Армия Византийской империи

Армия Византийской империи на протяжении столетий обеспечивала безопасность границ государства и поддерживала внутренний порядок в империи. Особенности военного дела в Византийской империи соответствовали общему развитию византийского общества, а, кроме того, византийская армия и византийская военная мысль были наследниками позднеантичних военных традиций. Эта преемственность выражалась как в организации и вооружении войск, так и в разработке стратегии и тактики. Одновременно военная организация должна была всё время находить ответ на новые военные задачи, поскольку Византийская империя на протяжении большей части своей истории находилась в состоянии войны. Тем не менее, общее разложение и упадок империи непосредственным образом затронули и армию, вследствие чего Византия в XIV—XV вв. оказалась неспособной противостоять вторжениям турок-османов и потеряла независимость, став частью молодой Османской империи.

История развития вооружённых сил Византии

Культура Византии
Искусство
Аристократия и бюрократия
Военное дело
Архитектура
Танцы
Кулинария
Одежда
Экономика
Историография
Быт
Византийский язык
Садоводство
Дипломатия
Монеты
Право
Литература
Музыка
Медицина
Образование
Философия
Наука

IV—VII века

До Юстиниана

На протяжении всей истории Византии организация её войска претерпела многие изменения, бывшие как следствием развития общественных отношений, так и ответом на вызовы, которые ставили перед ней разнообразные внешние и внутренние угрозы. В начале византийской истории в военной организации сохранялись черты, унаследованные от военной организации поздней Римской империи. Долгое время (приблизительно до VII века) сохранялось римское деление на легионы. Тяжелейший кризис империи отразился и на армии. Войска были деморализованы и разложены настолько, что императоры отказывались от проведения каких-либо крупных наступательных операций. Значительную часть армии составляли наёмные отряды германцев. Армиями командовали магистры. Под их началом служили конные и пешие полки (гвардейские и армейские конные полки и легионы, а также вспомогательные подразделения). Помимо них, в византийской армии имелись также пограничные подразделения, представлявшими собой ополчения под командованием дуксов (вождей). Легионы исчезли к началу VII века, вместо пехоты главной силой византийской армии стала конница.

Армия в период реформ Юстиниана

Некоторую стабильность и подъём византийская армия пережила во время реформ императора Юстиниана. Ко времени правления Юстиниана империя благодаря стабилизации экономики была в состоянии содержать хотя и небольшие, но хорошо вооружённые и обученные воинские контингенты. Армия была реорганизована в связи с требованиями времени и текущей ситуации, которая была непростой. На византийскую тактику, вооружение и воинскую организацию сильнейшее влияние оказала Персия. Армия подразделялась на полевую армию (состоявшую, главным образом, из комитатов и федератов при поддержке союзников-варваров) и гарнизонные части. Постепенно исчезали легионы и алы, которые сменялись более мелкими пехотными и кавалерийскими отрядами-нумериями (тагмами). Византийские войска были подразделены на отряды-нумерии численностью 200—400 воинов под командованием офицеров-трибунов. В каждом провинциальным городе располагались 1-2 нумерия.

Наёмные кавалерийские войска подразделялись на лёгкую конницу федератов и тяжёлую конницу катафрактариев, появившихся под влиянием Персии. Отряды конных лучников-гиппотоксатов составляли воинскую элиту империи. Полевую армию составляли так называемые комитаты. Зачастую они были ненадёжны, так как были более преданны своим командирам-вербовщикам, принося клятву верности им, а не императору. Таким образом, надёжность комитатов зависела прежде всего от верности их командиров императору. Тем не менее, комитаты были основой для формировании будущей постоянной армии. Ядром комитатов были букелларии — личная гвардия императора и дружины частных лиц. При Юстиниане престиж службы и привилегии военным возросли, благодаря чему Византия в многочисленных войнах могла опереться и на собственные контингенты. В отрядах федератов, помимо варваров, стали служить и жители империи. Основными источниками рекрутов были Южная Анатолия и Иллирия. Повысился процент добровольцев. Тем не менее, германские наёмники продолжали составлять значительную часть армии. Лучшие тяжеловооружённые кавалерийские части формировались из готов. В 575 году было сформировано элитное подразделение из готов, получившее название «оптиматы». Оно было расквартировано в Вифинии в VI—VII вв. В армии было много остготов, переселившихся в империю из Италии под натиском лангобардов. Они служили преимущественно в коннице. Остальные остготы служили лучниками в пехоте. Помимо готов, в византийской армии служили выходцы из Судана, а также берберы, арабы и гунны.

В целом армия при Юстиниане состояла из следующих частей:

1. Гвардия, расквартированная в столице империи
2. Комитаты позднеримской полевой армии. При Юстиниане они назывались стратиоты. Регулярная армия империи.
3. Лимитаты. Несли службу на границах и в пограничных гарнизонах. Этот род войск существовал ещё со времён позднеримской армии.
4. Федераты. Наёмники из числа германских добровольцев.
5. Союзники. Преимущественно германские племена, гунны и т. д.
6. Букелларии. Наёмные дружины императора и частных лиц.

Общая численность византийской армии этой эпохи оценивается в 150 000 человек. Полевая армия обычно насчитывала 15-25 000 воинов.

Армия после Юстиниана

После смерти Юстиниана в армии произошли некоторые изменения. Букелларии и другие гвардейские части были переведены в регулярную армию. Элитные подразделения были представлены схолами (Scholae), кандидатами (Candidati) и доместиками (Domestici). Позднее малоэффективные сколы были сменены полком экскубиторов. На начальном этапе формирования это был небольшой отряд численностью 300 воинов, созданный императором Львом I. На протяжении 200 лет экскубиторы были эффективным и боеспособным подразделением, и только в начале VII века превратились в церемониальный полк. Армия была подразделена на декархии, состоявшие из более мелких подразделений под командованием офицеров низшего ранга. Прежние центинарии, позднеримские преемники центурионов, стали назваться экатонтархами. Командиры низшего и среднего звена подчинялись иларху. Одной из низших офицерских должностей была должность лохага (или декарха), затем следовали должности пентарха и тетрарха. Их выбирали из самых храбрых и умелых воинов. Все солдаты, кроме гвардейцев, носили стандартную белую униформу.

Тактика

Основу армии составляла конница, подразделявшаяся на отряды копьеносцев и конных лучников. Соответственно с этим тактика византийской армии была во многом ориентированна на преобладание конницы над пехотой. Главный удар наносила тяжёлая конница (катафракты и клибанарии), задачей лёгких конных лучников было изматывание противника до нанесения решающего удара тяжёлыми кавалеристами. Пехоте отводилась вспомогательная роль. В функции тяжёлой пехоты входила оборона. В боевом построении центр, в отличие от флангов, был малоподвижен. Полководцы также выделяли резерв. Лёгкая пехота, вооружённая луками, пращами и дротиками, широко применялась как в обороне, так и в нападении. Византийские полководцы использовали сложные тактические построения на поле боя. Тем не менее, распад армии шёл непрерывно вплоть до проведения фемной реформы.

VII—XII века

В VII веке в византийской военной организации произошли фундаментальные изменения. В провинциях были учреждены фемы как базы для формирования частей провинциальных армий, а в столице были организованы элитные подразделения — тагмы. Это были основы для формирования хорошо вооружённой регулярной армии. Ядром фемного ополчения были хорошо вооружённые кавалерийские части. Несмотря на то, что выходцы из фемов зачастую получали высокие посты, основным источником пополнения кадров старших офицеров оставалась гвардия. Доместики были включены в состав схолов, которые в конце VIII века вновь начали исполнять боевые функции. Каждая тагма состояла из 300 воинов. Десять тагм составляли полк — мерос. Приблизительно 2 тагмы составляли мору (moera). Теоретически армия состояла из 3-х меросов. При императоре Никифоре I (802—811) тагмата была разделена на провинциальную и столичную. Воины из тагматы были лучше оплачиваемы, чем обычные воины, и имели, соответственно, лучшее вооружение. В соответствии с законом они были избавлены от наказаний за многие проступки.

В «Стратегиконе» императора Маврикия детально рассмотрены вопросы дисциплины, моральной подготовки и организации солдат. Недостаток войск требовал постоянной переброски армии с одного фронта на другой, подчас на другой конец империи. Византийские легковооружённые лучники и метатели дротиков использовали тактику, сходную с тактикой славянских воинов. В бою их поддерживала тяжёлая пехота. Лучшим тактическим построением считалось такое, в котором тяжёлая конница располагалась в центре, а легковооружённые конные лучники — на флангах. Дисциплина в византийской армии была на порядок ниже, чем в армиях Сасанидского Ирана и Арабского халифата. Со временем в результате длительных войн с арабским миром конные лучники были постепенно сменены конными копьеносцами. В VII—VIII вв. стандартное построение выглядело следующим образом: в центре располагалась пехота, позади пехоты — тяжёлая конница, на флангах — лёгкая конница. Во время боя тяжёлая конница выдвигалась вперёд через разрывы в рядах пехоты. Собственные части конных лучников просуществовали до IX века и были сменены впоследствии наёмниками из числа тюркоязычных кочевников. Неспособность противостоять в открытом поле регулярным армиям халифата способствовала развитию у греков особой тактики партизанской войны, заключавшейся в нападении на отягощённого награбленным добром противника преимущественно в горной местности. Важнейшую роль в этой тактике играли сообщения и коммуникации.

Классическим периодом в истории византийского войска считается период от VII века до падения Константинополя в 1204 году. Хотя на протяжении этого периода происходили разнообразные изменения в формировании и организации армии, оставалось достаточно стабильное организационное ядро. Общее деление армии, исключая флот, было приблизительно таким:

• Катафрактарии (тяжёлая конница)
• Трапезиты (лёгкая конница)
• Скутаты (тяжёлая пехота)
• Псилы (лёгкая пехота)

В X веке основой военного набора были стратиотское ополчение и фемная система. Переход к фемной системе набора войска обеспечил стране 150 лет успехов в войнах, но финансовое истощение крестьянства и его переход в зависимость от феодалов привели к постепенному снижению качества войск. Система комплектования была изменена на западную — то есть типично феодальную, когда знать была обязана поставлять воинские контингенты за право владения землёй. На первые роли выступают тяжеловооруженные катафракты (хотя конница всегда играла основную роль в византийской армии), для вооружения которых нужны были намного большие средства. В конечном итоге постепенно (к XII веку) оформляется прониарная система. Прониарий (владелец пронии), как правило, был тяжеловооружённым всадником. Отправляясь на службу, прониарии брали собой свиту из родственников, друзей и слуг. Некоторые пронии не приносили много дохода, и их владельцы служили в пехоте или лёгкой коннице. Постепенно роль прониариев падала.

Фема под командованием стратега делилась на 3 турмы под командованием турмархов. В состав турмы входили несколько банд под командованием друнгариев. Банды состояли из сотен (гекатонтархиев, кентархий, или кентурий), лохов, полулохов и десятков (декархиев). Ниже приведён организационный и командный состав Фракийского военного округа-фема (902—936 гг.):

Название	Численность	Состав	Командующий
Фема	9 600	4 мероса	Стратег
Турма, мерос	2 400	6 друнгов	Турмарх
Друнг	400	2 банды	Друнгарий
Банда	200	2 центурии	Комит
Центурия	100	10 контуберний	Гекатонтарх (кентарх)
	50	5 контуберний	Пентеконтарх
Контуберния	10	1 авангард + 1 арьергард	Декарх
Авангард	5	-	Пентарх
Арьергард	4	-	Тетрарх

Основной организационной единицей была тагма численностью 300—1000 человек. Постепенно (с XII века) всё большую роль стали играть эскадроны-аллагионы, предводительствуемые командирами-аллагаторами. Численность аллагиона составляла около 50 всадников. Постепенно число воинов в подразделении увеличилось до 300. Аллагион делился и на более мелкие подразделения. В бою аллагионы объединялись, формируя таксисы, синтаксисы или лохи. Нередко такое объединение называли тагмата, создавая тем самым большую путаницу в названии подразделений.

Армия поздней империи

В дальнейшем армия и флот приходят во всё больший упадок, а в самом конце представляют собой главным образом наёмные формирования. В 1453 году Константинополь с населением в 200 тыс. человек смог выставить лишь 5-тысячную армию (и 4000 наёмников). С IX века константинопольские императоры нанимали вначале русов, а затем и других варягов в свою армию.

Варяжская гвардия была одним из трёх крупнейших «варварских» (иноземных) воинских соединений Византии. Она была одним из немногих подразделений, сражавшихся в византийских войсках вплоть до падения империи. Провинциальная (организованная по фемной системе) армия поначалу уступала по численности тагмате, но, начиная с XII века, это соотношение постепенно уравнивается. Для того, чтобы снять расходы по содержанию тагматы, каждую зиму она переводилась из одной провинции в другую. Таким образом, различия между провинциальной и столичной армией постепенно стирались. Многие отряды провинциальных войск вошли в состав тагматы. При императоре Михаиле VIII Византия вновь стала в массовом порядке привлекать на службу наёмников и формировать из них армию, что привело к истощению казны. Император Андроник II в связи с этим вынужден был резко сократить расходы на содержание армии. Национальный элемент армии перестал играть какой-либо роли. Прониарная система изжила себя к XIV веку и практически прекратила своё существование.

Командование

Верховным командующим византийских войск был император, который лично возглавлял все важнейшие военные кампании и экспедиции. Существовала сложная система военной иерархии чинов, описанная в «Книге офицеров» Псевдо-Кодина (1355). Следом за императором в ней идут деспот, себастократор, цезарь, мегас доместикос («великий доместик» — аналог премьер-министра), мегас дукс («великий герцог» дословно — примерно соответствует статусу генералисимусса), логофет дрома (дословно «знающий все о дорогах» — министр путей сообщения и почты), мегас стратопедарх (префект ополчения, ответственен за комиссариатскую службу), мегас приммикериос (командующий императорским кортежем), мегас коноставлос (дословно «главный конюшенный» — полный аналог французского коннетабля: формально начальник всей конницы, фактически же — фельдмаршал — при отсутствии главкома-императора командующий всеми войсками), мегас друнгариус (адмирал флота — командующий всеми морскими силами), и т. д.

Особая и более детальная структуризация воинских чинов и званий Византии появляется с введением в VII—VIII веках фемной системы. Обширные районы империи, остававшиеся с римских времён, «диоцезы», разделялись на более мелкие территории называемые «фемами». Фему возглавлял стратиг, объединявший в своей должности всю военную и административно-хозяйственную власть на территории фемы. При этом в обязанности стратига фемы входили подготовка и формирование заданного количества и типов войск фемы, определяемых высшим руководством. Войска различных фем в связи с этим весьма отличались по составу и структуре, так, например, тяжёлую панцирную конницу и тяжёлую пехоту традиционно поставляли европейские фемы (Фракия и Македония), лёгкую конницу и лучников — азиатские фемы (Опсикий, Армениак, и.т.д.), Кивэрриотская фема (южный берег Анатолии) специализировалась исключительно на подготовке флота и моряков. В рамках фемых войск после стратега средние звенья командования составляли мерархи и турмархи, друнгарии, комиты и кентархи, а низшее — «унтер-офицерские чины»: лохагосы, декархи, пентархи и тетрархи. Необходимо отметить, что помимо чисто должностных рангов, в Византии долго и устойчиво существовали и личные, так сказать «офицерские чины». Основным «офицерским званием», обладатель которого автоматически причислялся к дворянству, являлось звание «спафария», которое можно перевести как «меченосец» или «обладатель меча, шпаги» («спафос» — по-гречески меч или шпага). Существовало также и нижняя степень «спафария» — «протоспафарий» («подспафарий» дословно), которое обычно присваивалось людям незнатного происхождения с дальнейшей перспективой производства в полный чин «спафария». Лицо в звании спафария как правило занимало средние ранги должностей (начальники отрядов, крепостных гарнизонов, соединений в армии), но при этом его личный офицерский чин, присваиваемый василевсом (императором), мог играть роль при задествовании спафария в особых ответственных делах, таких как дипломатическая миссия, ведение переговоров, временное исполнение обязанностей на более высоких рангах. Общее количество архонтов (эквивалент офицеров) в фемном войске средней численности (около 4 тыс. человек) составляли 1346 человек. Но количество командного состава не было постоянным: командующие назначались на должность перед каждой кампанией. Были разнообразные специальные должности и звания — бандофоры (знаменоносцы), букинаторы (трубачи) и др. Система командных должностей была довольно сложной и запутанной, большинство должностей жаловались командирам по милости императора, при этом способности лица к заниманию ответственной должности не учитывалось. Возможность человека занимать определённую должность определяла его ранг в социальной структуре византийского общества, поэтому многие военные занимали также гражданские должности и посты. В связи с этим многие командиры сухопутных армий часто командовали флотом, в то время как флотоводцы нередко возглавляли сухопутные войска.

Кроме военного командования, своих должностных лиц имела также фемная канцелярия. Это были комит когорты, доместик феми, протонотарий, хартуларий и претор. Претор, как судья, имел право апелляции к самому императору.

Численность и состав

Год	Численность
3001	343 000
457	335 000
518	301 000
540	374 000
559	150 000
641	129 000
668	129 000
773	80 000
842	155 000
959	179 000
1025	250 000
1143	50 000
1261	10 000
1320	7 000

Поздневизантийская армия состояла из 4-х главных частей: небольшой центральной армии (тагмата, состоявшая преимущественно из иностранных наёмников и включавшая императорскую гвардию), расквартированной в Константинополе, провинциальных армий, расположенных в разных частях империи преимущественно в гарнизонах крепостей, иностранных наёмников и вспомогательных сил, которые поставляли союзники и зависимые государства. Тем не менее, численность полевой армии была крайне низкой: в середине XIV вв. она составляла всего около 2 000 воинов. В редких случаях она могла достигать и 10 000 воинов.

Огнестрельное оружие

Византийцы сравнительно поздно стали использовать огнестрельное оружие. Большинство орудий были предметами импорта из Венеции и Генуи, так как в источниках не засвидетельствовано о самостоятельно налаженном производстве артиллерии в империи. Тем не менее, у византийцев были собственные названия огнестрельному оружию, в том числе ручному, которые являются производными от итальянских или турецких терминов. Как бы то ни было, нет свидетельств об использовании византийцами ручного огнестрельного оружия. Византийцы никогда не использовали артиллерию на поле боя, однако активно использовали пушки для обороны столицы в 1453 году.

Наёмники

Наёмники и вспомогательные войска из иностранцев играли ведущую роль в византийских войсках с утратой Малой Азии, однако императоры испытывали постоянные трудности с оплатой этих воинов. Наёмники, по мнению византийцев, были более надёжны и менее подвержены бунтам и мятежам. Часть этих воинов оставалась служить в войсках империи на постоянной основе, другие только временно служили императорским войскам. Наём иностранных воинов заключалось с санкций центрального правительства. Наёмники служили, главным образом, в центральных войсках. Аланы поставляли Византии высококвалифицированных легковооружённых конных стрелков. Часть из них была поселена во Фракии в 1301 году. Албанцы служили, главным образом, в кавалерии и воевали на пограничье под командованием своих собственных командиров. Армяне, грузины и болгары также составляли определённый процент наёмных и союзных вспомогательных сил. Менее значительную, но заметную роль играли также бургундцы, каталонцы и критяне. Большую роль в византийских войсках вплоть до начала XIV века играли половецкие (куманские) воины, воевавшие в качестве конных лучников.

Конница

Катафракты

Катафрактами (грец. κατάφρακτος) в византийской армии назывались тяжеловооруженные конные воины, которые появились под воздействием восточной, больше всего парфийской, тяжелой конницы и вели своё происхождение от позднеримских клибанариев. Катафракты разделялись на номера (иногда арифмы или банды) — подразделения в 300—400 кавалеристов, которые являются эквивалентом современного батальона. Стандартным видом строя была византийская фаланга, при котором катафракты выстраивались в восемь-десять шеренг в глубину или, если армия была достаточно сильной, в четыре шеренги. Такая строевая тактика позволяла убедить противника в большой численности войска, хотя и была более приспособлена для пехоты. Другой формой строя катафрактов был клин, какой используется при лобовой атаке. Количество шеренг в таком строе было таким же, как и в фаланге, но количество воинов должно было расти в каждом новом ряду: в первом ряду было 25 катафрактов, во втором — 30, в третьем — 35, в четвёртом — 40 и в каждом следующем на 10 больше, чем в предыдущем. Первые три ряда были вооружены луками и пиками, а все последние пиками со щитами.

Легкая конница

Лёгкие кавалеристы византийской армии назывались трапезитами. Они не носили доспехов, и лишь некоторые носили капюшоны, укреплённые роговыми пластинками, для защиты головы. Всадник был вооружён мечом, контарионом и двумя-тремя метательными копьями (длина каждого не более 90 см). Также они имели большие круглые щиты.

Тем не менее, большинство легковооружённых всадников составляли наёмники из числа тюркоязычных кочевников, имевших собственную военную организацию. С середины XI века большинство наёмников в лёгкой коннице составляли печенеги. Многие из них служили в провинциальных войсках. Их основным оружием был лук. Также печенеги сражались дротиками, саблями, копьями, и небольшими топорами. Кроме того, у них были арканы для стаскивания противника из сёдел. В бою воина прикрывал небольшой круглый щит. Богатые воины носили доспехи пластинчатой конструкции.

Помимо печенегов, в византийской лёгкой коннице служили сельджуки. Их оружием тоже были луки, дротики, мечи, арканы. Большинство воинов не носило доспехов, но были у сельджуков и кольчуги.

Пехота

Рекрутирование

На протяжении всей истории Византийской империи требования к качественному составу пехоты значительно менялись. Военные трактаты давали лишь общие наставления: так, пехотинец должен был обладать хорошими физическими данными и покладистым характером, а его возраст не должен был превосходить 40 лет. В начале X века основным источником рекрутов для стандартной фемной армии были стратиотские семьи. Эти воины обязаны были служить в армии в обмен на владение небольшими участками земли — стратиями, которые передавались по наследству. Для поддержания боевой готовности в провинциях регулярно проводились смотры стратиотов. В случае неблагонадёжности бойца его место мог занять другой член его семьи или, в случае его отсутствия, надел мог быть временно или навсегда передан другому воину. Для пополнения пехотных подразделений постоянной армии-тагматы привлекались различные источники военной силы. Частично это были небогатые молодые люди, для которых служба в армии открывала привлекательные жизненные перспективы. Для службы в постоянных пеших войсках привлекались также иностранные воины, из которых не все являлись наёмниками в строгом смысле слова, так как длительное проживание в пределах империи позволяло им органично и прочно войти в военную систему Византийской империи. В числе прочих среди них были армяне, грузины, болгары, а также русы.

Для пополнения подразделений лёгкой пехоты (псилои) — лучников, пращников и метателей дротиков — при наборе воинов предъявлялись куда меньшие требования. Для службы в этих войсках требовались лишь минимальные профессиональные навыки. Несмотря на то, что определённый процент этих солдат всегда имелся в частях постоянной армии, главным образом этих людей набирали в случае необходимости из выходцев низших слоёв византийского общества. В мирной жизни эти воины занимались низкооплачиваемой и низкоквалифицированной работой. Часть функций вспомогательных войск, выполнявших небоевые задачи (например, охрана и сопровождение обоза), исполняли юноши из семей стратиотов, которых не могли призвать в армию по причине юного возраста. Кроме того, многие семьи стратиотов специально специализировались на несении службы во вспомогательных войсках.

Организация и тактика

Стандартной единицей организации пехоты была хилиархия — подразделение, состоявшее из 1000 воинов (650 скутатов и 350 токсатов). Во время боя пехота строилась плотной фалангой в 15—20 рядов глубиной. Воины первой линии были вооружены копьями. Первые четыре линии состояли из скутатов, последние три — из токсатов. В поздней империи 3—4 хилиархии образовывали тагму. Хилиархии сохранялись вплоть до падения империи. Хилиархии располагались в центре боевого построения и с флангов прикрывались конницей. Во время боя в обязанности пехоты входило отражение фронтального удара противника, в то время как конница должна была окружить врага с флангов.

Стандартные построения пехоты выглядели следующим образом:

• Фаланга (обычно 8 рядов глубиной), использовавшаяся для отражения удара конницы или пехоты противника.
• Клин (использовался для прорыва построения противника).
• Построение черепахой (аналогичное построение использовалось и римскими легионерами) для отражения метательных снарядов противника.
• Построение, при котором впереди и позади располагались по 4 шеренги тяжёлой пехоты, а в середине находились 4 шеренги лучников.

Тяжелая пехота

См. скутаты

Легкая пехота

Лёгкая пехота византийской армии была представлена токсотами — лучниками и псилами (псилоями) — метателями дротиков. В каждой хилиархии (подразделении численностью 1000 человек) они составляли последние 3 линии построения. Эти солдаты были высококвалифицированными лучниками. Эти части комплектовались выходцами из Малой Азии. Их вооружение состояло из сложносоставного лука, кавадиона (стёганого ватного кафтана), спаты или небольшого топора (тзикуриона) для ближнего боя.

Наёмные регулярные войска

С IX века константинопольские императоры нанимали как «русов» (росов), так и «варягов» в свою армию. Византийских варягов, в отличие от русских, обычно более уверенно отождествляют со скандинавами. Варяжская гвардия была одним из трёх крупнейших «варварских» (иноземных) воинских соединений Византии. После того, как русские князья стали препятствовать проходу новых варягов через свои земли, наёмники стали прибывать из Скандинавии (а также из временно завоёванных викингами Нормандии и Англии) в Византию через Средиземное море. Один из норвежских королей Харальд III Хардроде в молодости служил в варяжской гвардии и дослужился там до чина аколитос. Варяжская гвардия храбро обороняла Константинополь от крестоносцев в 1204 году и была разгромлена при взятии города.

Флот

В отличие от старой римской армии в византийской армии сильно возрастает значение флота, которому изобретение «греческого огня» помогает завоевать господство в море. Однако византийский флот постепенно приходил в упадок, начиная с X века. Некоторый подъём он испытал во время реформ императора Алексея Комнина. Основной военно-морской базой Византии была Кибартская фема. Главным поставщиком кораблей и моряков была Анатолия. В VII веке основным типом корабля была небольшая быстроходная галера с двумя рядами вёсел, двумя мачтами и двумя парусами. Наиболее мощным оружием боевого корабля был греческий огонь. На палубе, помимо матросов, располагался отряд пехоты численностью 200—300 воинов. Основным типом тяжёлого боевого корабля был дромон. Корабли и моряков Византии поставляли итальянские морские республики. При Мануиле I флот вновь был возрождён. В его состав входили 12 больших боевых кораблей, 150 галер и 60 транспортных судов. В дальнейшем флот постепенно разлагался. В 1196 году Византия располагала всего 30 действующими галерами. Но уже в 1261 году с освобождением Константинополя флот по распоряжению императора Михаила VIII начали отстраивать заново, и к 1283 году он насчитывал уже 80 боевых кораблей. В дальнейшем флот по большей части состоял из нанятых итальянских кораблей.

Фортида — военный грузовой корабль; служил для перевозки продовольствия и снаряжения.

На византийских кораблях служили несколько категорий моряков: газмулы (выходцы из смешанных греко-латинских семей), а также цаконы и просаленты (местные жители). Цаконы были матросами, просаленты — гребцами.

Вооружение

Вооружение византийской армии сформировалось под влиянием римской военной традиции, значительно дополнившись ближневосточными образцами оружия и доспехов ввиду тесного взаимодействия культур. Также византийское оружие испытывало сильное влияние со стороны Европы (в частности, Италии) и турок-османов. Так, с течением времени были заимствованы кавалерийские булавы и композитные луки. Тем не менее, вооружение византийцев имело и собственные оригинальные черты. Характерной чертой византийских доспехов были птериги (кожаные полосы на плечах и поясах). В XII—XIII вв. самым распространённым доспехом была кольчуга, хотя византийские воины продолжали носить ламеллярные и чешуйчатые панцири. С течением времени позднеримские образцы ламеллярной брони претерпели значительные изменения и приобрели самобытные оригинальные черты. Под доспехи обычно надевалась шерстяная или хлопковая одежда. Мечи были самых разных типов: воины использовали мечи прямой и изогнутой формы, одноручные и двуручные. Типичные римский гладиус в VII веке был вытеснен длинным мечом спатой, которым сражались как пехотинцы, так и всадники. К X веку был известен другой тип меча изогнутой формы, применявшийся кавалеристами. Мечи носили на поясном или наплечном ремне. Пехотинцы и всадники использовали длинные копья для ближнего боя и короткие дротики для метания. Пехотное копьё контарион в X веке достигало 4-4,5 метра в длину, менаулион — 2,7-3,6 м.

Тяжеловооружённый пехотинец-скутат был облачён в пластинчатый ламеллярный панцирь-клибанион, защищён овальным щитом-скутумом и шлемом, а сражался длинным копьём, тяжёлым мечом-спатой или лёгким однолезвийным мечом-парамерионом. Наручи и поножи, использовавшиеся для дополнительной защиты, были редкостью. Щиты делались из мягкого и лёгкого дерева. До конца XIII века большинство щитов имело продолговатую каплевидную форму. Мечи были аналогичны западноевропейским. Пельтасты (промежуточное звено между тяжёлой и лёгкой пехотой) были вооружены дротиками, копьями и мечами и защищались круглыми щитами. Доспехи их состояли из стёганой куртки. Лёгкие пехотинцы-псилы были вооружены лишь луками или пращами. Пехота византийской армии периода упадка теряет свои боевые качества, основная часть пехотинцев лишается тяжёлого вооружения. Основным доспехом легкой пехоты был кожаный панцирь.

Катафракты, основной вид византийской тяжёлой кавалерии, были облачены в прочные панцири, дополненные шлемами, наручами и поножами и сражались копьями, луками и мечами. Дополнительно всадники-катафракты были защищены щитами различной формы. Лёгкие кавалеристы не носили доспехов и были защищены лишь щитами. В бою они пользовались мечами, копьями, луками и дротиками. Некоторые тяжёлые конники имели булавы. Солдаты наёмных подразделений (конных или пеших) вооружались соответственно своей военной традиции.

См. также

• Войны Византии

Литература

• Византия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Баранов Г. В. [theatron.byzantion.ru/topic.php?forum=13&topic=17 Три вида λωρικια Константина Багрянородного и доспехи святых воинов на стеатитовых иконах из раскопок средневекового Херсонеса (к постановке вопроса)] // Материалы по археологии и истории античного и средневекового Крыма. Вып. II. — 2010. — С. 199-203.
• Каждан А. П. Византийская армия в IX-X вв // Ученые записки Великолукского государственного пединститута. — 1954.
• Кучма В. В. Военная организация Византийской империи. — СПб.: Алетейя, 2001. — 426 с. — ISBN 5-89329-393-2.
• Мохов А. С. [elar.urfu.ru/handle/10995/27035 Византийская армия в середине VIII — середине IX в.: развитие военно-административных структур]. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2013. — 275, [1] с. — ISBN 978-5-7996-1035-7.
• Серен Е. А. Эволюция вооружения норманов на византийской службе (середина X − конец ΧΙ в.) // История Византии и византийская археология. Тезисы докладов X научных Сюзюмовских чтений 25-27 марта 1998 г. — Екатеринбург, 1998. — С. 32-33.
• Банников А. В., Морозов М. А. Византийская армия (IV—XII вв.). — СПб.: Евразия, 2013. — 688 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-91852-066-6. (в пер.)

На иностранных языках

• Aleksić M. [www.doiserbia.nb.rs/img/doi/0584-9888/2010/0584-98881047121A.pdf Some typological features of Byzantine spatha] // Зборник радова Византолошког института. — 2010. — Т. XLVII. — С. 121-136. — DOI:10.2298/ZRVI1047121A.
• Kolias T. G. Byzantinische Waffen: Ein Beitrag zur Byzantinischen Waffenkunde von den Anfangen bis zur Lateinischen Eroberung. — Wien, 1988.
• McGeer E. Sowing the Dragon's Teeth : Byzantine Warfare in the Tenth Century. — Washington: Dumbarton Oaks Research Library & Collection, 1995. — ISBN 0-88402-224-2.

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Армия Византийской империи

В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.