Ариф, Абд ар-Рахман

Абдель Рахман Ареф араб. عبد الرحمن عارف‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Ирака
16 апреля 1966 — 17 июля 1968
Предшественник:	Абдель Рахман аль-Баззаз, и.о.
Преемник:	Ахмед Хасан аль-Бакр
Премьер-министр Ирака
10 мая 1967 — 10 июля 1967
Предшественник:	Наджи Талиб
Преемник:	Тахир Яхья
Рождение:	1916(1916) Багдад, вилайет Багдад, Османская империя
Смерть:	24 августа 2007(2007-08-24) Амман, Иордания
Партия:	Арабский социалистический союз

Абдель Рахман Мухаммед Ареф (араб. عبد الرحمن عارف‎ `Абд аль-Raḥmān` Ārif) (1916 — 24 августа 2007 года, Амман) — политический и военный деятель Ирака. Президент Ирака (1966—1968), премьер-министр Ирака (1967—1968).

Занял пост президента после гибели своего брата Абдель Салама Арефа. Свергнут партией Баас в ходе военного переворота 17 июля 1968 года. Жил в эмиграции, затем вернулся на родину. После падения режима Саддама Хусейна вновь покинул страну. Последние годы жил в Иордании, где и скончался.

Биография

Ареф принял активное участие в военном перевороте 1958 года, свергшем монархию в стране. Он также принял участие в перевороте 1963 года, который привёл его брата Абдель Салам Арефа к власти. Его брат назначил его руководителем армии после переворота. После гибели брата в авиакатастрофе Абдель Рахман аль-Баззаз стал и.о. президента, три дня спустя военные решили, что погибшего президента должен заменить его старший брат. Ареф стал генеральным секретарём Совета революционного командования Ирака.

Президент

Многие видные участники революции 1958 г. и деятели оппозиции были арестованы и физически уничтожены, против курдов продолжались военные действия. Правительство разработало правительственную программу строительства в Ираке так называемого «арабского социализма», проведения аграрной реформы, введения плановой экономики и содействия частному сектору. Программа была обнародована 26 ноября 1963 г. Затем правительство приняло временную конституцию, которая провозглашала равные права всех национальностей Ирака и предусматривала избрание всеми гражданами страны Национального собрания. Вместе с тем конституция запрещала деятельность политических партий, вместо них создавался Арабский социалистический союз — правительственная организация, объединившая различные политические группы и силы, поддерживавшие правительственный курс внутренней и внешней политики.

Во внешней политике провозглашалась верность идеям арабского единства. Пытаясь вывести страну из кризиса, правительство Арефа расширило сотрудничество с ОАР, нормализовало отношения с СССР. Под влиянием сторонников развития Ирака по пути ОАР 14 июля 1964 были приняты законы о национализации крупных предприятий в промышленности и торговле, всех банков и страховых обществ, включая отделения иностранных банков и страховых компаний. Однако в реальности важнейшие проблемы, связанные с демократизацией общества, курдским вопросом и экономикой, решены не были. Режим Арефа опирался лишь на армию и госаппарат. Но политическая нестабильность лишь углубляла государственный кризис в стране. Абдель Рахман Ареф безрезультатно пытался лавировать между различными силами оппозиции.

Урегулирование курдской проблемы

Осенью 1966 г. Абдель Рахман Ареф решил сам поехать в Курдистан и встретиться с Барзани. Эта встреча состоялась 28 октября в населённом пункте Джиндиан близ Ревандуза и длилась четыре часа. Арефа сопровождали министр по делам восстановления Севера Ахмед Кемаль Кадер, министр обороны Шукри, генерал Фуад Ареф, Шейх Баба Али. Переговоры в Джиндиане касались вопросов осуществления условий перемирия 29 июня. На заявление Арефа о том, что «люди могут совершить тяжелые проступки, но не следует их оставлять неисправленными», Барзани ответил, что «непременным условием прекращения военного конфликта является выполнение баззазовской программы». Барзани потребовал от правительства конкретизировать условия декларации о мирном урегулировании. Он, в частности, поставил вопрос о включении представителей курдов в состав правительства, о предоставлении поста вице-президента представителю курдов, о назначении одного из курдских генералов командующим второй дивизией иракской армии. Президент Ареф принял эти предложения Барзани. В свою очередь президент выдвинул следующие предложения: восстановление правительственных административных органов в Курдистане, возвращение тяжёлой артиллерии, которую курды захватили во время весенних сражений, и др. Во время визита Ареф подарил Барзани легковую автомашину, а Барзани преподнёс президенту Ирака серебряное блюдце, на котором были выгравированы слова «Арабо-курдское братство!». Поездка Арефа к Барзани и его переговоры об условиях урегулирования курдского вопроса вызвали резко отрицательную реакцию среди правоэкстремистских сил.

Шестидневная война

Накануне Шестидневной войны 1967 года в Синае было сконцентрировано 100 тысяч египетских военнослужащих и более 900 танков. С севера Израилю угрожали 6 сирийских дивизий и 300 танков. К египетско-сирийскому союзу подключилась Иордания, выставившая 7 бригад и 270 танков. Абдель Рахман Ареф, пытаясь утвердить своё лидерство в арабском мире решил присоединиться к военной кампании арабских стран, заявив:

"Существование Израиля является ошибкой, которую необходимо исправить. У нас появилась возможность избавиться от унижения, которому мы подвергаемся с 1948 года. Наша цель ясна: стереть Израиль с лица земли".

3-го июня 1967 г., президент Ареф издал декрет об освобождении баасистов, арестованных в период с 13 по 18 ноября 1963 г., которые оказали сопротивление захвату власти его братом. Амнистия баасистов мотивировалась тем, что «нужно дать возможность всем принять участие в войне против Израиля». Тремя днями ранее, 31 мая, был издан президентский декрет об освобождении участников «движения 30 июня». На следующий день 4 июня Ирак входит в военную коалицию с Египтом, Сирией и Иорданией.

Война длилась шесть дней, однако исход её был предопределён в течение первых шести часов, когда прямо на аэродромах было уничтожено большинство египетских самолётов. После этого начались наземные бои, в которых Израиль разгромил армии арабских стран и оккупировал территории сектора Газа, Синайский полуостров, Западный берег реки Иордан и Голанские высоты. В Ираке весть о поражении стала национальной трагедией, а авторитет президента ещё сильнее пошатнулся.

Свержение

Весной 1968 г. в быстром темпе следовали друг за другом правительственные кризисы. В апреле тринадцать отставных офицеров, среди которых двое были бывшими премьер-министрами и пять баасистами, представили Арефу меморандум, требуя увольнения премьер-министра Тахира Яхья, учреждения законодательного собрания и формирования нового правительства. В следующем месяце президент Ареф, опасаясь потерять власть, отсрочил ещё на два года выборы в парламент, выработку и введение в действие конституции, но против него уже готовился заговор. Активную деятельность против правительства развернула нелегальная организация молодых офицеров "Арабское революционное движение", ставившая своей целью свержение существующего режима. Для подготовки переворота руководители этой организации заместитель начальника второго бюро разведки полковник Абд-ар-Раззак ан-Найеф и командующий президентской гвардией генерал Ибрагим Абд-ар-Рахман Дауд установили связь с руководителями партии БААС — генералами Ахмед Хасаном аль-Бакром, Салехом Махди Аммашем, Харданом Тикрити и с группой консервативных офицеров, возглавляемой генералом Абдель Азизом аль-Окайли.

Кратковременному правлению Арефа пришёл конец 16 июля 1968 года, когда партия Баас осуществила бескровный военный переворот. Министр обороны Хардан Аль-Тикрити позвонил Арефу и сообщил, что он больше не президент. После этого свергнутого лидера выслали в Турцию. Вначале он жил в Лондоне, затем в Стамбуле. В 1979 году Саддам Хусейн, пришедший к власти в стране, разрешил ему вернуться на родину. Ему разрешили покинуть страну только один раз, для паломничества в Мекку. После свержения Саддама Хусейна Абдель Рахман Ареф навсегда покинул Ирак и поселился в столице Иордании Аммане. В 2004 году временное правительство Ирака приняло решение выплачивать Арефу пенсию и выделить средства на его лечение в Иордании. Бывший президент Ирака Абдель Рахман Ареф скончался в военном госпитале — Медицинском центре аль-Хусейн в Аммане утром 24 августа 2007 года. Президент Ирака Джалаль Талабани сказал: "Он был офицером и президентом республики. Абдель-Рахман Ареф был образцом прямоты и толерантности". На следующий день его похоронили в городе Мафрак в 70 км к северу от столицы Иордании. На церемонии присутствовали высокопоставленные иракские чиновники и религиозные лидеры.

Ссылки

• [biblioteka.org.ua/book.php?id=1121022127&p=4.html Саддам Хусейн]

Отрывок, характеризующий Ариф, Абд ар-Рахман

Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.