Арктический и антарктический научно-исследовательский институт

Арктический и антарктический научно-исследовательский институт (ААНИИ)
Основан	1920
Директор	Иван Евгеньевич Фролов
Расположение	Россия, Санкт-Петербург
Юридический адрес	ул. Беринга, д. 38
Сайт	[www.aari.ru/ i.ru]

К:Научные институты, основанные в 1920 году

Арктический и антарктический научно-исследовательский институт (ААНИИ; англ. Arctic and Antarctic Research Institute, AARI) — старейшее научно-исследовательское учреждение России, проводящее комплексное изучение полярных регионов Земли.

Официальное название — Федеральное государственное бюджетное учреждение «Арктический и антарктический научно-исследовательский институт» (ФГБУ "ААНИИ"). ААНИИ подчинён Федеральной службе России по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды.

Сфера деятельности

ААНИИ ведет комплексные исследования в Арктике и Антарктике в области океанографии, физики льда, океана и вод суши, метеорологии, взаимодействия океана и атмосферы, геофизики, морского ледоведения, гляциологии, полярной географии, гидрохимии, гидрологии устьев рек, водных ресурсов, экологии, взаимодействия корпуса судна и других инженерных сооружений со льдом, полярной медицины.

История

История ААНИИ началась с организации 4 марта 1920 года Северной научно-промысловой экспедиции при Высшем Совете народного хозяйства. В 1925 году Севэкспедиция преобразуется в Институт по изучению Севера. В 1930 году институт получает название — Всесоюзный арктический институт и становится центром работ по исследованию советской Арктики и обеспечению запросов мореплавания по Северному морскому пути и других отраслей народного хозяйства Крайнего Севера.

В 1930-е годы состоялись известные плавания научных экспедиций на ледокольных пароходах: «Г. Седов», «А. Сибиряков», «Челюскин», «Садко» и др., в период которых был выполнен огромный комплекс исследований в окраинных арктических морях и прилегающих районах Арктического бассейна. В 1937 году на льды Арктического бассейна была высажена первая в мире дрейфующая станция «Северный полюс-1» (СП-1). В 1939 институт получает новое название — Арктический научно-исследовательский институт. С 1958 года в связи с организацией и координацией национальных исследований в Антарктике институт получил своё нынешнее название.

В 1970-х годах в Арктике начался новый этап активной практической работы, связанной с созданием новых ледоколов типа «Арктика». Ввод в строй этих судов позволил выполнять круглогодичную навигацию по Северному морскому пути. Одним из первых рейсов «Арктики» стал поход на Северный полюс в 1977 году, на судне отправилось три группы ААНИИ во главе с полярником И. П. Романовым. Интерес к этому направлению был достаточно велик, и директор института академик А. Ф. Трёшников совместно с И. П. Романовым представили доклад об итогах гидрометеорологического обеспечения на заседании коллегии в Главном управлении Гидрометеослужбы СССР.

В 1994 году ААНИИ присвоен статус государственного научного центра Российской Федерации.

В честь института были названы острова Арктического института в Карском море.

Структура

ААНИИ включает 21 научное подразделение, Высокоширотную арктическую экспедицию, Российскую антарктическую экспедицию, Центр ледовой и гидрометеорологической информации, Центр полярной медицины, Инженерно-экологический центр, научно-экспедиционный флот (включая уникальное судно ледокольного типа «Академик Фёдоров»), теплоход «Профессор Мультановский», уникальный специализированный ледовый бассейн, научно-исследовательскую и опытно-экспериментальную базу — станции «Ладожская» и «Горьковская» (в Ленинградской области), Мировой центр данных (МЦД) по морскому льду.

На базе ААНИИ созданы российско-германская Лаборатория морских и полярных исследований имени О. Ю. Шмидта и российско-норвежская Лаборатория исследования климата Арктики имени Фрама.

Современные исследования

В 2003 году (после длительного перерыва с 1991 года) возобновлены исследования Северного Ледовитого океана с научно-исследовательских дрейфующих станций «Северный полюс».

В июле 2009 года ААНИИ завершил 54-ю сезонную (53-ю зимовочную) российскую антарктическую экспедицию на пяти стационарных и четырёх сезонных полярных станциях и с научно-экспедиционных судов «Академик Фёдоров» и «Академик Карпинский».

Руководители

• 1920—1930, 1932—1938 — Самойлович, Рудольф Лазаревич, профессор, геолог
• 1930—1932 — Шмидт Отто Юльевич, академик, математик, географ
• 1938—1939 — Ширшов Пётр Петрович, академик, гидробиолог
• 1939 — Фёдоров Евгений Константинович, академик, геофизик
• 1940—1941 — Либин, Яков Соломонович, океанолог
• 1941—1942 — Балакшин, Леонид Леонидович, океанолог, и. о.
• 1942 — Славин, Семен Венекдиктович, экономист, и. о.
• 1942—1947 — Буйницкий, Виктор Харлампиевич, профессор, океанолог
• 1947—1950 — Антонов, Василий Семёнович, профессор, гидролог
• 1950—1960 — Фролов, Вячеслав Васильевич, к. г. н., метеоролог
• 1960—1981 — Трёшников Алексей Фёдорович, академик, океанолог, географ
• 1981—1992 — Крутских, Борис Андреевич, д. г. н., океанолог
• 1992 — наст. время — Фролов, Иван Евгеньевич, д. г. н., океанолог

См. также

• Российский государственный музей Арктики и Антарктики

Ссылки

• [www.aari.ru Официальный сайт института]

Литература

• Арктический и Антарктический научно-исследовательский институт — центр российской полярной науки / Г. А. Баскаков и др. // Проблемы Арктики и Антарктики: Сб. ст.: (К 75-летию ААНИИ). — СПб., 1995. Вып. 70. — С. 6—32.

Отрывок, характеризующий Арктический и антарктический научно-исследовательский институт

Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.