Арман (художник)
| Арман | |
 Портрет Армана (фотография Лотара Уоллеха) | |
| Имя при рождении: |
Armand Pierre Fernandez |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: | |
| Жанр: | |
| Стиль: | |
Арма́н, наст. имя Арма́н Пьер Фернандес (фр. Arman, Armand Pierre Fernandez; 17 ноября 1928, Ницца — 22 октября 2005, Нью-Йорк) — французский и американский художник, коллекционер, один из основателей нового реализма.
Жизнь и творчество
Арман изучает до 1949 года в Ницце философию, математику и декоративное искусство. В 1947 году знакомится с Ивом Кляйном. Под влиянием последнего увлекается буддизмом, астрологией и учением розенкрейцеров. В 1949—1951 годах изучает в Париже археологию и восточные культуры. В это же время начинает заниматься живописью, пишет картины в сюрреалистической манере.
В 1953 году, после окончания военной службы в Индокитае, возвращается в Ниццу, женится и продолжает рисовать, при этом склоняясь всё более к абстракционизму. В это время находится по сильным влиянием творчества Сержа Полякоффа, Джексона Поллока и Курта Швиттерса. В 1956 году состоялась первая выставка работ Армана, в Париже. В 1957—1958 годы художник путешествует по Турции, Афганистану и Ирану.
С 1959 года Арман оставляет почти на 30 лет занятия живописью и посвящает себя творческому новаторству. Так, он экспериментирует с отпечатками окрашенных предметов на полотне или бумаге, создаёт художественные объекты из нагромождений идентичных предметов, например кувшинов (так назывемемые аккумуляции).
Арман становится знаменитым 23 октября 1960 года в результате скандала, сопровождавшего выставку его работ в парижской галерее Ирис Клер — художник распорядился засыпать галерею до самого верха сорняками. 27 октября того же года он наряду с Ивом Кляйном, Пьером Пестани, Даниелем Спорри, Раймоном Хайнсом, Франсуа Дюфреном, Жаном Тэнгли и др. участвует в организации художественного движения «новых реалистов» (Les Nouveaux Realistes). В этот же период Арман знакомится в Париже с американскими представителями поп-арта Джаспером Джонсом, Робертом Раушенбергом и Ларри Риверсом, а через Ива Кляйна устанавливает контакт с дюссельдорфской художественной группой ZERO.
К 1961 году относятся его первые «колерс» (coleres) — художественные акции, при которых объекты разбивались. В 1963 году Арман расширяет концепцию «колерс», начиная разрезать предметы, а также взрывать их динамитом, и выставлять затем останки на обозрение. В это время происходит его знакомство с Марселем Дюшаном. В 1967 году мастер принимает участие во Всемирной выставке в Монреале, создав аккумуляции из частей автомобилей. К 1970 году относятся его эксперименты с залитыми в бетон предметами и аккумуляциями.
В 1971 году Арман создаёт объекты из полиэстера и плексигласа, в 1975 посещает Египет, в 1978 году устанавливает крупноформатные скульптуры в Дижоне и Дирборне (штат Мичиган, США). В 1979 году совершает поездки в КНР и СССР.
К 1985 году относится бюст Мориса Равеля работы Армана, установленный в парижском Театре комической оперы, к 1987 — 12-метровая двойная спираль из частей рояля, гитар и банджо в Мемфисе (США), посвящённая блюзу.
В 1988 году Арман возвращается к живописи и создаёт 13 полотен — иллюстраций к поэзии Артюра Рембо (находятся в парижском центре Жоржа Помпиду). В его творчестве этого времени соединяются абстрактный экспрессионизм и «новый реализм». В 1991 году создаётся серия портретов великих композиторов — от Баха до Бартока, выполненная из музыкальных инструментов, наиболее характерных для каждого композитора.
В конце 1980-х годов в Пекине, во время банкета западных деятелей культуры и китайских высокопоставленных лиц, публично разбил скрипку о стену для того, чтобы из её осколков собрать панно, предназначенное для продажи с аукциона, приуроченного к восстановлению Великой китайской стены, — за что был освистан, так что французской делегации пришлось покинуть зал. На следующий день на аукционе, транслировавшемся по телевидению в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, его работы проигнорировались китайскими покупателями, и ему пришлось самому их купить, чтобы не уронить свой престиж[1].
Арман был также коллекционером, он собирал различные предметы, артефакты и произведения искусства, включая часы, радио, машины, европейские пистолеты, африканскую резную скульптуру и японские доспехи.
Публичные коллекции
|
|
Напишите отзыв о статье "Арман (художник)"
Примечания
- ↑ Жани Саме. Высокая мода = Chere Haute Couture / пер. с фр.. — СПб.: «Азбука-классика», 2010. — 320 с. — 15 000 экз. — ISBN 978-5-9985-0867-7.
Литература
Kerstin Stremmel «Realismus», Köln 2004.
Ссылки
- [www.arman-studio.com/ Официальный сайт художника]
- [slovari.yandex.ru/dict/euroart/article/ei/ei1-0029.htm Об Армане в Яндекс. Словарях](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))
- [www.artnet.com/artist/656584/arman.html Работы и информация о художнике на ArtNet]
- [www.artfacts.net/index.php/pageType/artistInfo/artist/66/lang/1 ArtFacts]
Отрывок, характеризующий Арман (художник)
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
