Арифджанов, Рустам Мустафаевич

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Рустам Мустафаевич Арифджанов
Имя при рождении:	Рустем Мустафа оглы Арифджанов
Род деятельности:	журналист, ведущий, писатель, политолог, аналитик, сценарист, бизнесмен
Дата рождения:	22 февраля 1958(1958-02-22) (66 лет)
Место рождения:	Самарканд
Гражданство:	Советское , Российское
Отец:	Мустафа Арифджанов
Мать:	Алие Беляловна Арифджанова
Дети:	Ника Арифджанова, София Арифджанова, Назар Арифджанов

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Рустам Мустафаевич Арифджанов или Рустем Мустафа оглы Арифджанов — советский и российский журналист, теле- и радиоведущий, аналитик, политолог, писатель, сценарист и бизнесмен. Заместитель главного редактора газеты „Известия“ (февраль—сентябрь 1998 года). Главный редактор газеты „Версия“ (13 марта 2000 года — 14 июля 2003 года) и Главный редактор журнала „Консерватор“.

Биография

Детство и юность

Родился в столице Узбекистана , в семье зубного техника Мустафы , и инженера-механика Алие Арифджановых . Дед , по матери , градоначальник города Инта . В 2 года переехал в Баку, где и провёл молодость. В 1976 году поступил на исторический факультет Азербайджанского государственного университета. В том же году, будучи студентом, стал корреспондентом газеты "Молодежь Азербайджана". Позже стал заместителем ответственного секретаря, что впоследствии привело к исключению из университета на 3 курсе. Но вскоре был восстановлен. 1981 году ушёл из газеты „Молодежь Азербайджана“ в газету „Баку“, где был собственным корреспондентом и заведующим отделом.

С 1985 года работал собственным корреспондентом газеты "Комсомольская правда" по Западной Сибири и был отправлен в Тюмень. Через год уехал в Москву, работал редактором отдела и специальным корреспондентом еженедельника "Собеседник".

Москва

После переезда в Москву началась „белая полоса“ удачи. В 1989 году уходит из „Собеседника“ в журнал „Мегаполис“ на должность редактора отдела, впоследствии, в 1990 году стал главным редактором газеты „Мегаполис-Метро“. В том же году участвовал в деятельности общественно-политического объединения "Сургутская альтернатива". Снова поменяв место работы через 3 года, Рустам Арифджанов стал обозревателем газеты „Известия“. Одновременно вместе с этим в 1996-1998 годах занимал пост шеф-корреспондента, был членом редакционной коллегии публицистического журнала "Столица" ЗАО "Коммерсантъ. Издательский дом". После „Коммерсанта“ в течение полугода был заместителем главного редактора в газете "Известия".

1 ноября 1998 года был назначен шеф-редактором еженедельника "Совершенно секретно. Версия" ИД "Совершенно секретно". В октябре 1999 года был назначен шеф-редактором ЗАО "Информационно-издательская группа "Совершенно секретно", издающего газеты "Совершенно секретно", "Версия" и журнал "Лица".

2000-е

В 2000—2003 годах — главный редактор газеты "Версия". В 2002 году телеканал „ТВЦ“ приглашает вести популярную общественно-политическую программу "Материк".

1 ноября 2002 г. в редакции газеты "Версия" был проведен обыск на основании постановления о возобновлении уголовного дела по факту публикации в N20 газеты от 27 мая 2002 года материала редактора отдела национальной безопасности Андрея Солдатова "Маскировка". Арифджанов был вызван в управление ФСБ по Москве и Московской области в качестве свидетеля.

12 ноября 2002 года Арифджанова опять допрашивали в следственном управлении УФСБ Московского военного округа. "Формально наша беседа шла вокруг статьи "Маскировка", но следователь очень интересовался формами и методами работы редакции, нашими источниками информации", — сказал Арифджанов.

14 июля 2003 года президент группы компаний "Совершенно Секретно" Вероника Боровик-Хильчевская подписала заявление об уходе Арифджанова. Уход был связан с тем, что газета проиграла в Арбитражном суде дело, которое вел консорциум "Альфа-групп" против "Версии". История конфликта газеты и «Альфа-Групп» началась в 1999 году, когда журналист Олег Лурье опубликовал статью «Альфа — групповой портрет», содержащую выдержки из депутатского запроса Виктора Илюхина по поводу методов ведения бизнеса «Альфа-Групп». В 2002 году Лурье опубликовал еще одну статью — «Криминальное чтиво по-русски» — интервью с сотрудником ФБР. В этих статьях руководители «Альфа-Групп» Петр Авен и Михаил Фридман обвинялись в торговле наркотиками и связями с криминалом. Руководство консорциума решило обратиться в суд. Сначала иск был подан в гражданский суд, где «Альфа-Групп» дважды проиграла «Версии». В третий раз юристы «Альфы» обратились в арбитражный суд, подав иск по защите деловой репутации. Решение суда оказалось беспрецедентным по размеру выплат. Суд обязал выплатить миллионные компенсации истцам: 3 млн. рублей Авену, 3 млн. рублей Фридману, а также 172 тысячи фунтов стерлингов детективному агентству Kroll, которое было нанято «Альфой» для проведения расследования.

Арифджанов сказал, что "проигрыш в арбитраже был только повод (для отставки)". "Я взял Олега Лурье на работу два года назад под свою ответственность (Хильчевская не хотела брать Лурье). После случившегося он ушел по собственному желанию. А сегодня меня вызвала президент холдинга и напомнила это, сказав, что я тоже должен нести ответственность, и я написал заявление об уходе", — сказал Арифджанов. "За три года совместной работы (с Боровик-Хильчевской) мы успели хорошо поработать, но и несколько устать друг от друга", — отметил Арифджанов.

После „Совершенно Секретно“

Был главным редактором политического петербургского журнала "Консерватор". Вел телевизионную программу "Пресс-клуб" на РТР. Бывший первый заместитель генерального директора и генеральный продюсер ОАО "НТК "Звезда" и один из создателей телеканала „Звезда“. С августа 2012 г. — главный редактор первого общественного мусульманского канала "Аль-РТВ", член Совета старейшин Федеральной национально-культурной автономии азербайджанцев России (ФНКА АзерРос), член Политсовета Общественно-политической организации "Движение Нового поколения".

Автор 10 публицистических книг, изданных в России и Азербайджане, множества документальных фильмов, в том числе скандального „9 Рота: Как это было на самом деле“.

Список мест работы

• Газета "Молодежь Азербайджана"
• Газета „Баку“
• Еженедельник „Собеседник“
• Журнал „Мегаполис“
• Газета „Мегаполис-Метро“
• Газета „Известия“
• Журнал „Столица“
• Газета „Версия“
• Холдинг „Совершенно Секретно“
• Журнал „Консерватор“
• Журнал „Националь“
• Телеканал „РТР“
• Телеканал „ТВЦ“
• Факультет журналистики НГУ
• ОАО „Звезда“
• Концерн „Радиоцентр“
• Газета „Азербайджанский Конгресс“
• Телеканал Аль-РТВ

Интересные факты

• Был в школьной Бакинской команде КВН.
• Вторая жена и дочь от второго брака поступили на журфак МГУ.
• Свояк — муж сестры жены — Сергей Мостовщиков, известный журналист.
• Мусульманин, но двое его детей от второго брака Православные Христиане, ибо жена тоже православная.
• Назвал сына «в честь» президента Казахстана Нурсултана Назарбаева.
• Соучредитель политического интеллект-клуба «Сургальт».
• В молодости походил на «Хемингуэя».

Отрывок, характеризующий Арифджанов, Рустам Мустафаевич

Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.