Триумфальная арка Тита

Достопримечательность
Триумфальная арка Тита
Триумфальная арка Тита
Страна	Италия
Город	Рим
Дата постройки	81 год

Триумфальная арка Тита (итал. Arco di Tito) — однопролётная арка, расположенная на древней Священной дороге (Via Sacra) к юго-востоку от Римского форума. Построена императором Домицианом вскоре после смерти Тита в 82 году н. э. в память о взятии Иерусалима в 70 году н. э. Послужила моделью для многих триумфальных арок Нового времени.

Арка широко известна, прежде всего, своим барельефом внутри пролёта. На нём изображено шествие с трофеями, захваченными в Иерусалиме.

Существовала также другая, трёхпролётная арка Тита, воздвигнутая Сенатом в 81 году н. э. в восточной оконечности ипподрома Циркус Максимус.

История появления

Иудейская война

В 66 году в Стране Израиля вспыхнуло восстание против владычества Римской Империи. Катализатором бунта послужили притеснения римского прокуратора Иудеи Гессия Флора. Изнутри еврейское общество подогревалось движением ревнителей-зелотов.

Изначально восставшим сопутствовал успех: Цестий Галл с XII легионом был вынужден отступить. Однако, на помощь ему был послан полководец Веспасиан. Последний довольно быстро захватил Галилею и взял в плен местного руководителя восстания, Иосифа бен Матитьяху. Позже этот Иосиф стал известен как Иосиф Флавий, он и описал восстание в своей книге «Иудейская война».

Тем временем большинство восставших укрылось в Иерусалиме, где они незамедлительно начали внутренние распри. Руководитель умеренной группы первосвященник Анна был убит, а зелоты сами раскололись на три группы, под управлением Симона бар Гиоры, Иоанна Гискальского и Элеазара.

В 69 году Веспасиан был провозглашён императором и отправился в Рим. Командование войсками принял на себя его сын Тит. В течение пяти месяцев он осаждал Иерусалим, в котором тем временем начался сильный голод. В итоге в 70 году город был взят, разграблен и разрушен. Главная святыня иудаизма Иерусалимский храм был сожжён, его ценности были похищены. Жители города были убиты или проданы в рабство. Руководители – Симон и Иоанн – среди прочих были взяты в плен. Три года спустя пал последний оплот восставших – крепость Масада.

Триумф

По возвращении в Рим был устроен тройственный триумф победителям: императору Веспасиану, Титу, а также второму сыну императора Домициану.

Вот как описывает этот триумф свидетель событий Иосиф Флавий:

[Ещё до отправления в Рим] из военнопленных [Тит] приказал отделить вожаков, Симона и Иоанна, и кроме них 700 человек, отличавшихся своим ростом и красотой, и немедленно отправить их в Италию, так как он имел в виду вывести их в триумфальном шествии. <…>

Невозможно описать достойным образом массу показывавшихся достопримечательностей и роскошь украшений, в которых изощрялось во­ображение, или великолепие всего того, что только может представить себе фантазия, как: произведений искусства, предметов роскоши и находимых в природе редкостей. Ибо почти все драгоценное и достойное удивления, что приобретали когда-нибудь зажиточные люди и что считалось таким отдельными лицами—все в тот день было выставлено на показ. […] Далее водили животных разных пород, каждое—украшенное соответствующим убранством. […] Особенным богатством и великолепием отличалась одежда тех, которые были избраны для участия в процессии. Даже толпа пленников одета была не просто: пестрота и пышность цветов их костюмов скрашивали печальный вид этих изможденных людей.  Но величайшее удивление возбуждали пышные носилки, которые были так громадны, что зрители только боялись за безопасность тех, которые их носили. Многие из них имели по три, даже по четыре этажа. […] Множество отдельных изображений чрезвычайно живо воспроизводило войну в главных её моментах. […]Художественное исполнение и величие этих изображений представляли события как бы воочию и для тех, которые не были очевидцами их. На каждом из этих сооружений был представлен и начальник завоеванного города в тот момент, когда он был взят в плен. Затем следовали также многие корабли. Предметы добычи носили массами; но особенное внимание обращали на себя те, которые взяты были из храма, а именно: золотой стол, весивший много талантов, и золотой светильник, имевший форму отличную от тех, какие обыкновенно употребляются у нас. По самой средине подымался из подножия столбообразный стержень, из которого выступали тонкие ветви, расположенные наподобие трезубца; на верхушке каждого выступа находилась лампадка; всех лампадок было семь, символически изображавших седмицу иудеев. Последним в ряду предметов добычи находился Закон иудеев. […] После ехал Веспасиан, за ним Тит, а До­мициан в пышном наряде ехал сбоку на достойном удивления коне.

Конечной целью триумфального шествия был храм Юпитера Капитолийского. Здесь, по старинному обычаю, все должны ожидать, пока гонец не известит о смерти вражеского вождя. Это был Симон, сын Гиоры, участвовавший в шествии среди других пленников. […] Когда было объявлено о его смерти, поднялось всеобщее ликование и тогда начались жертвоприношения.

Описание арки

Высота монумента составляет 15,4 м, ширина 13,5 м, глубина пролёта 4,75 м, ширина пролёта — 5,33 м. Выстроен из пентельского мрамора, добываемого в Аттике.

Полуколонны, которыми декорирована арка, являются первым известным примером композитного ордера. В углах возле пролёта арки высечены четыре крылатых Виктории. Внутри пролёта находятся два барельефа: шествие с трофеями, захваченными в Иерусалиме (особенно выделяется менора), и император Тит, управляющий квадригой. Статуя Тита на квадриге также находилась на вершине арки, однако до наших дней не сохранилась. На софите находится барельеф с изображением апофеоза (обретения божественной сущности) императора.

В Средние века арка Тита была включена в крепостную постройку, позже её часть оказалась уничтоженной. В 1821 при папе Пие VII Джузеппе Валадье провёл реставрацию монумента. Чтобы отметить воссозданные им элементы, Валадье выполнил их из травертина, а не мрамора, а также упростил их форму.

• Arch of titus relief 1.jpg

  Тит Флавий Веспасиан на квадриге во время триумфа

• Arch of titus under arch.jpg

  Свод арки

• Rom, Titusbogen, Triumphzug 3.jpg

  Шествие с трофеями

Посвящения

Посвятительная надпись на аттике, набранная римким капитальным квардратным письмом, расположена на "лицевой", западной стороне арки, в направлении Форума. Надпись гласит:

SENATVS

POPVLVSQVE·ROMANVS

DIVO·TITO·DIVI·VESPASIANI·F(ILIO)

VESPASIANO·AVGVSTO

Сенат и люди Рима [посвящают эту арку] божественному Титу Веспасиану Августу, сыну божественного Веспасиана

После реконструкции 1821 года на другой стороне от древнего посвящения папа Пий VII начертал новое:

INSIGNE · RELIGIONIS · ATQVE · ARTIS · MONVMENTVM

VETVSTATE · FATISCENS

PIVS · SEPTIMVS · PONTIFEX · MAX(IMVS)

NOVIS · OPERIBVS · PRISCVM · EXEMPLAR · IMITANTIBVS

FVLCIRI · SERVARIQVE · IVSSIT

ANNO · SACRI · PRINCIPATVS · EIVS · XXIIII

Этот монумент, замечательный с позиций как веры, так и искусства, обветшал со временем. Пий VII, великий понтифик, новыми работами по древним образцам приказал укрепить и сохранить его. В год Священного правления 24-й.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Арка Тита
• [www.artconservative.ru/cons_architectur/cons_architecture/cons_architecture_1.php Формирование принципов современной рестварации — 1.1. Возникновение интереса к памятникам античности. Их реставрация в начале XIX в.]
• Platner, Samuel Ball; Ashby, Thomas. [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/Europe/Italy/Lazio/Roma/Rome/_Texts/PLATOP*/Arcus_Titi.html Arcus_Titi] (англ.). A Topographical Dictionary of Ancient Rome. Bill Thayer’s Web Site.
• [www.inrometoday.it/phototour/romanforum/titusarch/index.htm Арка Тита, история и фото]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Триумфальная арка Тита

В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?