Ариэльский университет

Ариэльский университет
Оригинальное название	אוניברסיטת אריאל בשומרון
Год основания	1982
Канцлер	Игаль Коэн-Оргад
Президент	проф. Иехуда Данон
Ректор	проф. Михаил Зиниград
Студенты	14 000
Расположение	Ариэль
Сайт	[www.ariel.ac.il/en el.ac.il/en]

К:Учебные заведения, основанные в 1982 году

Ариэ́льский университет (ивр. ‏אוניברסיטת אריאל בשומרון‏‎) — израильский университет, расположенный в городе Ариэль в Самарии на Западном берегу реки Иордан. Основанное в 1982 году учебное заведение проделало путь от небольшого колледжа к университету, в котором в 2014 году обучалось и было занято научными исследованиями 14 тысяч студентов и работало около 100 штатных профессоров-преподавателей. Кампус университета объединяет все слои израильского общества — евреев и арабов, светских и религиозных, уроженцев страны и репатриантов — и студентов из стран диаспоры.

Факультеты и академические школы

Университет включает следующие факультеты и академические школы:

• Инженерный факультет
• Факультет естественных наук
• Факультет наук о здоровье
• Факультет социальных и гуманитарных наук
• Академическая школа архитектуры
• Академическая школа средств коммуникации и мультимедиа

Исследовательские центры и лаборатории

Университет включает следующие исследовательские центры и лаборатории:

• Национальный центр по радиационным источникам (FEL)
• Центр по радиационной защите в медицинской физике (SAS MRPTIRC)
• Центр материаловедения
• Центр комплексных исследований в области науки о мозге (IBSCA)
• Исследования и разработки в области робототехники
• Ариэльский центр прикладных исследований рака (Acacr)
• Ариэльский центр биомеханики (ABmC)
• Ариэльский центр кибертехнологий
• Центр по исследованиям и разработкам в области внутренней безопасности
• Израильский национальный центр стратегических оценок (INSAC)
• Исследовательский центр в области экономики и политики управления
• Институт по изучению новых медиа, политики и общества
• Центр права и СМИ
• Ариэльский центр по вопросам обороны и массовых коммуникаций (ARCDC)
• Институт исследования еврейских общин Кавказа и Центральной Азии
• Региональный центр исследования и развития Самарии и Иорданской долины
• Центр по интегрированным энергосистемам
• Междисциплинарная лаборатория кинематики и вычислительной геометрии (KCG)

Проект МАСА Atzil

Проект МАСА Atzil предоставляет молодым людям из стран Диаспоры возможность учиться в Ариэльском университете в течение одного семестра или года в рамках одной из образовательных программ проекта. Этот проект является совместной инициативой организации Натив, Ариэльского университета и израильских культурных центров.

История

Колледж

Ариэльский университет начал свой путь в 1982 году (согласно некоторым источникам в 1983 году), когда в посёлке Кдумим был основан Колледж Иудеи и Самарии. Инициаторами создания были жители посёлка Цви и Рахель Слоним, а его движущей силой — профессора Исраэль Эльдад, Йосеф Бен-Шломо, Йехуда Фридлендер, Йосеф Недава, Менахем Харель, Эзра Зохар и другие. На церемонии закладки кампуса колледжа присутствовал четвёртый президент Израиля Эфраим Кацир, который к тому времени вернулся к научной работе.

По предложению тогдашних министра науки Юваля Неэмана и министра финансов Игаля Коэн-Оргада в стенах Колледжа Иудеи и Самарии был создан научно-исследовательский институт, проекты которого курировались различными израильскими университетами. Впоследствии Игаль Коэн-Оргад возглавил исполнительный комитет колледжа, а затем стал первым канцлером Ариэльского университета.

Педагогическая деятельность колледжа велась под эгидой и контролем Университета имени Бар-Илана. Опека университета продолжалась до 2004 года, когда колледж стал самостоятельным учебным заведением.

В первые годы колледж действовал как региональная академическая школа. Начиная с 1987 года, он превратился во всеизраильское учебное заведение, и туда приезжали учиться студенты со всех концов страны. При колледже также начало действовать подготовительное отделение («мехина») для подготовки к поступлению и продолжения учёбы в нём, что привлекало туда новых репатриантов.

В 1990 — 1991 годах колледж был переведён в город Ариэль. В 1991 году в нём впервые была проведена научная конференция «Исследования Иудеи и Самарии», которая впоследствии стала ежегодной. С 1992 года под эгидой колледжа начала действовать «технологическая теплица» (technological incubator), поддерживающая новаторские технологические идеи и инициативы. Программа «теплиц» курировалась Отделом главного ученого министерства промышленности и торговли.

В 1992 — 1993 годах в колледже были открыты два первых академических отделения — Электротехника и электроника и Химия с биотехнологическим уклоном.

Академический колледж

Президентом колледжа был назначен профессор Дан Меирштейн. Он принял назначение после того, как его заверили в намерениях колледжа стать университетом, и занимал этот пост с 1995 по 2012 год.

После принятия поправки к Закону о Совете по высшему образованию в 1996 год колледж получил право присваивать выпускникам определённые академические степени, а также называться «Академический колледж Иудеи и Самарии».

В 2003 году 165 выпускников получили первую академическую степень, а всего в том году закончили колледж по разным специальностям более 700 студентов.

В мае 2005 года правительство Израиля приняло резолюцию, согласно которой возможность превращения Академического колледжа Иудеи и Самарии в университет может стать важным вкладом в дело образования, и уполномочило министра образования Лимор Ливнат проверить эту возможность. Совет по высшему образованию проверил намерение правительства и высказал мнение, что отсутствует академическая необходимость в создании нового университета в ближайшие 5 лет.

В 2006 — 2007 годах колледж открыл два новых академических отделения: отделение массовых коммуникаций и отделение медицинской физики.

Университетский центр

Совет по высшему образованию Иудеи и Самарии, учреждённый премьер-министром Ицхаком Рабиным в начале 1990-х, предоставил колледжу временное признание в качестве «университетского центра» с 2007 года на период 5 лет, и название учебного заведения было изменено на «Ариэльский университетский центр Самарии». Позднее это признание было утверждено командующим Центрального военного округа.

В 2008 году Сенат Ариэльского университетского центра избрал профессора Михаила Зиниграда на пост вице-президента по академическим вопросам. Позднее эта должность университетского центра стала называться — «ректор».

Университет

На основании результатов проверки готовности Ариэльского университетского центра в июле 2012 года Совет по высшему образованию Иудеи и Самарии признал его университетом. Премьер-министр Биньямин Нетаньяху поздравил мэра Ариэля Рона Нахмана с решением Совета и сказал, что это решение является праздником для Ариэля и для высшего образования в Израиле.

После проверки решения о признании университета юридическим советником правительства и получения указаний от министра обороны, командующий военным округом, в котором находится Ариэль, окончательно утвердил статус нового университета. Это произошло 24 декабря 2012 года, и эта дата является днём признания Ариэльского университета.

• Ariel University Center.jpg

  Здание Рааб

• Ariel University - Campus radio and the Students.JPG

  Студенты и студенческое радио

• הספריה האקדמית.jpg

  Библиотека

• Ariel University - David Bar-Illan Conference.JPG

  Конференция в честь Давида Бар-Илана

• Ariel University - Researchers Night 2014.JPG

  «Ночь учёных 2014» в университете

• Ariel University - Milken campus.JPG

  Вход в кампус Милкен (верхний кампус)

Планы на будущее

Профессор Зиниград сообщил в 2013 году, что подходит к концу строительство здания новой библиотеки в нижнем кампусе, а также заложены здания еще двух корпусов — факультетов общественных и естественных наук.

За счёт сделанного в 2014 году денежного пожертвования на развитие факультета наук о здоровье университет создаст региональный медицинский центр для жителей Самарии, а также откроет новые курсы по изучению трудотерапии, фармакологии и неотложной медицинской помощи.

Международное сотрудничество

Ариэльский университет сотрудничает с университетами США, России, Канады, Франции, Германии, Бразилии, Аргентины, Украины и Казахстана. В последние годы установлены особо интенсивные связи с Россией, где Ариэль имеет партнёров в университетах Перми, Екатеринбурга, Санкт-Петербурга.

В 2011 году было начато сотрудничество между инновационным центром Сколково и Ариэльским университетом при участии компании Martal Consulting LLC и Уральского федерального университета с целью создания центра «Израиль-Сколково» (Israel Skolkovo Gateway). Задачами «Израиль-Сколково» являются продвижение российских и израильских технологий и представление их инвесторам из разных стран. Сотрудничество основано на том, что в Ариэльском университете разрабатываются не только фундаментальные науки, но и «живые» технологические проекты, в которых заинтересованы в «Сколково». Сфера сотрудничества включает компьютерные технологии, энергосбережение, химические технологии.

Ариэльский университет сотрудничает с ПГТУ в организации Открытой международной студенческой Интернет­-олимпиады по математике. Суперфинал Интернет-­олимпиады уже несколько раз проводился в университете Ариэля.

Попытки академического бойкота

В апреле 2005 года профсоюз преподавателей университетов Великобритании пытался объявить бойкот Хайфскому университету и Университету Бар-Илана, причем «Бар-Илан» обвинялся в связях с Академическим колледжем Ариэля. Однако уже через месяц профсоюз отменил бойкот.

Выступая на международной конференции, посвящённой академическим бойкотам, профессор Джеральд Штейнберг сказал, что академическая свобода является основополагающим принципом либеральной западной цивилизации. Он также объяснил, что благодаря свободному потоку идей мир добивается успехов в борьбе с голодом, рабством и другими страданиями, в то время как объявление академического бойкота и пресечение свободной полемики учёных «открывает дверь тоталитаризму, ненависти и новому смутному веку мифов и суеверий». Профессор Штейнберг полагает, что академический бойкот Израиля задуман как часть кампании делегитимации государства, и инициирован теми, кто выступает против права еврейского народа на своё государство.

Попытки бойкотировать Ариэльский университет предпринимали и некоторые израильские работники вузов. В 2011 году группа израильских профессоров подписала петицию, призывающую к академическому бойкоту Ариэльского университета, так как он находится на «оккупированных» территориях. Депутат Кнессета Отниэль Шнеллер ответил членам группы, что в университете Ариэля обучаются еврейские и арабские студенты и он является моделью моста мира, чего, однако, нельзя сказать о бойкотах. Ректор Ариэльского университета Михаил Зиниград рассказал, что после объявления бойкота учёные из разных стран поддержали университет и выразили намерение читать курсы лекций там, где некоторые израильские учёные не хотят преподавать по политическим причинам.

Председатель Совета глав университетов профессор Ривка Карми и председатель организации Профессора за сильный Израиль профессор Элиша Хаас отнеслись отрицательно к попытке академического бойкота . Однако президент Института Вейцмана профессор Даниэль Зайфман заявил, что если Академический центр в Ариэле будет официально признан университетом (что позднее и произошло), то Институт будет бойкотировать его. Предполагается, что это заявление было сделано по двум причинам: нежелания появления конкурента в виде нового университета и опасения новых академических бойкотов против израильских вузов.

Ссылки

• [www.ariel.ac.il/ru Ариэльский университет, официальный сайт на русском языке]
• [che.org.il/en/?place=ariel-university-center-of-samaria-2 Ариэльский университет в Самарии  (англ.)]. en:Council for Higher Education in Israel. Проверено 03 июля 2014.
• [www.gazeta.ru/science/2013/02/19_a_4971081.shtml «Близки к тому, что у нас будут учиться палестинские студенты» (интервью с профессором Михаилом Зиниградом)]. Газета.Ru (19.02.2013). Проверено 03 июля 2014.
• Семен Чарный. [www.aen.ru/index.php?page=article&category=education&article_id=820 Как пробить «стеклянный потолок»]. Агентство еврейских новостей (28.02.2013). Проверено 04 июля 2014.
• [elyon1.court.gov.il/files/12/680/061/s20/12061680.s20.htm Дело Багац 6168/12 Еврейский университет в Иерусалиме и др. против Совета по высшему образованию Иудеи и Самарии и др.  (иврит)]. Верховный суд Израиля (24.12.2013). Проверено 03 июля 2014.
• Ницан Кейдар. [www.inn.co.il/Besheva/Article.aspx/12103 Получили заветный статус  (иврит) // газета «Бе-Шева», №502]. Седьмой канал (19.07.2012). Проверено 03 июля 2014.

Отрывок, характеризующий Ариэльский университет

и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.