Арманд, Давид Львович

Давид Львович Арманд
Научная сфера:	физическая география, ландшафтоведение, охрана природы
Место работы:	Институт географии АН СССР
Учёная степень:	доктор географических наук (1957)
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	географический факультет МГУ

Дави́д Льво́вич Арма́нд (1905, Москва — 1976, Москва) — советский физико-географ, ландшафтовед, специалист в области охраны природы, популяризатор географических знаний. Доктор географических наук (1957), профессор (1963).

Вице-президент Московского филиала Географического общества СССР (1958—1963). Член редколлегии журнала «Вопросы географии». Член Союза писателей (1940), автор многих научно-популярных книг и брошюр.

Один из создателей научного направления геофизики ландшафтов. Инициатор создания земельного кадастра на территорию СССР.

Биография

Родился в Москве, в семье потомственного предпринимателя-фабрикантя — Льва Эмильевича Арманда (1880—1942), французского происхождения. Мать, Лидия Марьяновна Тумповская (1887—1931), происходила из образованной еврейской семьи из Сувалок, её отец Марьян Давидович Тумповский (1848 — после 1915) был известным детским врачом и учёным-медиком, который как выпускник Варшавского университета получил разрешение селиться вне черты оседлости. Сестра матери, Елена Мариановна Тумповская (1884—1966), жена экономиста и члена ЦК ПСР А. П. Гельфгота (1887—1938), за участие в революционной деятельности была приговорена к смертной казни, заменённой на вечную каторгу. Другая сестра матери — поэтесса Маргарита Тумповская (1891—1942), жена филолога Л. С. Гордона (1901—1973). Бабушка, Ревекка Михайловна Тумповская, также была литератором, автором книги «Христос и евреи», стихов и переводов.

Вместе с родными, высланными из России за участие в революции 1905—1907 годов, до 1910 года жил в Италии, Франции, Швейцарии. В 1920-е годы учился и работал в Подмосковье в организованной его матерью Л. М. Арманд опытно-показательной школе (детской колонии) второй ступени с сельскохозяйственным уклоном. Колония была закрыта в 1924 году, а сама Л. М. Арманд арестована (как член партии левых эсеров, она арестовывалась многократно).

В 1927 году окончил Государственный электромашиностроительный институт им. Я. Ф. Каган-Шабшая в Москве, пройдя обучение за 2 года.

В 1930—1935 годах работал конструктором, инженером, начальником гальванического цеха на заводе «Динамо» в Москве.

В 1940 с отличием окончил географический факультет МГУ. С этого же года — научный сотрудник Института географии АН СССР, в котором проработал до конца жизни. В 1940—1943 изучал зарубежные страны, написал книги о Румынии и Японии.

С 1943 — кандидат географических наук, старший научный сотрудник. В годы Великой Отечественной войны работал в Комиссии геолого-географического обслуживания Красной Армии, в группе экономики и географии капиталистических стран и в экспедициях особого назначения на Урале.

С 1952 года участвовал в работе академической комиссии по заповедникам и Комиссии по охране природы Отделения биологии АН СССР.

В 1956—1958 руководил комплексным отрядом Среднехуанхейской противоэрозионной экспедицией КНР.

В 1960 году возглавил отдел физической географии Института географии, а затем его Курский исследовательский стационар (Курская полевая экспериментальная база (КПЭБ) Института географии АН СССР на территории Центрально-Чернозёмного государственного заповедника имени профессора В. В. Алёхина).

В 1960—1965 — член Учёного совета Института географии АН СССР. С 1963 — профессор.

Выйдя на пенсию в 1970 году, продолжал работать консультантом.

Согласно завещанию Д. Л. Арманда, его прах (как и прах его жены) развеян над Москвой.

Научные достижения

Автор исследований по физической географии зарубежных стран, теоретическим и количественным методам в физической географии.

Занимался проблемами борьбы с эрозией и дефляцией, охраны природы и составления земельного кадастра.

Применил экспериментальный метод исследования в физической географии. Разработал вопросы улучшения природы в зоне недостаточного увлажнения степных и лесостепных территорий путём изменения воднотеплового режима.

Рассматривал природные объекты как геосистемы. Изучая проблему охраны природы, отстаивал конструктивный подход к проблеме взаимоотношения человека с природной средой: им сформулирован принцип — не просто охрана природной среды, а синтез её охраны с рациональным использованием природных ресурсов.

Л. Д. Арманд владел 5 европейскими языками и эсперанто, проблемам которого посвящены его лингвистические статьи.

Награды и премии

• 1957 — 1-я премия Московского общества испытателей природы за серию статей по борьбе с эрозией и засухой.
• 1963 — Золотая медаль имени П. П. Семёнова-Тян-Шанского Географического общества СССР — за докторскую диссертацию, изданную в виде монографии «Физико–географические основы проектирования сети полезащитных лесных полос» (1961).
• 1965 — Диплом 1-й степени Всесоюзного общества «Знание» за научно-популярную книгу «Нам и внукам» (1964).

Сочинения

Автор более 700 научных трудов (6 монографий, 5 научно-популярных книг), из них более 60 переведено на иностранные языки. Также автор опубликованных только в 2009 году воспоминаний.

• Румыния: Экономико-географическое описание. 1946.
• Остров Хоккайдо. 1947.
• Зарубежная Азия. 1956 (соавтор).
• Физико-географические основы проектирования сети полезащитных лесных полос. 1961.
• Некоторые задачи физики ландшафта. 1967.
• Арманд Д. Л. Наука о ландшафте: (Основы теории и логико-математические методы). — М.: Мысль, 1975. — 288 с. — 7 000 экз. (в пер.) (Посвящается памяти погибших товарищей Л. Ф. Куницына и А. А. Минца).
• Арманд Д. Л. Географическая среда и рациональное использование природных ресурсов / Отв. ред. д.г.н. Э. М. Мурзаев. — М.: Наука, 1983. — 240 с.

Научно-популярные книги

• Грозные силы природы. М.; Л.: Детгиз, 1940. 110 с., 1941. 95с., Ростов н/Дону, 1945. 76 с.
• Как измерили Землю. М.; Л.: Детгиз, 1941. 192 с.
• Ореховая экспедиция. М.; Л.: Детгиз, 1947. 126 с.
• Нам и внукам. М.: Мысль, 1964. 183 с.; 2-е изд., 1966. 254 с.; 3-е изд.,1969. (Тираж книги с 5000 экз. в 1964 г. вырос до 30 000 в 3-м изд.; книга переведена на эстонский и литовский языки).
• Физическая география в наши дни. — М.: Знание, 1968. — 48 с. — (Новое в жизни, науке, технике; 1. Наука о Земле).

Воспоминания

• Арманд Д. Л. Путь теософа в стране Советов: Воспоминания / Давид Арманд. — М.: Аграф, 2009. — 608 с. — (Символы времени). — 1 000 экз. — ISBN 978-5-7784-0391-8. (в пер.)

Литература

• Краткая географическая энциклопедия: В 5 томах / Глав. ред. А. А. Григорьев. — М.: Советская энциклопедия, 1966. — Т. 5. — С. 414. — 544 с. — 76 000 экз. (в пер.)
• Д. Л. Арманд. Библиография печатных трудов. — М.:, 1982. 75 с.
• Краснопольский А. В. Отечественные географы (1917 - 1992): Биобиблиографический справочник (в 3-х томах)) / Под ред. проф. С. Б. Лаврова; РАН, Русское географическое общество. — СПб.: Б.и., 1993. — Т. 1 (А—К). — С. 50. — 492 с. — 1 000 экз. (в пер.)
• Рыцарь светлого образа: К столетию со дня рождения Давида Львовича Арманда (1905-1976) / Ред.-сост. А. Д. Арманд. — М.: Институт географии РАН, НИА-Природа, 2006. 170 с.
• Известия АН СССР/РАН. Сер. геогр. 1965. № 6, 1977. № 2, 1986. № 2, 2006 № 2.
• Вестник МГУ. Сер. V. Геогр. 1977. № 1.

Ссылки

• [fgp.igras.ru/index.php?r=92&id=755 Институт географии РАН — Отдел физической географии и проблем природопользования: АРМАНД Давид Львович (1905–1976)]
• [www.lomonosov-fund.ru/enc/ru/encyclopedia:0128942:article Фонд знаний «Ломоносов» — Энциклопедия: Арманд Давид Львович (1905–1976)]

Отрывок, характеризующий Арманд, Давид Львович

Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.