Арман (Вампирские хроники)
| Арман, Амадео, Андрей | |
| Armand, Amadeo, Andrei | |
 Мэттью Ньютон в роли Армана в кинофильме «Королева проклятых» 2002 г. | |
| Создатель: | |
|---|---|
| Произведения: |
«Интервью с вампиром» |
| Пол: |
мужской |
| Национальность: | |
| Возраст: |
17 лет человек, |
| Дата рождения: |
конец XV века, Киевская Русь |
| Дата смерти: | |
| Семья: |
отец Иван, мать, |
| Роль исполняет: | |
Арма́н (англ. Armand) или Амаде́о (англ. Amadeo) — вымышленный персонаж-вампир из цикла книг «Вампирские хроники» американской писательницы Энн Райс. Хотя Арману на момент его первого появления в книге «Интервью с вампиром» около пяти веков, он выглядит семнадцатилетним юношей (однако в экранизации романа 1994 года он показан взрослым мужчиной). Арман, как и многие вампиры во вселенной «хроник», гомосексуален и исключительно привлекателен внешне: это красивый достигший половой зрелости мальчик, с маленькими рыжеватыми завитками волос, добрыми карими глазами и тонкими пальцами. Время от времени его сравнивают с Купидоном или ангелом Сандро Боттичелли.
Арман — вампир, созданный в конце XV века в Венеции, Италия. Родился он под именем Андрей в Русском государстве у прославленного охотника по имени Иван. Ещё будучи ребёнком, он показал себя талантливым художником, после чего православные монахи нанимали его для рисования религиозных икон. Они были так впечатлены мастерством Андрея, что говорили ему, будто ему был дан Божий дар. По прошествии времени возросло напряжение между Иваном и монахами. Последней каплей было желание монахов замуровать Андрея в подземной гробнице, чтобы он рисовал иконы, перед тем как умереть от голода. Разъярённый отец Андрея наказал ему рисовать икону для князя Михаила, местного правителя, и повесить её на дереве в поле, чтобы князь знал, где находится его брат. По пути на них напали татары и Андрей был взят в рабство. Его отвезли в Константинополь для продажи на работорговом рынке. Во время путешествия с Андреем случилась острая потеря памяти из-за огромных эмоциональных и физических травм и он забыл всё о себе и своей родине. Из Константинопля мальчика перевезли в Венецию, где продали в бордель. Там он был подвергнут ужасающему сексуальному насилию.
Тысячапятисотлетний римский вампир Мариус, художник, купил Андрея и принялся его растить. Он дал ему новое имя — Амадео. В последующие два-три года Мариус и Амадео имели половые отношения.
Когда Амадео было семнадцать лет, он вступил в дуэль на мечах с английским лордом Гарлеком, который стал помешан на нём после того, как они провели вместе три дня и три ночи. Лорд Гарлек пронзил Амадео отравленным мечом и юноша чуть не умер от заражения. Чтобы спасти его, Мариус одарил любимого «Тёмным даром»: он сделал своего молодого ученика вампиром. Оба жили счастливо некоторое время, пока сатанистическая секта вампиров под предводительством вампира Сантино, которому Мариус навредил много лет до этого, не напала на дворец Мариуса и не взяла Амадео в плен. (Самого Мариуса казалось сожгли, а мальчиков заживо побросали в огонь.) Новорождённого вампира бросили в темницу и морили голодом, после чего кормили его же друзьями и невинными детьми. После пяти месяцев таких мучений Амадео сдался, согласился забыть предыдущую «еретическую» жизнь и был принят в общество «Детей тьмы». Но, хотя Амадео и совершал все нужные ритуалы, он всей душой отвергал такое святотатство. В качестве наставника «Детей тьмы» он переезжает в Париж, где берёт имя Арман, и остаётся предводителем шабаша сто лет до прибытия вампира Лестата де Лионкура, в которого он влюбляется.
Арман использовал свою секту, чтобы нападать на Лестата и его мать, вампиршу Габриэль. Эта секта даже похитила смертного компаньона Лестата Николя, заставляя Лестата прийти в их логово. В ответ Лестат опроверг веру секты, объявляя её неподходящей для времён. Арман, понимая, что Лестат говорит правду, убил большинство членов секты и присоединился к Театру Вампиров, который Лестат основал для четырёх оставшихся членов секты (Элени, Лорана, Феликса и Эжени). Во второй половине XIX века Арман влюбился в вампира из Нового Света по имени Луи. Эта пара уехала из Парижа после того, как Луи спалил Театр и путешествовала по миру и времени. Они оставались вместе до 1920-х.
Позже Арман почти вступил в половые отношения с Дэниелом Моллоем, молодым журналистом, который брал интервью у Луи о его вампирской жизни. В 1985 году, после их 7-8-летних отношений, Арман превратил Дэниела в вампира в отчаянных обстоятельствах, Моллой был на грани гибели. Дэниел — единственный известный вампир, произошедший от Армана. Но вскоре после превращения Дэниела в вампира они разошлись.
Арман присутствовал при возвращении Лестата из Рая и Ада. Плат Вероники так сильно подействовал на Армана, что он попытался покончить жизнь самоубийством, чтобы принести себя в жертву Богу — он вышел на солнце. Его попытка не вышла — его спасли двое смертных, Беджи и Сибил. Он полюбил их и они ответили взаимностью. Он оставался с ними, чтобы иметь связь с «обычным», современным миром людей.
Арман повёл своих смертных друзей, чтобы увидеть Лестата в кататонии. Затем он оставил их со своим создателем Мариусом и ушёл рассказывать историю своей жизни Дэвиду Тальботу, превращённому Лестатом. Вернувшись к Мариусу, Арман узнаёт, что Мариус превратил Бенджи и Сибил в вампиров, тем самым разбив сердце Арману.
Сперва Арман является невинным, идеалистичным юнцом, но столетия вечной юности в контрасте с непредсказуемыми, зачастую прискорбными поворотами его жизни, постепенно превратили его в горького циника.
Арман в других средах
В кинофильме «Интервью с вампиром: Хроника жизни вампира» его сыграл Антонио Бандерас (облик Бандераса резко отличается от оригинального — он выглядит как тридцатилетний мачо).
В экранизации «Королева проклятых» в образе Армана выступил актёр Мэттью Ньютон.
В мюзикле «Лестат» персонажа воплотили Джек Ноузуорти и Дрю Сэрич.
Напишите отзыв о статье "Арман (Вампирские хроники)"
Ссылки
- [www.annerice.com/ Официальный сайт Энн Райс] (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Арман (Вампирские хроники)
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
