Армия Густава II Адольфа

Армия Густава II Адольфа — шведская профессиональная армия, созданная во время Тридцатилетней войны. Являлась одной из самых боеспособных армий своего времени.

История

Густав II Адольф, выступая в роли спасителя пострадавших от «реституции» протестантских князей, высадился в июле 1630 года в Померании c армией в 13 тысяч (по другим источникам, 16,5 тысяч) солдат. Начался так называемый шведский период в Тридцатилетней войне. Россия, заинтересованная в ослаблении католической Польши, помогала Швеции тем, что поставляла на льготных условиях зерно и столь необходимую для изготовления пороха селитру. Французское правительство, боровшееся против гегемонии Габсбургов, платило ежегодно 1 миллион ливров на содержание шведской экспедиционной армии.

В начале вступления шведов в тридцатилетнюю войну эта армия была сравнительно немногочисленной, но обладала высокими боевыми качествами. Ко времени высадки шведов в Померании она состояла в значительной своей части не из наёмников, а из свободных шведских крестьян, была хорошо вооружена и экипирована, приучена к строгой воинской дисциплине и закалена в боях во время польско-шведской войны. Однако уже в начале ноября 1632 года, незадолго до битвы при Лютцене, шведская армия насчитывала почти 150 тысяч человек, из которых шведами были только 8 тысяч, а подавляющее же большинство представляли немцы (в том числе и элита шведской армии — цветные полки).

Густав Адольф стремился поддерживать в армии суровую дисциплину. С именем этого великого полководца связано изобретение и введение в армии наказания шпицрутенами. Виновного протаскивали или прогоняли сквозь строй между двумя шеренгами солдат, каждый из которых обязан был нанести удар палкой по спине преступника. Введение этой, по сути, смертной казни было замаскировано Густавом Адольфом громкими словами:

Рука палача бесчестит солдата: солдат, наказанный палачом, не может продолжать службу в рядах войск; товарищеская же рука солдата не бесчестит, и потому для провинившегося солдата, которому предстоит нести дальнейшую службу, и вводятся шпицрутены.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Вооружение

Шведские мушкеты, изготовленные в 1626 году.

На вооружении шведской армии на начальном этапе войны были очень тяжёлые и неудобные фитильные мушкеты, из которых стреляли при помощи сошек. Вопреки существующему мнению, Густав Адольф никогда не отменял сошек и шведская армия пользовалась ими и многие годы спустя после войны. Даже в 1631 году и после битвы при Брейтенфельде он разместил заказ у переехавшего в Швецию голландского предпринимателя Луи де Геера на производство огромного количества таких сошек для целых 32-х пехотных полков. Более того, описи арсеналов в Швеции показывают, что массовое производство и выдача сошек продолжались вплоть до 1655 года, а официально сошки были отменены в Швеции лишь в 1690-х годах — намного позже, чем в большинстве европейских стран. Также часто утверждается, что именно Густав Адольф облегчил мушкеты, однако справедливости ради стоит отметить, что это не так и большая часть того, что ему приписывается, — заимствования из Нидерландов. Там, в ходе продолжительной войны между Соединёнными провинциями и Испанией, штатгальтер Мориц Оранский и его двоюродные братья Иоанн Нассау-Зигенский и Вильгельм Людвиг Нассау-Дилленбургский основательно изменили военную систему, совершив военную революцию. Так, Иоанн Нассау-Зигенкий ещё в 1596 году писал, что без тяжёлых мушкетов солдаты смогут быстрее двигаться вперёд, им будет легче при отступлении, а в спешке они смогут стрелять и без сошки. Уже в феврале 1599 года вес мушкета был уменьшён голландским уставом и составил примерно 6—6,5 кг.. Теперь из таких мушкетов можно было стрелять, при необходимости, без сошек, но это всё ещё было довольно затруднительным процессом. Позже, уже в 1624 году, шведский король Густав Адольф своим декретом приказал производить новые фитильные мушкеты, которые имели ствол в 115—118 см. и общую длину около 156 см. Эти мушкеты, которые производились до 1630 года в Швеции, весили приблизительно 6 килограммов, что свидетельствует о том, что они всё ещё были не совсем удобными, а аналогичный старым длинный ствол не сильно увеличил их эффективность при стрельбе. Более легкие и удобные мушкеты были произведены примерно в том же 1630 году в немецком городе Зуль, чего удалось достичь благодаря укорачиванию ствола. Такой мушкет имел ствол в 102 см., общую длину около 140 см. и вес примерно 4,5—4,7 кг.. В руки же шведов они первоначально попали, вероятнее всего, после захвата немецких арсеналов. В мае 1632 года в Ротенбурге-на-Таубере, у некоторых шведских солдат были замечены такие зульские мушкеты без сошек. Однако Густав Адольф всё же был выдающимся полководцем своего времени, искусно применял тактику манёвренного боя и выигрывал сражения даже против численно превосходящих противников.

Тактика и комплектование

Ко времени вступления Густава на престол между Швецией и Нидерландами установились близкие связи, которых удалось достичь отцу Густава Карлу IX. Во времена правления Карла IX, когда ещё Густав Адольф был маленьким, в Нидерланды, на обучение у Морица Оранского, отправлялись многие видные, в будущем, шведские офицеры, среди которых был и Якоб Понтуссон Делагарди. В 1608 году Карл дал поручение только что прибывшему из Нидерландов Якобу Делагарди в течение двух месяцев обучить голландским методам ведения войны будущего наследника Густава Адольфа, которому тогда было всего тринадцать лет. Тогдашний канцлер Швеции Сванте Турессон Бильке отметил, что за этот короткий период времени тринадцатилетний Густав Адольф «почти беспрерывно стал говорить о других народах, войне, осаде, об искусстве войны на суше и море, о судоходстве и морских путешествиях». После окончания войны с Россией в 1617 году Густав Адольф понял, что необходимо провести серьёзные реформы в шведской армии. Именно тогда он и решил воспользоваться своими голландскими связями. В этот период Швеция, по результатам мира, заключенного с Данией по окончании Кальмарской войны, была обязана выплачивать огромную контрибуцию датчанам в размере 1 млн. риксдалеров, и голландцы активно выкупали у Швеции медь для того, чтобы помочь ей в этом. Так, король с 1617 года стал отправлять своих ветеранов в Нидерланды для обучения военному делу. В дальнейшем, уже в 1620 году, он совершил поездку в Германию для того, чтобы лично встретиться с голландцем Иоанном Нассау-Зигенским, который был среди тех, кто стоял во главе военной революции в Нидерландах. Здесь, в Германии, Иоанн вместе с Якобом фон Валльгаузеном, автором ряда влиятельных военных трактатов, которого он назначил руководителем своей новой военной академии в Зигене, внедрял голландские методы ведения войны. 28 мая Густав Адольф встретился с Иоанном в Гейдельберге, где тот показал ему, как необходимо строить армию в битве, каким образом нужно строить крепости, а также продемонстрировал повозки с пиками и небольшие железные пушки, что было описано в дневнике очевидца-шведа. Вернувшись после этой встречи в Швецию, Густав Адольф немедленно провёл серьёзные тактические реформы. Он стал строить свою пехоту в 6 шеренг, как и было написано в трактате Валльгаузена, а кавалерию — в 3 шеренги. В пехоте Густав Адольф установил количество мушкетёров в две трети, а пикинёров — одной трети (такое соотношение мушкетёров и пикинёров также впервые применили голландцы во главе с Морицем Оранским). В ходе Тридцатилетней войны пикинёры постепенно вовсе исчезли.

В комплектовании кавалерии также произведены были изменения. Шведская конница получила единообразное комплектование, являясь уже вполне регулярной кавалерией, и порвала с чисто пистолетной тактикой, господствующей в начале XVII века. Густав Адольф потребовал от своей кавалерии настоящей атаки; только всадники первых двух шеренг получили право раз выстрелить из пистолета. Основным же орудием атаки становился палаш. Конница Густава Адольфа не формировалась в отдельные большие массы, а распределялась по фронту вперемешку с пехотой. Такое распределение вызывалось, преимущественно, отсутствием штыка у мушкетёров, исчезновением пикинёров и, как следствие, неспособностью пехоты к наступательному рукопашному бою.

Пехота все более специализировалась на огне. Чтобы еще больше усилить её огневое действие, Густав Адольф ввел многочисленную лёгкую артиллерию в виде батальонных пушек. В эту эпоху артиллерия была еще не очень хорошо приспособлена к ведению полевого сражения и оперативному использованию. Она перевозилась, как и обоз, гражданскими средствами транспортирования. Хотя артиллерия уже в 1512 году под Равенной доказала свою эффективность, в полевых сражениях она играла всё ещё более чем второстепенную роль. Шведский король обучил свою пехоту обслуживанию батальонных орудий и, чтобы их манёвры на поле сражения не зависели от гражданских обозных, сконструировал особенно лёгкую материальную часть. Шведская пехота на поле сражения обходилась без лошадей, таская за собой на лямках батальонные пушки.

Шведская армия строилась в две линии. Боевой порядок значительно расползался по фронту; современники видели в нём не столько активные свойства, сколько оборонительные: Густав Адольф создал из людей нерушимую живую стену. В тех случаях, когда шведская пехота, как под Брейтенфельдом, перестраивалась в строй из трёх шеренг, плотность боевого порядка оказывалась 6 человек на 1 шаг по фронту. Разные рода войск находились в теснейшем взаимодействии.

См. также

• Система индельты — система содержания армии и флота, существовавшая в Швеции в XVII—XX веках.

Литература

• Абрамсон М. Л., Гуревич А. Я., Колесницкий Н. Ф. История средних веков. — Москва., 1964.
• Дельбрюк, Ганс. История военного искусства: в 4-х томах. — Том 4. — СПб.: Наука, 2001. — 368 c.
• Карнацевич В. Л. 100 знаменитых сражений. — Харьков., 2004.
• Мерников А. Г., Спектор А. А. Всемирная история войн. — Минск., 2005.
• Richard Brzezinski. The Army of Gustavus Adolphus (1): Infantry. — Osprey Publishing, 1991. — 48 pages.
• Richard Brzezinski. The Army of Gustavus Adolphus (2): Cavalry. — Osprey Publishing, 1991. — 48 pages.
• William P. Guthrie. Battles of the Thirty Years War: From White Mountain to Nordlingen, 1618–1635. — Greenwood Publishing Group, 2002. — 335 pages.

Отрывок, характеризующий Армия Густава II Адольфа

В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.