Армфельт, Александр Густавович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Густавович Армфельт
швед. Alexander Armfelt<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Статс-секретарь по делам Финляндии
1842 — 1876
Предшественник: Роберт Иванович Ребиндер
Преемник: Эмилий Карлович Шернваль-Валлен
 
Рождение: 17 апреля 1794(1794-04-17)
Рига
Смерть: 27 декабря 1875(1875-12-27) (81 год)
Санкт-Петербург
Род: Армфельт
Отец: Густав Мориц Армфельт
Мать: Гедвига Делагарди
 
Награды:

Граф Александр Густавович Армфельт (17 апреля 1794, Рига — 27 декабря 1875, Санкт-Петербург) — министр — статс-секретарь Великого княжества Финляндского с 1842 года до конца жизни. Брат Густава Армфельта, дед Александры Армфельт.





Биография

Сын шведского государственного деятеля Густава Морица Армфельта и графини Гедвиги Делагарди. Получив основательное домашнее воспитание, он 14-ти лет от роду поступил в число студентов Упсальской академии, где слушал лекции в продолжение 1808 и 1809 годов, затем пробыл год в Эдинбургском университете.

В 1811 году, ввиду присоединения Финляндии к Российской империи, его отец перешёл со шведской службы на российскую. Александр также приехал в Финляндию. Окончив курс наук в Александровском университете и успешно выдержав экзамен по юридическому факультету, Армфельт, 16 июня 1814 года был определен на службу в абоский надворный суд; здесь он оставался недолго, поступил на военную службу, из которой вышел в отставку в 1827 года с чином капитана гвардии.

В 1831 году был назначен директором Финляндского банка, а год спустя — чиновником особых поручений при тогдашнем статс-секретаре Финляндии, графе Ребиндере. В этой должности оставался не долго, так как вскоре был назначен товарищем статс-секретаря, а 17 марта 1841 года, по смерти графа Ребиндера, статс-секретарем Великого княжества Финляндского. Эту должность занимал даже дольше своего предшественника — на протяжении 33 лет, до конца жизни.

Хотя по статусу Армфельт был приравнен к прочим министрам, по собственному признанию, в правление Николая I его реальное влияние было невелико[1]. В царствование Александра II он успешно лоббировал при петербургском дворе интересы финляндских землевладельцев. В 1857 г. убедил императора восстановить Комитет при статс-секретариате финляндском[2], что позволило ослабить влияние генерал-губернатора Берга на управление Финляндией.

В период несовершеннолетия Николая Александровича граф Армфельт исполнял обязанности канцлера Александровского университета. В 1856 году произведен в действительные тайные советники и назначен членом Государственного Совета.

Награды

Российской Империи:

Иностранных государств:


Источники

При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
  1. books.google.ru/books?id=XtgUQ42DRnYC&pg=PA30
  2. books.google.ru/books?id=hF-e7dTr_xYC&pg=PA106

Напишите отзыв о статье "Армфельт, Александр Густавович"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Армфельт, Александр Густавович

Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.