Арлекин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Арлекин, Арлеккино (итал. Arlecchino, фр. Arlequin) — персонаж итальянской комедии дель арте, второй дзанни; самая популярная маска итальянского площадного театра. Представляет северный (или венецианский) квартет масок, наряду с Бригеллой (первым дзанни), Панталоне и Доктором.

  • Происхождение: уроженец Бергамо, переехавший в поисках лучшей доли в богатейший город — Венецию.
  • Занятие: слуга.
  • Костюм: крестьянская рубаха и панталоны, обшитые разноцветными заплатками — кусками ткани в форме ромбов. Костюм очень красочный; преимущественно жёлтый, но встречаются куски разных цветов — зелёный, голубой и красный. На голове у него шапочка, украшенная заячьим хвостиком. На поясе кошель. Обут в очень лёгкие туфли, которые позволяют ему свободно перемещаться и совершать акробатические трюки.
  • Маска: чёрного цвета с огромной бородавкой на лбу. Лоб и брови нарочито выделены, с чёрными взъерошенными волосами. Пухлые щёки и круглые глаза указывают на его обжорство.

  • Поведение: Арлекин весел и наивен, не так умён, не так ловок, не так изворотлив, как Бригелла, потому легко совершает глупости, но следующие за этим наказания воспринимает с улыбкой. Он лентяй и ищет любой возможности увильнуть от работы и подремать, он обжора и бабник, но при этом учтив и скромен. И если Бригелла вызывает восхищение своей ловкостью, то Арлекин должен вызывать сочувствие к его смешным невзгодам и ребяческим горестям.

Одним из первых создателей маски стал Альберто Назелли, выступавший под именем Дзан Гандан. Он, как и другой известный в роли второго Дзанни актёр Симоне да Болонья, имени Арлекин не знал. Это имя происходит из старинных французских инфернальных легенд, где фигурировал мрачный предводитель сонма дьяволов Эллекен (фр. Hellequin). В XIII в. его упоминает в «Игре о беседке» Адам де ла Аль, а в XIV в. — Данте в «Божественной комедии», где Аликино (итал. Alichino) — один из бесов. Это имя берёт себе в качестве псевдонима актёр Тристано Мартинелли, в начале XVII в. игравший при дворе второй жены Генриха IV, Марии Медичи. Этого персонажа также называли Труффальдино, Пасквино, Меццетино, Табарино (по именам актёров). Во Франции его часто называли Домиником (по имени актёра Доменико Бьянколелли, игравшего роли второго Дзанни; он слишком сильно ушёл от старой формы маски Арлекина, но именно созданный им образ существует сегодня на театральных подмостках). В XX в. самым известным исполнителем роли Арлекина стал Ферруччо Солери[1].

Близкие к Арлекину персонажи существовали в традиции народных театров и других стран, например, немецкий Гансвурст. Арлекин — один из немногих персонажей комедии дель арте, ставших постоянными героями драматургических пьес, в том числе, у таких авторов, как Карло Гольдони и Пьера Карле де Мариво, а в русском театре, у Александра Блока, и прочно вошедших в современную поп-культуру[2].





Напишите отзыв о статье "Арлекин"

Примечания

  1. В классической традиции комедии дель арте Феруччо Солери играл эту роль всю жизнь. С 1947 г. и по сегодняшний день в спектакле режиссёра Джорджо Стрелера «Арлекин, слуга двух господ» он сыграл около 2200 представлений.
  2. Например, имя персонажа комиксов Харли Квинн (англ. Harley Quinn) и её костюм прямо ассоциируются с английским написанием имени и образом Арлекина (англ. Harlequin)

Источник

  • А. К. Дживелегов, «Итальянская народная комедия», Москва, 1954.

Литература


Ссылки

Отрывок, характеризующий Арлекин


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.