Аркадьев, Лев Аркадьевич

Лев Аркадьевич Аркадьев
Имя при рождении:	Лев Аронович Бух
Место рождения:	Одесса, СССР СССР
Место смерти:	Москва, Россия Россия
Профессия:	кинодраматург, писатель, журналист
Карьера:	1949—1995
Направление:	сказка, военный фильм, драма
Награды:

Лев Арка́дьевич Арка́дьев (Лев Аронович Бух; 18 сентября 1924, Одесса, СССР — 11 сентября 2003, Москва, Россия) — советский и российский писатель, журналист, сценарист. Автор ряда книг, сценариев, рассказов и очерков. Член Союза кинематографистов СССР.

Биография

Лев Аркадьев вырос в одном из старейших и колоритнейших районов Одессы, на воспетой Исааком Бабелем Молдаванке, на улице Госпитальной (в настоящее время — Богдана Хмельницкого). До конца своих дней оставался настоящим одесситом, обладая истинно одесским жизнелюбием и чувством юмора. Интерес к профессиональному литературному труду проявил ещё в школьные годы. Посещал литературную студию. В начале Великой Отечественной войны руководил агитационной бригадой, выступавшей перед отправлявшимися на фронт красноармейцами. Работал корреспондентом одесской газеты. На фронт ушёл добровольцем. Воевал в танковых войсках. Дошёл до Берлина, принимал участие в Пражской операции и был награждён медалью «За освобождение Праги».

По окончании Великой Отечественной войны учился в Литературном институте им. М. Горького (1947—1952, семинар драматургии), работал культоргом Московского радиозавода (1947—1951).

Активно печататься в столичной прессе начал с 1949 года. Сотрудничал с различными центральными периодическими изданиями. В 1952—1953 годах работал в творческой командировке в Туркменской ССР. В конкурсе на лучшую пьесу 1957 года участвовала пьеса Л. Аркадьева «Сельская быль».

Осенью 1958 года был командирован редакцией Всесоюзного радио в Арктику. Собирая материал о полярниках, побывал на полярной (арктической) дрейфующей станции «Северный полюс-6» (СП-6) (смена С. Т. Серлапова).

Долгие годы был специальным корреспондентом газеты «Труд». В своих публикациях часто обращался к теме Великой Отечественной войны.

В 1960-е годы много работал для эстрады, был автором миниатюр, которые исполняли такие популярные артисты разговорного жанра, как Аркадий Райкин, Лев Миров, Марк Новицкий. Писал сценарии для праздничных представлений: в Большом Кремлёвском дворце (Новогодняя кремлёвская ёлка 1964 года), в Колонном зале, в Центральном Дворце пионеров, в Театре эстрады, во Дворце культуры ЗИЛа.

Больше тридцати лет своей жизни Лев Аркадьев посвятил Поиско́вому движению по установлению имён и перезахоронению останков без вести пропавших воинов ВОВ, начав заниматься этим одним из первых. Помимо участия во многих поисковых экспедициях, неоднократно проводил журналистские расследования по установлению имён неизвестных героев Великой Отечественной войны. История этих поисков отображена в его книге «Как звали неизвестных…» (Магадан. Кн. изд. 1973 г.).

Л. А. Аркадьев является автором ряда теле- и радиопьес, рассказов и очерков, многие из которых посвящены его родному городу — Одессе.

В кинематографе начал работать с 1956 года. Работал в игрово́м, анимационном и документальном кино. По его сценариям было создано несколько фильмов для детей: «Королевство кривых зеркал», «Акма́ль, дракон и принцесса», «Новые приключения Акма́ля» и другие.

Незадолго до смерти Л. Аркадьевым была написана сценарная заявка с описанием сюжетной линии документального фильма «Они сражались за Родину…во Франции», но завершить работу над этим фильмом он не успел. Фильм-кинолетопись Второй мировой войны о гражданах СССР, сражавшихся с немецким фашизмом во Франции, был снят режиссёром Игорем Романовским на студии «Перспектива» и выпущен в 2005 году, через два года после смерти Л. А. Аркадьева.

Прах Л. А. Буха (Л. А. Аркадьева) захоронен в закрытом колумбарии Ваганьковского кладбища.

Журналистское расследование по установлению имени М. Б. Брускиной

Предыстория

В конце 1967 года Лев Аркадьев приехал в Минск для встречи с Героем Советского Союза Еленой Мазаник, приведшей в исполнение партизанский приговор наместнику Гитлера Вильгельму фон Ку́бе. Вместе с ней он пришёл в Минский музей истории Великой Отечественной войны, чтобы посмотреть на один из экспонатов музея — дамскую сумочку, в которой Е. Мазаник пронесла в дом гауляйтера мину. На одном из стендов музея висела небольшая фотография — Минск в дни фашистской оккупации, троих ведут на казнь. Мужчина, юноша и девушка с фанерным щитом на груди. На щите надпись на немецком и русском языках: «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам». Это была известная фотография из серии снимков, сделанных в Минске в воскресенье 26 октября 1941 года.

В тот день карателями 2-го литовского батальона вспомогательной полицейской службы под командованием майора Антанаса Импуля́вичуса были казнены в разных местах города 12 подпольщиков — это была первая публично-показательная казнь на оккупированной территории СССР, акция устрашения, проведённая властями в назидание остальному населению города. Казнь троих подпольщиков, повешенных на арке ворот дрожжепа́точного завода по улице Ворошилова (с 1961 года — улица Октябрьская), подробно фиксировалась на фотоплёнку. Фотографии должны были отобразить страх и покорность сломленных, деморализованных людей, приговорённых к смерти за попытку сопротивления оккупационным властям. Вместо этого, снимки запечатлели людей, полных достоинства, веры в свою правоту и готовность отстаивать свои идеалы до конца. То, с каким достоинством держались эти трое идущих на смерть, поразило фронтовика Л. Аркадьева.

На остановившей его внимание фотографии были изображены: рабочий Минского завода им. Мясникова Кирилл Иванович Трус, который был опознан женой, как только фотография появилась в печати, и школьник одной из Минских школ Владлен Щербаце́вич, имя которого было установлено в середине 60-х годов ХХ столетия.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 мая 1965 года К. И. Трус и В. И. Щербацевич были посмертно награждены орденом Отечественной войны 1-й степени.

Имя девушки, изображённой на фотоснимке вместе с ними, было неизвестно.

Заинтересовавшись увиденной в экспозиции музея фотографией, Лев Аркадьев ознакомился с другими снимками этой серии, хранящимися в музее.

Второй снимок. Процессия остановилась. Рамки кадра расширились, захватив ещё большую толпу конвойных — солдат с автоматами, в касках или пилотках, в шинелях с повязками на рукаве. Мальчик повернул голову влево, как будто хочет увидеть кого-то за стеной конвоиров. Девушка по-прежнему стоит прямо. Она спокойна, сосредоточена. Напряжённым и страшным стал взгляд пожилого мужчины. Прямо перед собой он увидел три верёвочные петли на перекладине широких ворот. [www.newswe.com/Johnie/366/bru1.jpg]  Снимок третий. С убийственно-холодной деловитостью эсэсовский офицер в перчатках поправляет на шее девушки верёвку. Она стоит спиной. Стянуты жгутами запястья вывернутых назад рук. [banana.by/uploads/posts/2012-06/thumbs/1340050949_0.jpg] Снимок четвёртый. Солдат в пилотке выбивает из-под ног жертвы табурет. [ljplus.ru/img4/r/u/ruiny_v_upor/Ruiny-v-upor-331.jpg]  А потом по сигналу или просто так, фотоснайпер выхватит из истории ещё один кадр, и навеки остановит лицо мальчика, застывшее будто в улыбке. [www1.yadvashem.org/yv/ru/education/gallery/big/resistance/152EO8_.jpg]  Ещё щелчок. Мы видим бородатое лицо и полуоткрытые губы, не успевшие ничего сказать. [www.ljplus.ru/img4/t/r/tryman/th_fake_jude_partisan2.jpg] Последний снимок. Натянуты верёвки на перекладине ворот. Жуткий полумрак. Белым пятном выделяется доска с надписью на двух языках. [dmirix.ru/wp-content/uploads/2012/06/1339189710_16_%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9-%D1%80%D0%B0%D0%B7%D0%BC%D0%B5%D1%80.jpg]

Фотографии «Минской серии»

Ставшие поистине легендарными, фотографии, запечатлевшие казнь минских подпольщиков, были опубликованы в различных изданиях, посвящённых Второй мировой войне во многих странах мира.

Впервые одна из фотографий этой серии была напечатана в 1944 году в газете «Комсомольская правда» от 11 августа и сопровождалась статьёй Константина Тренёва «Утехи палача». В самом конце войны несколько таких снимков нашли советские разведчики в сумке немецкого офицера в городе Глогау — они были опубликованы в газете «За честь Родины». В январе 1949 года подпоручик Войска Польского Юзеф Армель принёс в посольство СССР в Варшаве несколько фотографий, найденных им в одном из домов города Золингена. Среди них было и фото из «Минской серии». Позже эти снимки фигурировали в качестве документов обвинения на Нюрнбергском процессе. Они демонстрировались с экрана в фильме Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Один из этих снимков можно найти в многотомной «Истории ВОВ». Снимки многократно печатались в различных брошюрах, журналах, учебниках по истории. И хотя эти фотографии видели многие, девушка, изображённая на них, долгие годы оставалась неизвестной. Она так и значилась во всех описаниях фотографий — Неизвестная. Все попытки установить её имя, предпринимавшиеся в начале 60-х годов ХХ столетия, остались безрезультатными.

В Москву Лев Аркадьев вернулся с решимостью назвать имя Неизвестной.

Вернулся из Минска потрясённый историей, которой я случайно коснулся. История таила загадку и для меня было ясно, что я не успокоюсь, пока не разгадаю её.

Поиск

Началось журналистское расследование — поиск, судьба которого оказалась крайне сложной, запутанной и драматичной.

Первые результаты были обнародованы в газете «Труд» от 24 апреля 1968 года в статье Л. Аркадьева «Бессмертие». Одновременно в газете «Вечерний Минск» вышла статья В. Фре́йдина «Они не стали на колени». Оба журналиста, ведя расследование независимо друг от друга, пришли к одному и тому же выводу — на фотографиях изображена выпускница 28-й Минской школы Маша (Мария Борисовна) Бру́скина 1924 года рождения.

16 мая, отображая этапы поиска, вышла статья Льва Аркадьева «Светя другим». Позже появилась совместная статья Л. Аркадьева и В. Фрейдина «Повесть о Маше», напечатанная в газете «Труд» от 20 и 21 июля 1968 года.

30 мая 1968 года было направлено обращение ЦК ЛКСМ Белоруссии в ЦК КПБ о необходимости увекове́чения памяти юных подпольщиков М. Брускиной и В. Щербацевича и представление на награду М. Б. Брускиной в ЦК КПБ от главных редакторов газеты «Труд» А. Субботина и газеты «Вечерний Минск» Г. Лысова.

По существующим в СССР правилам, поскольку М. Брускина родилась, выросла и погибла в Белоруссии, в вопросе об увековечении её памяти нужна была поддержка белорусского партийного руководства, и поначалу она была получена. Главный идеолог ЦК КП Белоруссии С. А. Пилато́вич выразил удовлетворение результатами расследования и дал распоряжение о заключении договора с Л. А. Аркадьевым на создание фильма о белорусской героине и о предоставлении Комитетом государственной безопасности всей документации, необходимой ему для работы.

Хотя имя казнённой девушки было названо, но многое в её биографии ещё оставалось нераскрытым, было важно юридически доказать, что на фотографии изображена выпускница Минской школы Маша Брускина 1924 года рождения. Решая продолжить поиск, Лев Аркадьев обратился в редакцию радиостанции «Юность» с просьбой подключить к его расследованию радиожурналиста с магнитофоном для фиксирования свидетельских показаний тех, кто мог опознать М. Брускину. Так к поиску, путь которого от человека к человеку и из города в город пролёг через Минск, Ленинград, Могилёв, Вильнюс, Каунас, Москву, подключилась радиожурналистка А. Б. Дихтя́рь.

Были найдены и опрошены десятки людей, знавших М. Брускину. Были найдены её друзья, родственники, собраны документальные свидетельства. «Неизвестную» на фотографии опознал её отец Б. Д. Брускин; её двоюродный дядя Герой Социалистического Труда, Народный художник СССР скульптор З. И. Азгур; директор школы, в которой училась Маша Брускина; её одноклассники; жена и дочь Кирилла Ивановича Труса, казнённого вместе с ней. 40 кассет, содержащих магнитофонные записи свидетельских показаний, 18 запротоколированных письменных свидетельств и несколько документальных подтверждений были переданы Л. А. Аркадьевым и А. Б. Дихтярь заместителю начальника научно-технического отдела УООП (Управление охраны общественного порядка) Мосгорисполкома эксперту-криминалисту Ш. Г. Куна́фину для проведения экспертизы. Эти материалы по своему количеству и качеству были признаны им вполне достаточными для обосно́ванного утверждения об опознании личности Маши Брускиной. Заключение экспертизы было следующим:

Подлинность этих показаний и достоверность описываемых ими фактов не вызывает сомнений. Поэтому эти показания в совокупности с выводами по криминалистическому исследованию фотоснимков могут служить основанием для вполне определённого вывода о том, что девушка на снимках казни, действительно является Машей Брускиной, бывшей ученицей 28-й школы города Минска.

Все документы, собранные в процессе журналистского расследования, были переданы в Институт Партии ЦК КПБ.

В своей книге «Как звали неизвестных» Л. Аркадьев напишет:

Эту историю мы начали с поиска. И вот, поиск завершён. Её не будут больше называть Неизвестной. Мир знает теперь: «Легендарную сестру легендарной Зои» зовут Маша Брускина. Подвиг её стал известен...

Но, как оказалось, поиск не был завершён.

«Несвоевременная» героиня

В секретном постановлении Бюро Минского горкома Коммунистической партии от 23 октября 1968 года «О подпольной антифашистской группе советских патриотов, возглавляемой К. И. Трусом и О. Ф. Щербацевич (мать В. Щербацевича, казнённая в тот же день в другом районе города), действовавшей в г. Минске в августе — октябре 1941 года», М. Б. Брускина не была названа в числе участников подполья. В письме заведующего отделом административных органов ЦК КПБ Л. Клочкова и заведующего отделом пропаганды и агитации А. Кузьмина Первому секретарю ЦК КПБ П. М. Машерову говорилось:

Полагали бы необходимым также поддержать горком партии, который считает, что имеющиеся в деле материалы и статьи не являются достаточным основанием для признания Брускиной Марии Борисовны участницей подпольной группы К. И. Труса и О. Ф Щербацевич.

В какой-то момент ситуация стала парадоксальной — вопрос идентификации девушки, отдавшей свою жизнь в противостоянии со злом и бесчеловечностью нацизма, перешёл в плоскость её национальной принадлежности. Сотрудничавшая с Минским подпольем 17-летняя Маша Брускина была еврейкой; казнённая в 1941 году, она снова стала заложницей политической ситуации, сложившейся к осени 1968 года.

Начиная с 60-х годов ХХ столетия официальная идеология в СССР стала сдавать свои позиции, сначала в среде интеллигенции, затем в более широких слоях советского общества. Со второй половины 60-х годов в стране начинается рост диссидентского движения и, как следствие, усиливаются репрессии против инакомыслящих. Духовная жизнь этого периода характеризуется сложными и противоречивыми процессами. Отдельной проблемой в СССР был, так называемый «еврейский вопрос», значительно обострившийся в результате Ближневосточной Шестидневной войны, начавшейся 5 июня 1967 года и молниеносно завершившейся 10 июня победой Израиля. Одним из её результатов стал разрыв дипломатических отношений между СССР и Израилем. Резолюцией Совета Безопасности ООН № 247 Израиль был объявлен страной-агрессором.

В советских средствах массовой информации началась активная антиизраильская кампания. В то же время, эти события способствовали активному росту национального самосознания еврейского населения СССР, что, в свою очередь, вызвало очередной всплеск народного антисемитизма. Реакцией на это со стороны советских евреев стала борьба за право выезда из СССР на историческую родину.

10 июня 1968 года МИД СССР и КГБ СССР направили ЦК КПСС совместное письмо, подписанное руководителями этих ведомств А. А. Громыко и Ю. В. Андроповым с предложением разрешить советским евреям эмигрировать из страны. Массовый выезд евреев из СССР большо́й частью советских граждан, воспитанных в рамках советской тоталитарной идеологии, расценивался как предательство. В этой ситуации факт появления новой идеологически значимой фигуры — героини Великой Отечественной войны, еврейки, показался осторожным идеологам БССР нежелательным. Истина, в очередной раз, была принесена в жертву идеологической целесообразности.

Стремясь найти новые доказательства того, что на фотографиях казни изображена участница Минского подполья М. Б. Брускина, Лев Аркадьев настойчиво продолжал по́иск. Работая в архивах Комитета государственной безопасности Литвы с материалами уголовного дела карателей 2-го литовского батальона, ему удалось выйти на след фотографа, снимавшего казнь 26 октября 1941 года. В процессе расследования он не раз задавал себе вопрос, кем был этот человек?

А что думал, тот, кто снимал? И кто был он? Какую носил форму? Гражданскую или военную? По логике — военную. А если так, то чёрную со знаками «СС» или «СД» или серо-зелёный мундир гитлеровского солдата? А может быть, нашивку предателя полицая?

След привёл в Каунас.

Мы пришли к этому человеку. Звучала музыка Шопена — медленно вращался долгоиграющий диск. На стенах висели великолепные фотопанно — работы хозяина дома... — У меня самая полная фототе́ка, связанная с оккупацией. Вот пожалуйста... И мы увидели десятки, сотни, тысячи страшных кадров, сделанных в фашистских лагерях, тюрьмах, за колючей проволокой гетто. Смотреть на это было невыносимо... — Мне велели, я и снимал. Не стрелял же — снимал. Что вы на меня так смотрите?! — не выдержал он. — Я снимал по приказу. Наконец, я искупил свою вину. Я сделал прекрасную съёмку об освобождении Литвы Советской Армией. Моя выставка экспонировалась в Москве!.. Мы ушли от него, сквозь зубы попрощавшись и не подав руки.

Хотя признание «фотографа из Каунаса» в том, что именно он вёл фотосъёмку казни в осеннем Минске 1941 года было получено, его имя, по некоторым причинам, не могло быть названо.

В 1973 году вышла книга Л. А. Аркадьева «Как звали неизвестных». В неё вошла документальная повесть «Неизвестная», посвящённая М. Б. Брускиной. Повесть была удостоена премии на Всесоюзном конкурсе Министерства внутренних дел СССР и Союза Советских писателей. В 1985 году повесть «Неизвестная», переработанная и дополненная новыми фактами в соавторстве с А. Б. Дихтярь, была опубликована в альманахе «Год за годом» издательства «Советский писатель» на русском, французском и английском языках.

Начиная с 1968 года, в течение последующих тридцати лет Лев Аркадьев неоднократно возвращался к истории жизни и смерти Маши Брускиной, пытаясь добиться официального возвращения имени Неизвестной. В 1988 году Л. А. Аркадьевым совместно с А. Б. Дихтярь было направлено письмо в Генеральную прокуратуру СССР, адресованное помощнику Генерального прокурора СССР Лаптеву П. А. с кратким изложением результатов расследования по установлению имени Неизвестной и просьбой «разобраться в этом вопросе и положить конец столь недостойно затянувшемуся конфликту». К письму прилагались копии основных документов. Но решение партийных органов о непризнании М. Б. Брускиной участницей Минского подполья, принятое по соображениям политической конъюнктуры и подкреплённое соответствующими выводами Института партии ЦК КПБ, не могло быть изменено.

В газете «Труд» от 20 июня 1998 года в статье Л. А. Аркадьева «Верните имя Неизвестной» было сказано:

То, что произошло с этой юной героиней после её гибели, можно уподобить вторичной казни. И если первая свершилась в считанные минуты, то вторая длится десятилетия... И самое непостижимое — то, что инициаторами и исполнителями новой расправы стали соотечественники нашей героини.

Многолетняя полемика по поводу установления личности юной минской подпольщицы, казнённой в 1941 году в составе группы участников подполья, вышла за пределы Белоруссии.

• В 1997 году Мемориальный Музей Холоко́ста США (англ. United States Holocaust Memorial Museum) присудил Марии Борисовне Брускиной Медаль Сопротивления.

21 октября на торжественной церемонии, состоявшейся в Вашингтоне в присутствии конгрессменов, послов, учёных и представителей общественности различных стран две такие медали были вручены людям, которые долгие годы, проявляя твёрдость гражданской позиции отстаивали право Неизвестной на имя. Одна из этих медалей была вручена Льву Аркадьеву.

Эта медаль должна бы храниться в Минском музее Отечественной войны. Я рад был бы передать её туда. Но ведь это не имеет никакого смысла пока в Белоруссии, где она родилась, где не дрогнув приняла смерть от рук оккупантов, ей отказано в имени... Я не буду обращаться к белорусским властям с просьбой «признать» Машу. Они должны сделать это сами. В конце концов, это просто их человеческий долг. — Л. Аркадьев.

Официальное признание М. Б. Брускиной на её родине в Белоруссии состоялось только в феврале 2008 года.

Киносценарии

Художественные фильмы

• 1963 — Самолёты не приземлились
• 1963 — Королевство кривых зеркал
• 1965 — Одесские каникулы
• 1976 — Город с утра до полу́ночи
• 1981 — Я — Хо́ртица
• 1981 — Акма́ль, дракон и принцесса
• 1983 — Новые приключения Акма́ля
• 1984 — Тайна Зелёного острова
• 1986 — Поезд со станции детства
• 1995 — Французский вальс

Анимационные фильмы

• 1956 — Аист
• 1956 — Шакалёнок и верблюд
• 1957 — Знакомые картинки
• 1957 — Наше солнце
• 1959 — Новогоднее путешествие
• 1960 — Мурзи́лка на спутнике
• 1960 — Два полюса (Болгария)
• 1961 — МУК (мультипликационный крокодил) № 4 — На чистую воду
• 1967 — Забор (вошёл в мультипликационный альманах Калейдоскоп-68)
• 1983 — Пингвинёнок

Документальные фильмы

• 1970 — Черномор опускается на дно
• 2005 — Они сражались за Родину… во Франции (сценарная заявка)

Диафильмы

Студией «Диафильм» были выпущены фильмы:

• 1960 — Мурзилка на спутнике.
• 1962 — Новогоднее путешествие.

Радиоспектакли

• По книжке Л. Аркадьева «Пингвинёнок» был записан одноимённый радиоспектакль (сценарист — Л. Аркадьев, режиссёр — А. Ильина). Музыка к спектаклю была написана композитором Борисом Чайковским. Советской Всесоюзной фирмой грампластинок «Мелодия» была выпущена пластинка с записью спектакля.

Были также выпущены пластинки с записью спектаклей:

• «Путешествие с корабликом» (текст — Л. Аркадьева и С. Рунге, музыка — З. Левиной).
• «Шакалёнок и крокодил — Сказка мальчика Чиба» (текст — Л. Аркадьева и И. Болгарина, музыка — Л. Пятигорского).

Библиография

Книги

• Л. Аркадьев. «Цирковое представление начинается». Москва: Детский мир, 1961.
• Л. Аркадьев. «Мурзилка на спутнике». Ииллюстрации Б. Степанцева. Москва: Детский мир, 1961.
• Л. Аркадьев. «Мурзилка на спутнике» (фильм-сказка). Иллюстрации Е. Райковского Москва: Бюро пропаганды советского киноискусства, 1962.
• Л. Аркадьев, Г. Осипов. Киноповесть «Тень над Востоком». Журнал «Литературный Азербайджан» № 12, 1962.
• Л. Аркадьев. «Пингвинёнок». Москва: Детский мир, 1963.
• Л. Аркадьев. «Шесть портретов». Москва: Малыш, 1960, 1963.
• Л. Аркадьев, И. Болгарин. «Новогоднее путешествие». Москва: Бюро пропаганды советского киноискусства, 1964.
• Л. Аркадьев. «Аист» (фильм-сказка). Москва: Бюро пропаганды советского киноискусства, 1966.
• Л. Аркадьев. «Как звали неизвестных…» (документальная повесть). Магадан: Кн. изд., 1973.
• Л. Аркадьев. «Случай в заповеднике» (фильм-сказка). Москва: Бюро пропаганды советского киноискусства, 1975, 1976 (второе издание).
• Л. Аркадьев. «В новогоднюю ночь» (фильм-сказка по мультфильму «Новогоднее путешествие»). Москва: Бюро пропаганды советского киноискусства, 1981.
• Л. Аркадьев, А. Дихтярь. «Неизвестная» (документальная повесть). Литературный ежегодник «Год за годом» № 1, стр. 265—307. Москва: Советский писатель. 1985.
• Л. Аркадьев, И. Болгарин. «Шакалёнок и верблюд» (фильм-сказка). Москва: Фламинго, 1995.

Очерки

• «Ещё раз обыкновенная Арктика» (путевые заметки). «Искатель». — № 1, 1967. — С. 65 — 85.
• «Бессмертие». «Труд» № 97, 24 апреля 1968.
• «Светя другим…». «Труд», 16 мая 1968.
• «Как звали неизвестных». «Труд» № 107, 8 мая 1970.
• «Как звали неизвестных» (о Ш. Г. Кунафине). Журнал «Кругозор» № 11 (092), ноябрь 1971.
• «Дорогие наши мальчишки». «Труд», 5 ноября 1976.
• «Опалённая юность». «Труд» № 108, 9 мая 1977.
• «Казнена в сорок первом». «Труд» № 251, 26 октября 1991.
• «Ты вдохнул в меня жизнь». «Труд», 12 мая 1995.
• «Последняя любовь Клавдии Шульженко». «Зеркало недели» № 4, 6 апреля 1996. Очерк вошёл в сборник материалов о Клавдии Шульженко(«Клавдия Шульженко. Петь — значит жить!» / сост., примеч. и общ. ред. А. Л. Вартаняна. — М.: Наталис, 2005. — С. 116—122. — 511 с. — ISBN 5-8062-0181-3.)
• «Верните имя «Неизвестной». «Труд», 20 июня 1998.
• «Песня из братской могилы». «Труд», 31 марта 1999.
• «Был месяц май». «Труд», 6 мая 1999.
• «Спецпредставление в Кремле». «Труд» № 002, 6 января, 2000.
• «Спасибо, сердце…» (о Леониде Осиповиче Утёсове). «Труд». — 23 марта 2000.
• «Военно-полевой роман». «Труд» № 116, 27 июня 2000.
• «Она казнила палача». «Труд», 14 июля 2000.
• «Иван Солёнов, солдат». «Труд», 19 февраля 2001.

Либретто и сценарий эстрадного представления

• А. Долуханян. «Новогоднее приключение трёх маленьких москвичей».
  Пьеса-сказка для детей: пение с фп.
  Либретто Л. А. Аркадьева, Н. Сац, С. Рунге;
  тексты песен Б. Гайковича, М. Лисянского, В. Малкова, С. Рунге.
  М.: Музгиз, 1962.
• «Твоя мечта» — сценарий новогоднего представления для старших школьников. Вошёл в сборник«Эстрада» / сост. В. Е. Ардов. — М.: Советская Россия, 1965. — С. 104—113. — 119 с.

Литература

• Справочник Союза кинематографистов СССР 1981 года / сост. Г. Мирнова. — М.: БПСК.
• С. В. Капков. Энциклопедия отечественной мультипликации. — М.: «Алгоритм книга», 2006.

Примечания

• «Дом у Лев Аркадьича был проходной. Постоянно какие-то люди приезжали, останавливались на пару ночей. Их сменяли другие, из разных частей СССР. Он помогал чем мог. Родственникам, товарищам по цеху. И никогда ни Лев Аркадьевич, ни его жена Татьяна Емельяновна не выказывали раздражения пребыванием гостей. Они любили людей и мы любили их».

См. также

• Вдовы (фильм).

Ссылки

• Л. А. Аркадьев. [kid-book-museum.livejournal.com/192925.html «Пингвинёнок».] // Москва: Детский мир, 1963.
• Л. А. Аркадьев (спец. корр. «Труда»). [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh020102.shtml «Бессмертие»] // «Труд». — 24 апреля 1968.
• Л. А. Аркадьев. [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh020103.shtml «Светя другим…»]. // «Труд». — 16 мая 1968.
• Л. Аркадьев. [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh020106.shtml «Неизвестная» документальная повесть.]
• Лев Аркадьев. [ottodix.ru/article.php?id=2443 Otto Dix. «Неотправленное письмо».]
• Лев Аркадьев. [ottodix.ru/article.php?id=2108 Otto Dix. «Массаж по чешски».]
• Лев Аркадьев. [ottodix.ru/article.php?id=2343 Otto Dix. «Песня из братской могилы».]
• Л. Аркадьев. [gazeta.zn.ua/SOCIETY/poslednyaya_lyubov_klavdii_shulzhenko.html «Последняя любовь Клавдии Шульженко»] // «Зеркало недели». — № 4, 6 апреля 1996.
• Л. Аркадьев. [www.trud.ru/article/23-03-2000/3724_spasibo_serdtse.html «Спасибо, сердце…»] (о Леониде Осиповиче Утёсове) //«Труд». — 23 марта 2000.
• Л. Аркадьев. [www.trud.ru/article/14-07-2000/8965_ona_kaznila_palacha.html «Она казнила палача».] //«Труд» № 129, 14 Июля 2000 г.
• Л. Аркадьев. [www.trud.ru/article/27-06-2000/8043_voenno-polevoj_roman.html «Военно-полевой роман».] //«Труд» № 116, 27 Июня 2000.
• Л. Аркадьев. [base.ijc.ru/iaevr19.html «Чайки, понимающие идиш».]
• Л. Аркадьев. [www.jewish.ru/theme/media/2002/06/news994162091.php «Солдат Иван Солёнов в Вашингтоне».]

Отрывок, характеризующий Аркадьев, Лев Аркадьевич

Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.