / Ред. и вступ. ст. А. И. Доватура, Ф. Х. Кессиди. 1983. 832 стр. 80000 экз.
      • Никомахова этика. / Пер. Н. В. Брагинской.
      • Большая этика. / Пер. Т. А. Миллер.
      • Политика. / Пер. С. А. Жебелева под ред. А. И. Доватура.
      • Поэтика. / Пер. М. Л. Гаспарова.
  • Аристотель. [factology.ru/library/aristotel-analitiki Аналитики, Первая и Вторая] (недоступная ссылка с 12-05-2013 (3992 дня)). / Пер. Б. А. Фохт. М., 1952.
  • Аристотель. Афинская полития. / Пер. С. И. Радцига. М.-Л.: Соцэкгиз, 1936. 198 стр. 10000 экз.
    • переизд.: М., Гос. публ. ист. б-ка России, 2003. 229 с. 500 экз.
  • Аристотель. О частях животных. / Пер. В. П. Карпова. (Серия «Классики биологии и медицины»). М.: Биомедгиз, 1937. 220 стр.
  • Аристотель. О возникновении животных. / Пер. В. П. Карпова. (Серия «Классики естествознания»). М.-Л.: Издательство АН СССР, 1940. 252 стр. 3000 экз.
  • Аристотель. История животных. / Пер. В. П. Карпова. Под ред. Б. А. Старостина. М.: РГГУ, 1996. 528 стр.
  • Аристотель. [www.nsu.ru/classics/schole/10/aristotle.pdf О движении животных] / Пер. Е. В. Афонасина // ΣΧΟΛΗ 10.2 (2016) 733-753
  • Аристотель. Риторика (пер. О. П. Цыбенко). Поэтика. Изд. 2, переработанное. М.: Лабиринт, 2007. 256 стр. ISBN 5-87604-040-1.
  • Аристотель. Протрептик. О чувственном восприятии. О памяти. / Пер. Е. В. Алымовой. СПб.: Издательство СПбГУ, 2004. 184 стр.
  • Аристотель. Евдемова этика. / Пер. Т. В. Васильевой (кн. 3, 7), Т. А. Миллер (кн. 1, 2, 8), М. А. Солоповой (кн. 4-6). Изд. подг. М. А. Солопова. (Серия «Философская классика: впервые на русском»). М.: ИФ РАН, 2005. 448 стр. 500 экз.
  • Аристотель. О памяти и припоминании. / Пер. С. В. Месяц. // Космос и душа. М., 2005. С. 407—419.
  • Аристотель. О сновидениях. / Пер. О. А. Чулкова. // Академия. Вып. 6. СПб., 2005. С. 423—432.
  • Аристотель. О предсказаниях во сне / Пер. М. А. Солоповой // Интеллектуальные традиции античности и средних веков (Исследования и переводы). М.: Кругъ, 2010. С.169-175.
  • Аристотелев корпус. О неделимых линиях. / Пер. А. И. Щетникова. // ΣΧΟΛΗ, 1, 2007, c. 248—258.
  • Аристотелев корпус. Музыкальные проблемы. / Пер. А. И. Щетникова. // ΣΧΟΛΗ, 6, 2012, c. 87-97.
  • Аристотелев корпус. Механические проблемы. / Пер. А. И. Щетникова. // ΣΧΟΛΗ, 6, 2012, c. 405—433.
  • Псевдо-Аристотель [Феофраст?]. Экономика. / Пер. и прим. Г. А. Тароняна. // Вестник древней истории. 1969. № 3.
  • Псевдо-Аристотель. Рассказы о диковинах. / Пер. и прим. Н. А. Поздняковой. // Вестник древней истории. 1987. № 3-4.
  • Псевдо-Аристотель. О мире. / Пер. И. М. Маханькова. // Античность в контексте современности. Вопросы классической филологии X. М., 1990. С. 150—168.

Английские

The works of Aristotle (Oxford), под редакцией У. Д. Росса:

  • [www.archive.org/details/worksofaristotle01arisuoft Vol. I]. Категории. Об истолковании. Первая аналитика. Вторая аналитика. Топика. О софистических опровержениях.
  • [www.archive.org/details/workstranslatedi02arisuoft Vol. II]. Физика. О небе. О возникновении и уничтожении.
  • [www.archive.org/details/worksofaristotle03arisuoft Vol. III]. Метеорологика. О мире. О душе. Parva naturalia. О дыхании.
  • [www.archive.org/details/worksofaristotle04arisuoft Vol. IV]. История животных.
  • [www.archive.org/details/worksofaristotle05aris Vol. V]. Труды о животных: О частях животных. О движении животных. О происхождении животных.
  • [www.archive.org/details/worksofaristotle06arisuoft Vol. VI]. Opuscula: О цветах. О слышимом. Физиогномика. О растениях. Об удивительных слухах. Механика. О неделимых линиях. О ветрах. О Мелиссе, Ксенофане и Горгии.
  • [www.archive.org/details/worksofaristotle07arisuoft Vol. VII]. Проблемы.
  • [www.archive.org/details/theworksofaristo08arisuoft Vol. VIII]. Метафизика.
  • [www.archive.org/details/theworksofaristo09arisuoft Vol. IX]. Никомахова этика. Большая этика. Евдемова этика
  • [www.archive.org/details/theworksofaristo10arisuoft Vol. X]. Политика. Экономика. Афинская полития.
  • [www.archive.org/details/theworksofaristo11arisuoft Vol. XI]. Риторика. Риторика к Александру. Поэтика.
  • [www.archive.org/details/worksofaristotle12arisuoft Vol. XII]. Фрагменты.

В серии «Loeb classical library» сочинения изданы в 23 томах:

  • Т. 1. № 325. Категории. Об истолковании. Первая аналитика.
  • Т. 2. № 391. Вторая аналитика. Топика.
  • Т. 3. № 400. О софистических опровержениях. О возникновении и уничтожении. О мире.
  • Т. 4-5. № 228, 255. Физика.
  • Т. 6. № 338. О небе.
  • Т. 7. № 397. Метеорологика.
  • Т. 8. № 288. О душе. Parva naturalia. О дыхании.
  • Т. 9-11. № 437—439. История животных.
  • Т. 12. № 323. Части животных. Движение животных. Развитие животных.
  • Т. 13. № 366. Происхождение животных.
  • Т. 14. № 307. Малые труды: О цветах. О слышимом. Физиогномика. О растениях. Об удивительных слухах. Механические проблемы. О неделимых линиях. Положения и имена ветров. О Мелиссе, Ксенофане, Горгии.
  • Т. 15. № 316. Проблемы, книги I—XXI.
  • [www.archive.org/stream/problems02arisuoft#page/n5/mode/2up Т.16.] № 317. Проблемы, книги XXII-XXXVIII. Риторика к Александру.
  • Т. 17. № 271. Метафизика, книги I—IX.
  • Т. 18. № 287. Метафизика, книги X—XIV. Экономика. Большая этика.
  • Т. 19. № 73. Никомахова этика.
  • Т. 20. № 285. Афинская полития. Евдемова этика. Добродетели и пороки.
  • Т. 21. № 264. Политика.
  • Т. 22. № 193. Риторика.
  • Т. 23. № 199. Поэтика. О возвышенном (Псевдо-Лонгин). О стиле.

Другие

  • [www.lesbelleslettres.com/recherche/?fa=tags&tag=ARISTOTE Библиография]: 32 тома сочинений Аристотеля (не полное собрание), изданных в серии «Collection Budé».

Исследования

Обобщающие труды:

  • Александров Г. Ф. Аристотель (философские и социально-политические взгляды). — М., 1940.
  • Зубов В. П. Аристотель: Человек. Наука. Судьба наследия. («Научно-биографическая серия»). — М.: Изд-во АН. 1963. — 368 стр. — 25 000 экз.
    • переизд.: М.: Эдиториал УРСС, 2000; 2009.
  • Чанышев А. Н. Аристотель. — М.: Мысль, 1981. — 200 с. — (Мыслители прошлого). — 80 000 экз.
    • 2-е изд., доп. — М.: Мысль, 1987. — 224 стр. — 70 000 экз.
  • Лосев А. Ф., Тахо-Годи А. А. Аристотель: Жизнь и смысл.. — М.: Дет. лит., 1982. — 286 с. — (Люди. Время. Идеи). — 75 000 экз.
  • Фохт Б. А. Lexicon Aristotelicum (Пособие для изучения Аристотеля как в подлиннике, так и в русском переводе). Краткий лексикон важнейших философских терминов, встречающихся в произведениях Аристотеля. Публ. и предисл. М. А. Солоповой // Историко-философский ежегодник-97. — М.: Наука, 1999. С. 39-74.
  • Орлов Е. В. Философский язык Аристотеля: Монография / отв. ред. В. П. Горан; Рос. акад. наук, Сиб. отд-ние, Ин-т философии и права. — Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2011. — 317 с. ISBN 978-5-7692-1174-4.

Метафизика:

  • Корсунский И. Н. Учение Аристотеля и его школы (перипатетической) о боге. Харьков, 1891. 193 стр.
  • Лосев А. Ф. Критика платонизма у Аристотеля. (Перевод и комментарий XIII и XIV книги «Метафизика» Аристотеля). М.: Издание автора, 1929. 204 стр.
    • переизд. в кн.: М., 1993.
  • Авраамова М. А. Учение Аристотеля о сущности. М.: Изд-во МГУ, 1970. 68 стр. 7000 экз.
  • Джохадзе Д. В. Диалектика Аристотеля. М.: Наука, 1971. 264 стр. 8000 экз.
  • Визгин В. П. Генезис и структура квалитативизма Аристотеля. М.: Наука, 1982. 429 стр. 5000 экз.
  • Адельшин Г. М. Дискуссия по проблеме «формы форм» Аристотеля: от Гегеля до наших дней // Историко-философский ежегодник 1990. М.: Наука,
  • Орлов Е. В. Кафолическое в теоретической философии Аристотеля. Новосибирск, Наука, 1996. 219 стр. ISBN 5-02-031070-0
  • Севальников А. Ю. Онтология Аристотеля и квантовая реальность. // Полигнозис. М., 1998. № 4. С.27-43.

Физика:

  • Варламова М. Н. [einai.ru/2012-01-Varlamova.html Есть ли сила без материи? О бесконечной силе в «Физике» Аристотеля.] // «ΕΙΝΑΙ: Проблемы философии и теологии». Том 1, 2012.
  • Гайденко П. П. Понятие времени в античной философии (Аристотель, Плотин, Августин) // Время, истина, субстанция: от античной рациональности к средневековой. — М., 1991.— С. 1-18.
  • Черняков А. Г. Онтология времени: Бытие и время в философии Аристотеля, Гуссерля и Хайдеггера. СПб.: Высш. религиоз.-филос. шк. (ВРФШ), 2001. 458 стр. ISBN 5-900291-21-9
  • Кенисарин А. М., Нысанбаев А. Н. Становление историко-философских идей в учениях Аристотеля и аль-Фараби // Вопросы философии.- М., 2005.- № 7.- С. 136—145.
  • Колчинский И.Г., Корсунь А.А., Родригес М.Г. Астрономы: Биографический справочник. — 2-е изд., перераб. и доп.. — Киев: Наукова думка, 1986. — 512 с.
  • Лупандин И. В. Аристотелевская космология и Фома Аквинский // Вопросы истории естествознания и техники. 1989. № 2. С.64-73.

Логика:

  • Бобров Е. А. Логика Аристотеля (Исторический и критический этюд). Варшава, 1906.
  • Лукасевич Я. Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики. М., 1959. — 311 стр.
  • Ахманов А. С. Логическое учение Аристотеля. М., 1953.
    • М.: Соцэкгиз, 1960. 314 стр. 6000 экз.
    • М.: УРСС, 2002.
  • Орлов Р. М. Развитие логических воззрений Аристотеля // Философские науки. 1964. № 3.
  • Гладыревская В. А. Некоторые вопросы реконструкции аристотелевской силлогистики Я. Лукасевичем. М., 1977.
  • Луканин Р. К. Диалектика аристотелевской «Топики» // Философские науки. 1971. № 6.
  • Луканин Р. К. «Органон» Аристотеля. М.: Наука, 1984. 303 стр. 8600 экз.
  • Бочаров В. А. Аристотель и традиционная логика: Анализ силлогистических теорий. М.: Изд-во МГУ, 1984. 133 стр. 6200 экз.
  • Орлов Е. В. Аристотелевский эссенциализм и проблема «формулировки проблем». // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер.: Философия и право. − 2004. — Т. 2, вып. 1. — С. 161—169.
  • Орлов Е. В. [web.archive.org/web/20120130090637/www.philosophy.nsc.ru/journals/philscience/2_29/01_orlov.pdf Аристотель об основаниях классификации] // Философия науки. − 2006. — № 2. — С. 3-31.
  • Орлов Е. В. [nsu.ru/classics/schole/2/schole-2-1.pdf Аналитика Аристотеля] // ΣΧΟΛΗ. Философское антиковедение и классическая традиция. — 2008. — Т. II. Вып. 1. — С. 21-49.

Политика:

  • Покровский М. М. Этюды по Афинской политии Аристотеля. М., 1893. 122 стр.
  • Бузескул В. П. Афинская полития Аристотеля, как источник для истории государственного строя Афин до конца 5 в. (Дисс.). Харьков, 1895. 484 стр.
  • Кечекьян С. Ф. Учение Аристотеля о государстве и праве. М.-Л., Изд-во АН, 1947. 222 стр.
  • Доватур А. И. Политика и Политии Аристотеля. М.-Л.: Наука, 1965. 390 стр. 4000 экз.
  • Канарш Г. Ю. [www.zpu-journal.ru/zpu/2005_2/Kanarsh/19.pdf Этические основания политики в современном аристотелианстве] // Знание. Понимание. Умение. — 2005. — № 2. — С. 145-152.

Этика:

  • Бронзов А. А. Аристотель и Фома Аквинат в отношении к их учению о нравственности. СПб., 1884. 591 стр.
  • Jiyuan Yu The Ethics of Confucius and Aristotle: Mirrors of Virtue, Routledge, 2007, 276pp., ISBN 978-0-415-95647-5.

Психология:

  • Брентано Ф. Психология Аристотеля в свете его учения о nous pohtikoj. / перевод и комментарии И. В. Макаровой // Историко-философский ежегодник’2002. Научное издание. — М.: «Наука», 2003. — с. 308—340.
  • Мееровский Б. В., Бирюков Б. В. Ф. Брентано — историк философии Аристотеля. // Историко-философский ежегодник 1991. М., 1991. С. 146—152.
  • Макарова И. В. Франц Брентано и его «Психология Аристотеля» // Историко-философский ежегодник’2002. Научное издание. — Москва, «Наука», 2003, с. 304—308.
  • Макарова И. В. Франц Брентано о роли деятельного ума в психологии Аристотеля. // «Вопросы философии». № 10, 2002. М., 2002.
  • Казанский А. П. Учение Аристотеля о значении опыта при познании. Одесса, 1891. 10+420 стр.

Педагогика:

  • [ushinskiy.ru/jspui/handle/123456789/655 Педагогические воззрения Платона и Аристотеля]. / Пер. С. В. Меликовой и С. А. Жебелева. Вст. статья Ф. Ф. Зелинского. Пг.: Тип. акц. об-ва «Слово», 1916.

Поэтика и эстетика:

  • Захаров В. И. Поэтика Аристотеля. (Лит.-критич. очерк). Варшава, 1885. 157 стр.
  • Лосев А. Ф. История античной эстетики. [Т. 4.] Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975. 776 стр.
  • Воронина Л. А. Основные эстетические категории Аристотеля. (Материал по спецкурсу). М.: Высшая школа, 1975. 126 стр. 15000 экз.
  • Ханин Д. М. Искусство как деятельность в эстетике Аристотеля. М.: Наука, 1986. 173 стр. 9800 экз.
  • Позднев М. М. Психология искусства. Учение Аристотеля. М.-СПб.: Русский фонд содействия образованию и науке. 2010.- 816 с.

Естественные науки:

  • Варламова М. Н. [einai.ru/2012-02-Varlamova.html О проблеме единства и множества в аристотелевском учении о душе]// «ΕΙΝΑΙ: Проблемы философии и теологии» № 2 (002), СПб, 2012.
  • Карпов В. П. Натурфилософия Аристотеля и её значение в настоящее время. М., 1911. 172 стр.
  • Абдуллаев М. С. Аристотель и аристотелизм в истории анатомии. Баку, Азернешр, 1988. 292 стр. 2000 экз.
  • Старостин Б. А. Аристотелевская «История животных» как памятник естественно-научной и гуманитарной мысли. // Аристотель. История животных. / Пер. В. П. Карпова; под ред. и с прим. Б. А. Старостина. -М.: Изд. центр РГГУ, 1996.

Ссылки

Аристотель в Викицитатнике?
Аристотель в Викитеке?
Механики 1-го тысячелетия до н. э.
Архит (IV век до н. э.) • Евдокс (IV век до н. э.) • Гераклид (IV век до н. э.) • Аристотель (IV век до н. э.) • Архимед (III век до н. э.) • Ктезибий (III век до н. э.) • Филон (III век до н. э.) • Гиппарх (II век до н. э.) • Витрувий (I век до н. э.)

Отрывок, характеризующий Аристотель

– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Аристотель&oldid=81532926»