Армяне в Ливане
| Самоназвание |
hай |
|---|---|
|
Всего: 165 611 | |
| Язык | |
| Религия | |
| Расовый тип | |
Ливанские армяне — национальное меньшинство в Ливане с численностью 140—165 тысяч человек. Ливанская диаспора армян, учитывая её немногочисленность, является одной из самых активных в жизни всего армянства.
Численность и места проживания
Есть оценки, согласно которым в Ливане проживает от 140[1] до более 165[2] тысяч армян.
Большинство армян живут в Бейруте и в районе Матн. Кроме того общины армян есть в Ашрафие (Восточный Бейрут), Медаваре, Хаджене, Халил-Бадави, Карм-эль-Зейтуне, Хандак-Гамике, Санае и Хамре.
В частности большая община есть в районе Матн, Бурж-Хаммуде, Дора-Аманосе, Фанаре, Равде, Дждейде, Залке, Джаль-эль-Дибе, Антелиасе, Мцхере, Наккаше, Дубае и в других регионах.
Армяне проживают также на севере Ливана, в Джунии, Джбейле (Библос) и Триполи.
В долине Бекаа, есть армяне, живущие в Анджаре и некоторых других городах.
В 1936 году в Восточном Бейруте была основана Армянская евангелическая школа. С 1937 года в столице выходит газета «Ararad Daily Newspaper».
Религия
В ливанском городе Антилиас находится престол Киликийского католикосата Армянской Апостольской Церкви — Собор Святого Григория Просветителя, куда она была перенесена из Киликии в 1930 году после геноцида армян.
Небольшая группа ливанских армян (около 14 тысяч человек) принадлежит к бейрутской архиепархии Армянской католической церкви.
АСАЛА
В Бейруте, в 1975 году Акопом Акопяном была сформирована армянская организация АСАЛА, занимающаяся уничтожениями турецких посольств и убийствами государственных деятелей Турции в разных странах мира с целью принуждения Турции признать геноцид армянского народа в Османской империи.
См. также
Напишите отзыв о статье "Армяне в Ливане"
Примечания
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Армяне в ЛиванеНаступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву. Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром. В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина. Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились. – Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.) – Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство. – Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской. – Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу. Навигация | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||