Культура Армении
Культура Армении |
---|
Литература |
Архитектура |
Музыка |
Театр |
Танец |
Одежда |
Ковроделие |
Миниатюра |
Изобразительное искусство |
Мифология |
Книгопечатание |
Образование |
Кино |
Календарь |
Система счисления |
Право |
Кулинария |
Культу́ра Арме́нии — совокупность материально-технических и духовных достижений армянского народа, созданного как на нынешней территории Армении, так и на всей исторической Армении[1].
История культуры сформированного армянского народа берёт начало с VI—V веков до н. э. и является продолжением ещё более древней культуры Урарту[2]. Как отмечает авторитетная энциклопедия «Британника» Армения один из древнейших центров мировой цивилизации[3]. Важнейшее значение для дальнейшего развития истории и культуры армянского народа имело принятие в первые годы IV столетия христианства в качестве государственной и единственной религии Армении. Именно с IV века начинается новая фаза в истории армянской культуры — начало средневекового армянского искусства. Общий подъём армянской культуры охватывает период до VII века включительно[4], до окончательного утверждения в Армении арабского ига. Последующее значительное развитие начинается с концa IX века, и связано оно с восстановлением в 885 году независимого Армянского царства, что стало началом нового золотого века в армянской истории[5]. Период культурного подъёма продолжился до XIII века включительно и характеризуется некоторыми авторами как Армянское Возрождение. После около двухвекового кризиса в XV—XVI столетиях, культурная жизнь вновь оживляется с XVII века. Для сохранения и развития многовековой армянской цивилизации важное значение сыграло присоединение в начале XIX века Восточной Армении к христианской Российской Империи. В 1918 году в Восточной Армении было восстановлено армянское государство. В 1920 году она была присоединена к советскому государству, а после его распада вновь обрела суверенитет, создав новые перспективы для развития 2500-летних культурных традиций армян.
Также в статье отдельно
рассматривается культура других народов и народностей, проживавших и проживающих на территории Армении.Содержание
Архитектура
С VI века до н. э. в древней Армении развивалась языческая архитектура. Ксенофонт сообщает, что жилища армян имели башни[7]. Наиболее значимый памятник армянской античной архитектуры — храм Гарни, построенный царем Великой Армении Трдатом I в 70-е годы н. э. От эпохи эллинизма сохранились остатки городов Арташат и Тигранакерт[1] — древних столиц Великой Армении. Плутарх называет Арташат «армянским Карфагеном»[8]. Древнеармянским городам характерна регулярная планировка городских кварталов[9].
В III—IV веках в связи с формированием в Армении феодальных отношений, а также принятия в 301 году христианства в качестве государственной религии, начинается новый этап в истории армянской архитектуры. Среди наиболее ранних образцов армянской церковной архитектуры известны как однонефные зальные (Ширванджух, V в.), так и трёхнефные базиликальные (Касах, IV в.; Ереруйк, V в.) церкви[1]. В V—VII веках армянскими архитекторами были разработаны многообразные типы центрических купольных храмов: квадратные в плане (в Вохджаберде, V в.); четырёхапсидные (в Црвизе, Арзни, V—VI вв.); прямоугольные в плане, с выступающими 4 апсидами и с 4 подкупольными пилонами (собор в Эчмиадзине) или без пилонов (Мастара); прямоугольные, с вписанным внутрь крестом (Аван, 591—602; Рипсиме); восьмиапсидные (Зоравар, VII в.) и др.[1]. Сочетание центрической и базиликальной композиций в V—VI столетиях привело к созданию таких купольных базилик, как Текор (конец V в.) и Одзун (середина VI в.)[1]. В V веке в армянской столице Двин был построен палата главы армянского католикоса, являвщимся одним из самых ранних дворцовых зданий средневековой Армении[6]. Шедевром армянской архитектуры VII столетия считается храм Звартноц, возведенный между 641—661 годами.
С конца IX века, после восстановления суверенитета армянского государства монументальное строительство переживает новый подъём[1]. Армянское зодчество этого времени теснейшим образом продолжает архитектурные традиции предыдущих столетий[6]. Характерным явлением данного этапа развития архитектуры становится обогащение декор. Развивается как гражданское, так и культовое строительство. В частности, в столице Ани были сооружены обширные оборонительные стены, дворцы, в течение 989—1001 годов царями Гагиком I и Смбатом II здесь был построен Кафедральный собор, архитектором которого выступил знаменитый Трдат. Кроме центральной Армении, строительство развивалась во всех частях страны. Так, в 915—921 годах Гагик Арцруни в Васпуракане возвел Церковь Святого Креста (зодчий Мануэл), отличающуюся богатейшими рельефами. В Сюнике были возведены Татев (895—905 гг.), Ваганаванк (911 г.), Гндеванк (930 г.) и другие церкви. Крупные монастырские комплексы были построены на северо-востоке Армении — Санаин (957—962 гг.), Ахпат (976—991 гг.) и т. д. В это же время стратегические пути были прикрыты крепостями, среди которых наиболее мощными являлись Амберд, Тигнис и некоторые другие.
Новый подъём гражданской архитектуры отмечается в XII—XIII столетиях — строятся гостиницы, трапезные, книгохранилища, караван-сараи[1]. Особо примечательное явление армянской архитектуры времени — гавиты-притворы. Подъём армянской архитектуры конца XII—XIII веков связан с освобождением Армении Закарянами. Были созданы ряд новых каменных конструкций, в том числе перекрытие на перекрещивающихся арках[1]. Наиболее известные памятники времени: Аричаванк (1201), Макараванк (1205), Тегер (1213—1232), Дадиванк, (1214), Гегард (1215), Сагмосаванк (1215—1235), Ованаванк (1216), Гандзасар (1216—1238), Агарцин (1281) и некоторые др.
- Armenia Garni side.jpg
Гарни, I век н. э.
- Tekor.jpg
Церковь Текор, конец V века
- St. Hripsime church in Armenia2.jpg
Церковь св. Рипсиме, 618 год[6]
- Katoghike galleryfull.jpeg
Талинский собор, VII в.[6]
- The St. Amenap'rkitch church.jpg
Собор Ширакавана, конец IX в.
- AkdamarIslandChurch.jpg
Ахтамар, 915—921 годы
- Haghpat-Nshan.jpg
Ахпат, 976—991 гг.
- Ani-Cathedral, Ruine.jpeg
Кафедральный собор Святой Девы Марии в Ани, 989—1001 годы
- Gandzasar Monastery1.jpg
Гандзасар, 1216—1238 гг.
Напишите отзыв о статье "Культура Армении"
Литература
Древняя и средневековая армянская литература
Существует мнение, согласно которому ещё в III—I вв. до н. э. у армян существовали особые «жреческие письмена», которым создавались храмовые книги и летописи[10]. В I в. до н. э. на греческом языке писал драмы царь Великой Армении Артавазд II. Из авторов дохристианской Армении известен также Олюмп, живший в I—II вв. н. э., «Храмовые истории» которого не сохранились. В начале IV века, после принятия христианства в качестве государственной религии, прежняя литература была признана языческой и уничтожена[11].
Армянский язык является одним из древнеписьменных среди индоевропейских языков[12]. Армянская оригинальная литература начала развитие с 405 года, когда учёный и священник Месроп Маштоц создал армянский алфавит. Тогда же формируется древнеармянский литературный язык — грабар. V век принято называть «Золотым веком» в истории армянской литературы. Первый оригинальный памятник армянской литературы — «Житие Маштоца», написан в 440 годах. В литературе V века своим значением доминирует армянская историография или жанр исторической прозы. В этом столетии жили историки Агатангелос, Егише, Фавстос Бузанд, Мовсес Хоренаци, Лазарь Парпеци и др. В области богословии известны Езник Кохбаци, Иоанн Мандакуни и др. Процветает также гимнография и агиография. В развитии гимнографии немаловажный вклад внёс поэт V столетия Степанос Сюнеци (первый).
В VI веке новых вершин достигает армянская философская мысль благодаря творчеству неоплатоника Давида Анахта. Уже с конца VII века сохранились образцы светской поэзии[13]. В VII—VIII веках процветает схоластико-догматическая литература, писали богословы Иоанн Майраванеци, Вртанес Кертог, Ованес Одзнеци и др. В этот же период свои труды создали известные историки Себеос, Гевонд, Мовсес Каганкатваци, Иоанн Мамиконян, поэты Саакдухт, Хосровидухт, Комитас Ахцеци и многие другие.
С начала V века начинается история древнеармянской переводной литературы. В течение V—VIII веков армяне перевели Аристотель, Платон, Филон Александрийский, Гален, Эзоп, и десятки других авторов античной литературы. Многие армянские переводы уникальны так как оригиналы этих сочинений утрачены а тексты частично либо полностью сохранились только благодаря армянскому переводу. Переводная литература развивалась о позже.
Окончательное освобождение от арабского ига и восстановление Армянского царства в 885 году создает предпосылки для армянского Возрождения. Армянские цари покровительствовали также развитию письменной культуры[14]. В X—XI веках в области художественной литературы в первую очередь известен поэт Григора Нарекаци, в области историографии — Товма Арцруни, Ованеса Драсханакертци, Степаноса Таронеци, и др.[11] В этот период жили и творили поэт и философ Григор Магистрос, богословы Хосров Андзеваци, Самуэл Камрджадзореци и др.
В XI веке вторжение в страну византийцев а после и сельджуков не создавали благоприятные условия для развития литературы. В этот период были созданы исторические труды таких авторов как Аристакес Ластивертци и Акоп Санахнеци. В XI веке древнеармянский язык начинает постепенно развится в среднеармянский. Ключевое значение для дальнейшего развития богатых традиции армянской литературы сыграло создание в 1080 году Киликийского армянского государства. Позднее значительный импульс развитию всех отраслей культуры дало освобождение Восточной Армении Закарянами в конце XII—начале XIII веков. В историческую арену пришли крупные поэты Ованес Имастасер, Григор Тга, Нерсес Ламбронаци, Нерсес Шнорали. Последний стал крупнейшим поэтом своего времени, автор лироэпической поэмы «Элегия на взятие Эдессы» и других произведений. Художественная проза развивалось в творчестве баснописцев Мхитара Гоша и Вардана Айгекци. В XIII веке на среднеармянском литературном языке писали Фрик — основоположник поэзии социального протеста, и Костандин Ерзнкаци — зачинатель любовной лирики в армянской литературе. Вершины историографии эпохи — Маттеос Урхаеци, Киракос Гандзакеци, Вардан Аревелци. В поэтическом творчестве авторов XIII—XVI веков Ованеса Ерзнкаци, Ованеса Тулкуранци, Мкртича Нагаша, Григора Ахтамарци, Нерсеса Мокаци, Наапета Кучака развиваются жизнеутверждающие настроения армянской литературы эпохи, любовная и социальная лирика. В тот же самый период достигает высокого развития жанр поэмы, крупнейшими представителями которого были Григор Церенц, Хачатур Кечареци, Аракел Сюнеци, Аракел Багишеци, Симеон Апаранци и другие.
В XVII—XVIII столетиях поэзия развивалась в творчестве таких авторов как Багдасар Дпир, Петрос Капанци, Нагаш Овнатан и поэт-ашуг Саят-Нова. Снова возродилась историография. Писали историки Аракел Даврижеци, Закария Канакерци, Григор Даранагеци и др.
Новая и современная армянская литература
Классицизм становится основным направлением армянской литературы второй половины XVIII—начала XIX веков. Его представители писали об историческом прошлом Армении, а идея восстановления армянской государственности было их главным политическим идеалом[11]. С 1820 годов в армянской литературе начинается борьба между сторонниками использования древнеармянского и новоармянского языка в качестве языка литературы — так называемый грапайкар. А. Аламдарян и М. Тагиадян, писатели т. н. «переходного периода», писали о насущных вопросах своего времени. Их языком был ещё классический древнеармянский[11]. В своем творчестве поэт Г. Алишан продолжает пропагандировать идеи национального пробуждения[11].
Начало новой армянской литературы[11] и победа новоармянского литературного языка ознаменовал исторический роман «Раны Армении» Х. Абовяна написанный в 1841—1843 годах. Роман описывает борьбу армянского народа против иранского ига в эпоху освобождения Восточной Армении с помощью России. Абовян утверждает прогрессивный романтизм и реализм[11] в армянской литературе. В середине столетия писал поэт С. Шахазиз. В тот же период в развитии армянской общественной мысли и литературы большую роль сыграл революционный демократ М. Налбандян. В Западной Армении развернули свою деятельность целая плеяда известных публицистов[11]. С произведением М. Пешикташляна и П. Дуряна связано начало романтизма в западноармянской литературе. С 1860-х годов создают свои произведения основоположник армянской реалистической драматургии Г. Сундукян и зачинатель реалистической драматургии в литературе западных армян писатель-сатирик А. Паронян. В 1870—1880 годах творил Р. Патканян, выразитель стремления армянского народа освобождения от турецкого ига. Тогда же писал свои социально-бытовые романы П. Прошян, в которых отражено социальное расслоение армянской деревни. Развивается творчество романиста и педагога Г. Агаяна. Главными выразителями идей национально-освободительной борьбы 1870—1880 годов стали романисты Раффи, Церенц, публицист Г. Арцруни. Значительную роль в развитии армянской прозы сыграл Раффи, автор многочисленных романов, среди которых «Хент», «Дневник крестокрада», «Давид-бек», «Самвел» и др.
К концу XIX века ведущим направлением армянской литературы становится критический реализм. Дотигает значительного развития жанр романа. Крупнейшие прозаики времени — Нар-Дос, Мурацан, А. Арпиарнян, В. Папазян, Г. Зохраб, А. Ширванзаде, и др. Ширванзаде в своем творчестве отражал процесс утверждения буржуазных отношений в Закавказье. Нар-Дос являлся мастером психологического романа[11]. Продолжителем традиции исторического романа был Мурацан. К концу XIX—началу XX века относится многогранное творчество О. Туманяна, автора многочисленных четверостиший, поэм, легенд, басен, сказок и рассказов. Одним из крупнейших поэтов конца XIX—первой половины XX веков стал А. Исаакян. В начале века благодаря творчеству В. Терьяна армянская поэзия вступила в новую ступень развития. Тогда же появляется новое поколение поэтов, среди которых наиболее известны Сиаманто, Д. Варужан, М. Мецаренц и Р. Севак. Находясь под влиянием западноевропейского символизма, все они остались верны традициям армянской классической литературы. Жанр сатиры развивали Е. Отян и Арандзар.
Новые перемены в истории литературы были связаны с присоединением независимой Армении к советской России в 1920 году. С середины 1910-х годов начал свою литературную деятельность выдающийся поэт Егише Чаренц. Его творчество, продлившийся ещё два десятилетия, оказало огромное влияние на следующие поколения армянских поэтов. Начинали свою литературную деятельность Г. Маари и Н. Зарьян. Крупнейшие представители многообразной армянской прозы эпохи 1920—1930-х годов были А. Бакунц, С. Зорьян и В. Тотовенц, в новую фазу творческой деятельности вступал Д. Демирчян. К этому периоду относится творчество детского писателя А. Хнкояна.
В период Великой отечественной войны армянская литература делала акцент на тему патриотизма, создавалась военная литература. Демирчян и Зорьян писали исторические романы. Ещё больше развивалась публицистика.
В послевоенные годы в жанре романа творили Р. Кочар, Г. Севунц, Х. Даштенц, в жанре повести В. Ананян. Главным жанром послевоенной армянской литературы становится поэзия. Получили известность такие авторы как Г. Эмин, С. Капутикян, О. Шираз, В. Давтян, П. Севак, С. Ханзадян, А. Сагиян, Г. Ованисян, А. Сагинян и др., которые продолжили свою плодотворную творческую деятельность ещё несколько десятилетий. С 1950—1960 годов на литературную арену пришло новое поколение писателей — Г. Матевосян, В. Петросян, Р. Давоян, А. Айвазян и др.
Язык и письменность
Заглавная буква Ք (k῾). Рукопись XIII века. Фрагмент манускрипта XIII века
|
Армянский как самостоятельный язык существует с VI века до н. э.[15], относится к индоевропейской языковой семье, среди которых выделяется в отдельную группу и является одним из древнеписьменных[12]. Наибольшую родственность проявляет с греческим языком, вместе с рядом вымерших ныне языков — фригийским, фракийскими, дакийским и пеонийским объединяется в палеобалканскую языковую семью. Ещё до начала нашей эры, как известно из сообщения автора I века Страбона, все население Армении говорило на одном языке — армянском[16].
С 406 года используется оригинальный армянский алфавит, на протяжении более тысячи шестисот лет существующий почти без изменений[17]. Древнеармянский литературный язык получил свою обработку главным образом благодаря армянскому духовенству, среди них, например, Езник Кохбаци (374/380—450), считающийся одним из основоположников древенармянского литературного языка. Ещё в средние века национальный язык являлось важным и осознанным элементом армянской идентичности[18]. Имеются сообщения VII века о роли языка в сохранении армянской идентичности даже за пределами исторической родины[19]. В Высоком средневековье среднеармянский язык был государственным языком Киликийского армянского царства. На сегодняшний день существует два основных литературных варианта плюрицентрического армянского языка: западный (в основном используется в диаспоре) и восточный. Армянский язык является официальным языком Армении а также непризнанной Нагорно-Карабахской Респубилики.
Письменный период истории армянского языка разделяется на три основных этапа[12]:
- Древнеармянский (грабар) — V—XI века
- Среднеармянский — XI—XVII века
- Новоармянский (ашхарабар)— с XVII века
С конца V века берёт начало научное изучение армянского языка[20], когда появляются первые самостоятельные лингвистические труды у армян[21]. В V—IX веках грамматические труды создавали Мамбре Верцанох, Езник Кохбаци, Давид Грамматик, Степанос Сюнеци, Григор-Амам и др. Если с конца VII века появляются первые словари с алфавитным расположением слов[20], то уже с конца X века армянская лексикография переживает бурный расцвет[20]. Началу XI века относится грамматический труд Григора Магистроса, включающий компиляцию идей всех предшествующих армянских грамматиков. Важным событием становится первая орфографическая реформа. Во второй половине XII века Аристакес Грич пишет орфографический словарь армянского языка[22]. Среди крупнейших исследователей армянского языка эпохи XIII—XIV веков — Геворг Скевраци, автор нескольких трудов[20], рекомендации которого, с небольшими изменениями, используются до сих пор[20]. В этот же период жили выдающиеся армянские грамматики Ованес Ерзнкаци, Есаи Нчеци и Ованес Крнеци. В XVII веке армянскому языку посвящали свои грамматические труды и словари Франческо Ривола, Клемент Галанус, Симеон Джугаеци, Ованес Олов, Воскан Ереванци, Еремия Мегреци и др. Уже на рубеже XVII—XVIII веков армянские мыслители работают на подступах к сравнительно-историческому языкознанию[20]. К XVIII столетию относятся исследования Багдасара Дпира, Иогана Шредера, Мхитара Себастаци и др.
Древнейший образец армянского лапидарного письма надпись, высеченная на храме в Текоре — самое позднее в 490 году. Наиболее ранние фрагментарные манускрипты на пергаменте относятся к V—VI векам. Самая ранняя сохранившаяся чётко датированная рукопись на армянском — «Евангелие царицы Млке», создана в 862 году. Ранее его относится «Евангелие Вехамор», обычно датируемый VII—VIII веками (точная дата написания неизвестна) и предположительно являющаяся древнейшей сохранившейся полноценной армянской рукописью. Древнейшая армянская рукопись на бумаге относится к 981 году.
Сохранились свыше 30 000 средневековых армянских рукописей составляя чрезвычайно значительное культурное наследие в мировом сравнении[23]. Книгопечатание на армянском языке возникло в 1512 году .
Мифология и фольклор
Страбон, «География» (XI, XIV, 16), I век н. э.: «В особом почете культ Анаитиды у армян, которые в честь этой богини построили святилища в разных местах, в том числе и в Акилисене. Они посвящают здесь на служение богине рабов и рабынь» |
Образцы древнего и средневекового фольклора сохранились письменно, в основном на древнеармянском и среднеармянском языке. Древние эпические сказания, мифы, образцы эпической поэзии, романы, сохранились в сочинениях Мовсеса Хоренаци, Павстоса Бузнада, Агатангелоса, Себеоса, Иоанна Мамиконяна; литературные обработки загадок обнаруживаются у Анании Ширакаци, Нерсеса Шнорали и некоторых анонимов, басни у Вардана Айгекци, айрены любви и пиров в основном в тагаранах XV—XVII веков, и т. д. Кроме того данные об античной мифологии армян сообщают греко-римские авторы, например Страбон.
До формирования армянской письменности развивался богатый литературный фольклор. Древнейшие армянские мифы об Айкe, Араме, Ара Прекрасном, Торк Ангехе, Артавазде, Ваагне, Тигране и Аждааке, Ерванде и Ервазе, о вишапах. Большую художественную и историко-познавательную ценность представляют созданные в разные эпохи легенды, эпические песни и предания о царях древней Армении Трдате III и Аршаке II (IV век), полководцах Мушеге и Вардане Мамиконян (IV и V века).
На основе эпической песни о Хайке лежит идея борьбы против тиранства, образ которого формирует ассиро-вавилонский бог Бэл. Сохранились эпические отрывки об Арташесе и Сатеник.
По сообщению Агатангелоса, главным божеством древнеармянского пантеона был Арамазд. Его статуя, как повествует Хоренаци, находилась в храме на берегу Ефрата у крепости Ани. Древние армяне поклонялись также божеству солнца. Его храм был расположен в столице Армавире. Важное место в армянском пантеоне занимала Анаит, о чём пишут Страбон, Агатангелос и Ширакаци. У армян ещё в дохристианское время существовало божество письменности и науки — Тир. В армянских источниках сохранились отрывки из эпических циклов «Персидская война» и «Таронская война».
В VII—X веках сложился армянский эпос Давид Сасунский, повествующий о борьбе богатырей из Сасуна (область в исторической Армении) против арабских захватчиков. В 2012 году включен в Список нематериального культурного наследия человечества.
В XIV веке возник эпическое сказание Герои Кашта повествующее о национальной борьбе против войск Тамерлана.
Музыка
Музыкант из Средневековой рукописи. Армянские невмы, рукопись XII века. Группа музыкантов, рукопись XVI—XVII веков
|
В III в. до н. э. уже было формировано качественное своеобразие армянской музыки[1]. В трудах древнеармянских авторов сохранились отдельные образцы ещё дохристианского армянского музыкального творчества[24]. Оно впервую очередь связано с гусанами, которые в эпоху эллинизма первоначально служили в храме древнеармянского бога Гисанэ[24]. Армянская христианская музыка наряду с арамейской, еврейской, каппадокийской, лежит в основе общехристианской музыкальной культуры[25], представляя большое значения для изучения, как музыкальная культура страны первым принявший христианство в качестве государственной религии[26].
С начала IV века берёт начало история христианской музыки Армении. С конца того же столетия в высших школах страны было введено обучение музыки. В V веке формировалась армянская гимнография — творчество шараканов. В том же столетии были систематизированы гласы[1]. После появления оригинальной письменности, уже с V века известны также сведения об армянской музыкальной инструментарий[27]. В VII веке Барсег Тчон составил первый сборник шараканов — «Чонынтир шаракноц». В раннесредневековой Армении была разработана теория акустики. Большой вклад в развитие армянской музыки внесли такие музыканты и теоретики раннесредневековой Армении как Давид Керакан, Давид Анахт, Комитас Ахцеци и др.[27], в трудах которых рассматривались вопросы эстетики и теории музыки — учение о звуке и т. д.[1]. На рубеже VIII—IX веков формировалась армянская система музыкальной нотации — хазы, создание которых связано с именем Степаноса Сюнеци. Ещё до этого армяне использовали буквы алфавита для фиксации музыки[28].
Внешние видеофайлы | |
---|---|
[www.youtube.com/watch?v=8n5xf2mY7LA «Тайна глубочайшая»], Хачатур Таронаци, XII—XIII века |
Внешние видеофайлы | |
---|---|
[www.youtube.com/watch?v=k5V3y04oHhY Армянский дудук] в исполнении Дж. Гаспаряна |
Внешние видеофайлы | |
---|---|
[www.youtube.com/watch?v=gqg3l3r_DRI Танец с саблями] из балета «Гаянэ» А. Хачатуряна |
Последующий значительный период в истории развития армянской музыки относится X—XIII векам[1]. В X веке появляются таги — сравнительно объемные монодии духовного и светского содержания. В эпоху Высокого средневековья совершенствуется армянская нотопись. В своих сочинениях различные музыкально-эстетические вопросы рассматривают авторы X—XIII веков Анания Нарекаци («О знании гласов»), Ованес Имастасер и Ованес Ерзнкаци Плуз[1]. С этого периода сохранились крестьянские песни разных жанров — любовные, трудовые, песни о природе, бытовые и т. д. Тогда же завершился формирование «манрусума» — учения о гласах и хазах, совершенствовался нотопись.
С середины XVI века начинает складываться искусство армянских ашугов, среди его первых представителей Нагаш Овнатан, Багдасар Дпир и Саят-Нова. Ещё в начале XVII столетия Хачгруз Кафаеци составил первый сборник армянских народных песен.
В 1813—1815 А. Лимонджяном была создана и введена в практику новая армянская нотопись. С его помощью Н. Ташчян записал 3 тома произведений средневековой духовной музыки. Вторая половина XIX столетия время возникновения новой композиторской школы. Тогда создаются музыкальные ансамбли европейского типа, основываются профессиональные музыкальные труппы, и т. д. В 1857 году появляется армянская музыкальная периодика в лице журнала «Кнар аревелян» («Восточная лира»). В 1861 году Григор Синанян огранизует симфонический оркестр — Оркестр Синаняна. В произведениях таких композиторов как Г. Еранян, Н. Ташчян, Г. Корганов, и др.[1] применяется европейская техника композиции. В 1868 году Тигран Чухаджян создает оперу «Аршак II» — первую армянскую национальную оперу и первую оперу музыкальной истории всего Востока. Ему же принадлежат первые камерные, симфонические и фортепианные сочинения в армянской музыке. С 1880 годов в армянской классической музыке начинается новое движение по сбору и обработке древних народных песен профессиональными композиторами, крупнейшим среди которых был Комитас. Еги творчество сыграло важнейшую роль в истории развития армянской музыки. Немаловажными были также хоровые обработки Х. Кара-Мурзы и М. Екмаляна а также обработки народных танцев Н. Тиграняна.
Крупнейшие армянские ашуги конца XIX—начала XX века — Дживани, Ширин, Шерам, Аваси.
В начале XX века свою творческую деятельность начинают Алекснадр Спендиаров и Армен Тигранян. Спендиаров внес большой вклад в развитии армянской симфонической музыки. Тигранян в 1912 году завершает оперу «Ануш». В том же году Азат Манукян создает первую армянскую детскую оперу «Конец зла». В области романса творил Р. Меликян. Среди наиболее значимых армянских композиторов начала XX века — Г. Сюни, А. Маилян, А. Тер-Гевондян и др. После установления в Армении советской власти важным событием становится основание национальной консерватории в 1921 году[27]. В 1924 был создан симфонический оркестр Армении, в 1933 году оперный театр, в 1934 году Армянская филармония[27]. Одним из исторических событий этого периода истории армянской музыки становится завершение оперы «Алмаст» А. Спендиаровым в 1928 году. В 1920—1930 годах были поставлены сразу несколько опер армянских композиторов[1]. Наиболее известные армянскими композиторами XX столетия были Арам Хачатурян, Александр Арутюнян, Эдвард Мирзоян, Эдгар Оганесян, Арно Бабаджанян, Авет Тертерян, Тигран Манусрян и др.
Армянские музыкальные инструменты
Армения богата народными музыкальными инструментами. Одним из самых древних армянских народных инструментов является дудук. В древнеармянских источниках сохранились упоминания о музыкальных инструментах. Например, Фавстос Бузанд в V веке упоминает об инструменталистах, играющих на барабанах, срингах, кнарах и трубах[29], историк начала X века Ованес Драсханакертци упоминает о струнном инструменте с плектром. Сведения в области инструментальной музыки и армянской музыкальной инструментарий очень скудны, тем не менее до нас дошло описание некоторых музыкальных инструментов а также их наименования. Так, к числу духовой группы относились[30]: сринг[31] — тип флейты, ехджерапох — рог, пох — труба медная, к ударной группе относились[30]: тмбук — барабан, к струнной группе[30]: бамбирн — инструмент с плектром, пандир, кнар — тип лиры, джнар — разновидность кнара, вин — разновидность кнара. Mузыка армянского дудука была признана шедевром Всемирного нематериального культурного наследия ЮНЕСКО.
Театр
Театр Армении — наряду с греческим и римским, один из древнейших театров мира европейского типа. Древнеармянский театр существовал с 69 до н. э в столице Великой Армении Тигранакерт[32], где был построен здание амфитеатра[33] развалины которого сохранились до сей день[34]. Наиболее ранние письменные сведения об армянском театре[35] находим у Плутарха. Сообщается, что сын Тиграна II Великого Артавазд II (56—34 до н. э.) создал в северной столице Армении Арташате театр эллинистического типа. Древнегреческий автор также передает, что сам Артавазд писал трагедии[34] на греческом языке. В древнеармянском театре был развит также жанр пантомимы, известной актрисой которого была Назеник жившая во II веке н. э.[33]. Во II—III вв. армянские актёры-трагики — дзайнарку-гусаны и вохбергу-гусаны — исполняли пьесы, как греческие так и армянские[33]. Известно, что в IV веке представления давались при дворе армянского царя Аршака II[33].
После принятия христианства в начале IV века в качестве государственной религии и далее связанной с этим противодействия церкви, продолжались даваться театральные представления. Сохранились документальные сведения об армянском театре раннего и позднего средневековья[35]. Так, например, известны речи армянского автора конца V века Иоанна Мандакуни направленные против театра, из которых мы узнаем о существовании специальных театральных здании с отдельными верхними местами для женщин[33]. О существовании театрального искусства в Армении сообщают также авторы VI—VII столетий[33]. В позднем средневековье — в X—XV веках — театральные представления были распространены в Васпуракане, Анийском царстве, Киликии. На рельефах церкви в Ахтамаре начала X века изображены маски разных жанровых проявлений театра эпохи[33]. Самые ранние сохранившиеся драматургические произведения, это драматическая поэма Ованеса Ерзнкаци (XIII в.) и «Адамова книга» Аракела Сюнеци (XIV—XV вв.). Об отношении церкви к театру узнаем из трудов авторов эпохи, когда Маттеос Джугаеци (XIV—XV вв.) призывал «не ходить к гусанам, они говорят о делах Хайка и воспитывают дух неповиновения»[36]. Со времен средневековья сохранилась трагедия «Мученичество святой Рипсимэ» (пролог, эпилог и интермедии на польском яз.), который был поставлен в 1668 в армянской школе Львова.
Первые армянские любительские спектакли Нового времени относятся к 1810—1820 годам[33]. В 1836 году Г. Шермазаняном в Тифлисе был основан театр «Шермазанян дарбас»[33] — первое театральное здание на Кавказе. В течение 1846—1866 годов действовал профессиональный театр[1] «Арамян татрон» под руководством О. Гаспаряна, где сохранялись традиции древнеармянснкого театра[33]. В 1856 году театр основал М. Пешикташлян. Уже в 1857 году был издан театральный журнал «Музы Арарата»[33]. Важным событием становится основание в 1861 году профессионального театра[1] «Аревелян татрон» («Восточный теар») А. Вардовяном в Константинополе. Через два года профессиональный[1] армянский театр был основан в Тифлисе Г. Чмшкяном. В 1865 году были показаны первые театральные спектакли в Ереване[33]. В течение 1860—1870 годов армянские театры были основаны на различных городах Закавказья и России — в Ереване, Шуше, Александрополе, Гяндже, Баку, и т. д.[1]
Выдающаяся роль в развитии армянского театра конца XIX века принадлежит крупнейшему трагику П. Адамяну. Среди ведущих актёров и актрис XIX—начала XX века — М. Амрикян, К. Арамян, С. Чмшкян, Вардуи, Г. Тер-Давтян, С. Матинян, Сирануйш, Астхик, Р. Азнив, М. Мнакян, О. Абелян, и др.[33] Крупные армянские драматурги XIX—начала XX столетия — Г. Сундукян, А. Паронян, А. Ширванзаде и др.
Изобразительное искусство
Фресковая живопись
Отдельные фрагменты фресковой живописи относятся ещё к эллинистическому периоду и обнаружены в столице древней Армении Арташате. Для дальнейшего развития всей армянской культуры ключевым историческим событием становится принятие христианства в качестве государственной религии в первые годы IV века. С IV века берёт начало история средневекового армянского искусства[6]. Наиболее ранние сохранившиеся фрагменты армянской фресковой живописи относятся к V—VII векам (Ереруйк, Касахская базилика, Лмбатаванк, Аручаванк). В Татевском монастыре начале X века, сохранилась изображение части сцены Страшного суда, которая по своей композиции близка к западно-европейским памятникам. Наиболее примечательны росписи в Ахтамаре первой четверти X века, о создании которых сообщают также исторические источники. Росписи XII—XIV веков сохранились в Бахтагеки в Ани и в Ахпате, в Дадиванке, а также в армяно-халкидонских монастырях Ахтала и Тиграна Оненца.
- Akhtamar paintings 5.jpg
Фрески на церкви Святого Креста в Ахтамаре, 915—921 гг.
- Frescoes in Tatev.jpg
Фрески на монастыре Татев, 930 год
- StMary-Dadivank.jpg
Фреска из Дадиванка, начало XIII века
Миниатюрная живопись
Самые ранние памятники армянской миниатюры относятся VI—VII векам[1][37]. Из сохранившихся около 30 тыс. армянских средневековых рукописей около 10 тыс. являются иллюстрированными, из которых 5-7 тыс. — полноценными миниатюрами[38]. Уже в IX—X веках в армянской миниатюре прослеживаются 2 основных направления[1]: первый обусловлен заказами феодальной знати, этой группе характерны парадность и живописность, развитой орнамент, а также обилие золота — среди них Евангелие царицы Млке (862), Эчмиадзинское Евангелие (989), Евангелие Мугни (XI в.). Вторая группа связана с демократическими слоями, отличается графичностью, лаконизмом, близостью к народному искусству, а также выразительностью лиц и движений образов — Евангелия 986, 1018 и 1038 годов. Армянская миниатюра имеет несколько основных групп и этапов развития: до XI веков; школы Великой и Малой Армении XI—XII веков; Киликийской Армении XII—XIV веков; школы Бардзр-Айка, Ани, Арцаха, Гладзора, Татева, Васпуракана с XIII века; после XIII века также в армянских колониях. Крайне многообразна миниатюра в XIII—XIV столетий[1], период, когда развивается ряд локальных школ. Среди них особо значительна киликийская школа, развивавшаяся в Киликийском армянском государстве. Возникшая ещё в XII веке, она переживает расцвет во 2-й половине XIII столетия[1], крупнейшие её представители — Григор Мличеци и Торос Рослин[6]. Эта школа отличается многообразием сюжетов. Его характерные черты — психологическая выразительность персонажей, высокое мастерство композиции групповых сцен, виртуозный орнамент и точный рисунок. В то же время высокого развития достигает миниатюра в Восточной Армении — школы Татева, Гладзора. Эти школы представлены в работах известных мастеров Момика, Тороса Таронаци, Авака (Гладзор), Григора Татеваци, Григора (Татев). Васпураканская школа больше представляет демократическую линию, его особенность — преобладание линейно-графического изображения. Среди известных мастеров — Рстакес, Дзерун и др.[1]. Один из древнейших сохранившихся иллюстрированных Библий — Библия из Ерзнка 1269 года, миниатюрной школы Высокой Армении. Последний крупный миниатюрист — Акоп Джугаеци (XVI—XVII века). Считается, что его произведения предвещали начало нового, светского пути развития армянского искусства[1].
- LevonKeran.jpg
Миниатюра Тороса Рослина, 1262 год
- The Gospels (MS6305).jpg
Евангелие XIV века, миниатюрист Григор
- Commentary to David's psalms - portrait of Grigor Tatevatsi 1449.jpg
Портрет Григора Татеваци, 1449 год
- Malnazar - The Creation of the World - Google Art Project.jpg
Сотворение мира. Миниатюрист Малназар, 1637—1638 годы
Станковая живопись
Армянская миниатюрная живопись развивалась вплоть до XIX века .
С XVII—XVIII веков средневековые художественные стили и подходы постепенно уступают место новым реалистическим методам художественного выражения. Вместе с миниатюрой и искусством фрески развиваются новые виды художественного искусства — станковая живопись, портретная живопись, тематические произведения и реалистический пейзаж. Черты реализма все отчётливее проявляются в работах художников семьи Овнатанян выполненных для Эчмиадзинского собора. Наиболее ранние из них — три сюжетных фрагмента, принадлежат Нагашу Овнатану. Из последующих росписей следует выделить работы его сына Арутюна Овнатаняна. В XVIII столетии жил один из крупнейших представителей этой семьи Овнатан Овнатанян, кисти которого принадлежат многочисленные изображения деятелей армянской церкви[1].
В истории развитии изобразительного искусства Армении краеугольное значение имело присоединение Восточной Армении к России в начале XIX века. По причине отсутствия благоприятных политических и экономических условий в самой Армении, армянские художники работали больше в Тифлисе, а также в Москве, Петербурге и др. городах Европы, что способствовало обогащению их творчества разнообразными художественными воздействиями. Своё творчество они посвящали жизни армянского народа, Армении и его природе[1][39]. В армянской живописи периода до 70-гг. XIX столетия доминирует портретный жанр. Сохранились произведения Акопа Овнатаняна и Степаноса Нерсисяна — воспитанника академической школы. С именем последнего связано также начало развития бытового жанра в армянском изобразительном искусстве[39]. В первой половине XIX века начинает развиваться армянская станковая графика.
С 1880 годов появляется новая плеяда профессиональных художников, полностью посвятивших себя национальной тематике[39]. С этого периода работали А. Шамшинян и В. Суреньянц. Первый в жанре реалистической бытовой картины, второй — в историчом и историко-бытовым. В 1890 годы в армянской живописи как самостоятельный жанр формируется пейзаж[39], родоначальником которого становится Г. Башинджагян[1]. На рубеже XIX—XX веков работали Е. Татевосян (сюжетные картины, пейзажи), С. Агаджанян (портреты), П. Терлемезян, З. Закарян (натюрморт), Э. Магтесян, В. Махохян (пейзаж) и др. В начале XX века свою творческую деятельность начинает М. Сарьян. Графика развивается в творчестве А. Фетфаджяна и В. Ходжабекяна. В этот период была формирована армянская профессиональная скульптура — А. Тер-Марукян (автор первого памятника в Армении — статуи Х. Абовяна (1913), А. Гюрджян. Уже в 1916 году в Тифлисе усилиями армянских художников основывается «Союз армянский художников».
- Hovnatanyan.jpg
О. Овнатанян, «Успение Богородицы», XVIII век
- Portrait of Natali Teumian (1830-40).jpg
А. Овнатанян, «Портрет Натали Туманян», 1830—1840-гг.
- Суренянц, «Попранная святыня», 1895.jpg
В. Суренянц, «Попранная святыня» 1895
- G. Bashinjaghyan. Rainy day in Sevan.jpg
Г. Башинджагян, «Озеро Севан в дождливый день», 1899
- П. Терлемезян. Гавит Санаинского монастыря, 1904.jpg
П. Терлемезян, «Гавит Санаинского монастыря», 1904
Скульптура
Наиболее ранние образцы средневекового армянского скульптурного искусства это стелы IV—V веков[1] — в мавзолее армянских Аршакидов в Ахцке относящихся к 364 году[40], 2 рельефа конца IV[40] в Эчмиадзинском соборе и т. д. Резной декор обогащается с конца VI века. К VII веку относятся такие памятники, как Мрен, Птгни. Богатым скульптурным орнаментом отличается храм Звартноц середины VII века, оказавший влияние на здания, сооруженные на всем Закавказье в последующие века[6]. В Мрене и Птгни присутствуют также сюжетные фигурные рельефы[1]. К VI—VII векам относятся рельефы церквей в Одзуне (история крещения царя Трдата III и т. д.[40]), Мастаре, Пемзашене и др.[40]. На фасаде храма конца VII в. в Сисаване присутствуют барельефные вставки изображающих ктиторов[40]. На стелах VII в. в церквях в Талине, Ариче, Гарнаовите представлены иллюстрации к истории обращения армян в христианство св. Григорием Просветителем а также др. Библейские сцены[40]. Создаются горельефные изображения ктиторов, не редко с моделью храма в руках — в памятниках X века Ахтамаре, Санаине, Ахпате[1]. К шедеврам армянского скульптурного искусства раннего средневековья относятся рельефы храма Ахтамар — фриз с изображениями сцен сбора винограда, а также фигуры людей, зверей, птиц, библейские сюжеты и т. д.[1]. В столице Армении Ани, в церкви Гагикашен, завершенной в 1001 году, стояла 2-метровая статуя Гагика I с моделью церкви[1]. Большим мастерством исполнены скульптурные декоры церквей XIII—XIV веков Гегард, Нор-Гетик, Нораванк, Гандзасар, и т. д. Скульптурное убранство последнего отличается особым богатством[40]. В памятниках этого периода — в Агарцине, Гегарде, Аричаванке и некоторых др. также представлены ктиторские композиции. Известны образцы геральдики древнеармянского дворянства, наиболее известный из которых находится в усыпальнице Прошянов[40]. Выдающийся скульптор XIV века — Момик, представитель художественной школы Вайоц-Дзора[40]. С IX столетия появляются хачкары — стелы с резным изображением креста в орнаментальном обрамлении. В начале более монументальные, с XI—XII веков покрытые изощренно тонкой, кружевной резьбой[1].
Декоративно-прикладное искусство
Многообразна прикладное искусство древней и средневековой Армении. Она представлена разнообразной керамикой, а также неполивной с рельефным и углублённым орнаментом, поливной с гравировкой и росписью, фаянсовыми сосудами с росписью. От периода эллинизма, нередко поощрямой правителями древнеармянского государства, сохранились такие предметы, как серебряные чеканные чаши, ритоны, фрагменты скульптуры (голова богини Анаит, мраморная статуя Афродиты в Арташате и т. д.). Крайне примечательны сохранившиеся фрагменты мозаик в храме Гарни 70-х годов н. э. Основные центры керамического искусства XII—XIII веков были Ани[41] и Двин[1]. Древнейшие сохранившиеся вышивки относятся к XIV веку[1]. Среди художественных изделий из металла особо примечательны оклад Евангелия киликийской работы 1255 года, чеканные серебряные позолоченные складни, 1293, 1300 и 1687[1] и др. Из образцов резьбы по дереву — дверь из Муша 1134 года и двери из церкви Аракелоц на оз. Севан, 1486 года[1]. Средневековые армянские храмы украшались мозаиками (фрагмент мозаик Двинского католикосата V—VI вв.[6], мозаики в соборах Эчмиадзина и Звартноца[40], мозаики, выполненные армянскими мастерами в армянских монастырях Иерусалима), скульптурами и фресками.
Прикладное искусство было широко развито во всех армянских государственных образованиях, а также в армянских колониях основанных в разных странах. Так, серебряные и бронзовые изделия из Армении и Киликии (конец XII—XIII века) были найдены при раскопках в Херсонесе, Приазовье, Сахновке, Киеве, Прикамье. Их появление было обусловлено расцветом черноморской торговли в начале XIII века и интенсивным развитием городов Армении, связанных с Трапезунтом. Активное участие в торговле принимали армяне, колонии которых появились в Крыму, Киеве, Волжской Булгарии. О тесных контактах переселенцев со своей родиной говорят находки тканей, аналогичных анийским, в погребениях на территории армянских колоний. Таким же путём на Приполярный Урал попала армянская сабля с именем мастера Хачатура. Богатое армянское купечество Киликии сносилось с коренной Арменией и арабскими странами, Западной Европой и Причерноморьем (комплекс киликийских вещей из Бердянска)[42]. Однако в Киликийской Армении в отличие от других армянских государств произведения серебряных дел мастеров XII века не уцелели, так как в середине XIII в. всю старую серебряную утварь переплавили в слитки для монетного чекана. Оклады Евангелий из монастырских мастерских Ромкла относятся только к середине XIII в. Того же времени ковшик и кувшин из Бердянска, эти находки интересны потому, что от киликийской металлопластики XIII—XIV вв. в основном дошли предметы литургического обихода: оклады книг и складни-реликварии в форме триптиха. Для чеканки Киликийской армении было характерно использование армянских надписей, мотива многолопастной арки с килевидным завершением и точечного фона орнамента[43].
Развивалось декоративно-прикладное искусство Армении в те времена когда последняя была завоевана, так вгосударстве Сельджуков ювелирами были главным образом армяне. Известно, что султан заказал свадебные подарки в Анталье, где в своё время большинство составляли христиане — армяне и греки[43].
Значительный вклад армяне внесли в развитие керамического искусства Османской империи. К концу XV века основной центр керамической промышленности армян переместился на запад — в город Кютахья, где армянская община начала быстро увеличиваться (к 1512 году здесь были уже 3 армянские церкви). В XVI—XVII веках Кутахья становится одним из двух основных (наряду с Изником) центров керамической промышленности Османской империи, причём вплоть до распада империи в начале XX века керамические изделия из этого города изготавливались почти исключительно армянами[41].
- The 'Abraham of Kütahya' ewer dated 1510.jpg
Литургический кувшин с армянскими надписями. Мастер Абраам, 1510 год.
- Ottomanarmenianpottery.jpg
Судебный протокол 1764 года, перечисляющий армянских гончаров Кутахьи.
В конце XIX — начале XX в. на Северном Кавказе получили особое распространение филигранные женские украшения армянских мастеров[44].
Ковроделие
Ибн-Хаукаль, «Книги путей и царств», X век[45]: «в Меранде, Тебризе, Дабиле и областях Армении изготовляются армянские сидения и ковры, известные под именем армянских „мехфур“; немного подобного им во всех странах, в которых выделка тканей имеет сходство с армянской выделкой… А что касается до произведений, называемых „армянскими тканями“, то это „бутт“, сидения, ковры, покрывала, коврики и подушки; нет им подобных среди предметов земли из конца в конец и во всех направлениях» |
Армянские ковры являются одним из древнейших видов народного декоративно-прикладного искусства и неотъемлемой частью быта Армении. Сохранились многочисленные прямые исторические сообщения об армянских средневековых коврах у армянских, арабских, персидских, византийских и др. авторов, среди которых Истахри, Ибн Хаукаль, Гардизи, Аль-Мукаддаси, Ибн Фадлан, Марко Поло и многие другие. Как отмечает авторитетная «Британская энциклопедия» в VIII—XIV веках, когда ковроделие начало развиваться на Ближнем Востоке, Армения была «одним из наиболее продуктивных регионов»[46]. В числе даров арабскому халифу в VII веке из Армении были вывезены также ковры[47]. Армянские торговцы распространяли ковры на базарах и рынках различных стран, армянские ковры пользовались огромной популярностью на Востоке[48]. Они украшали дворцы различных государств и апартаменты правителей. Есть прямые сообщения о распространённости армянских ковров даже на стране волжских булгар уже в первой четвери X века[49]. Из раннесредневековых армянских ковров до наших дней сохранились только небольшие фрагменты, которые были обнаружены в переплетах армянских манускриптов во время реставрации. Наиболее ранний датированный ковёр относится к 1202 году.
Армянские торговцы активно экспортировали ковры в разные страны Востока и Запада, притом во многих из этих странах уже существовали армянские колонии. Так, например чешский учёный XVII века Иржи Давид в своей работе «Современное состояние Великой России, или Московии» отмечал, что среди прочего товара завозимого армянами для торговли в Россию были также ковры и шелк[50]. Историк XVII века Аракела Даврижеци свидетельствует, что во время визита шаха Аббаса в армянский торгово-ремесленный город Джуга вблиз Нахичивани «от берега реки до дворца ходжи Хачика дорога была устлана коврами, драгоценной, прекрасной парчой»[51].
Армянские ковры присутствуют в работах Флорентийских и Венецианских художников четырнадцатых и пятнадцатых столетий[52], часто встречаются, например, на полотнах Джотто, Караваджо, Рубенса, Рембрандта и других художников. Известный австрийский искусствовед А. Ригль отмечает, что «специфический цвет армянских ковров, которые были сначала завезены в Италию, а впоследствии и в Голландию, влиял на цвет всей европейской живописи»[52].
Армянское ковроделие испытывает новый подъём во второй половине XIX века. Тогда же начинается изучение и собирание армянских ковров. Ковры ткутся во многих областях и городах как Восточной так и Западной Армении.
Армянское ковроделие имеет свои многочисленные технологические особенности. В нём используется полуторный и двойной узел, но, больше всего последний, известный даже в некоторых областях Ирана названием «армани баф»[53]. Aрмянские ковры заключают в себе огромное количество ритуальных, образных и идейных символов.
Книгопечатание и пресса
1. Первая армянская печатная книга «Урбатагирк», Венеция, 1512 год 2. Первое армянское периодическое издание «Аздарар», Мадрас, 1794 год
|
Армянский язык стал первым языком книгопечатания среди языков СНГ, Прибалтики, а также многих языков Азии[Комм 1]. Армянский стал 18-м языком мира, на котором книги были напечатаны гутенбергским способом[54]. Впервые он был издан ещё уже в эпоху инкунабулы в 1475 году в книге Иоганна Шильтбергера. Первая печатная книга на армянском языке «Урбатагирк» — издана в 1512 году в Венеции Акопом Мегапартом, основавшим там типографию. В XVI веке книги на армянском языке издавали Абгар Тохатеци, Султаншах, Ованес Терзнци, Ованес Гопузенц. В течение первых ста лет существования армянского книгопечатания были изданы 32 наименовании книг, 19 из которых армянскими книгопечатниками исключительно на армянском языке. С возникновения армянского книгопечатания до 1800 года были изданы более 1154 наименований армянских книг (среди языков СНГ и Прибалтики второй, после русскоязычных изданий, показатель по численности).
После Венеции армянские типографии были созданы в 1567 году в Константинополе[34], затем открылись армянские типографии также в Риме (1584[34]), Львове (1616), Милане (1621) Париже (1633[34]), Ливорно (1643), Амстердаме (1660), Марселе (1673), Лейпциге (1680[34]), Падуе (1690), Лондоне (1736), Санкт-Петербурге (1781), и других городах. Армянские книгопечатники XVII—XVIII веков — Ованес Караматинянц, Хачатур Кесараци, Ованес Джугаеци, Матеос Цареци, Воскан Ереванци, Матеос Ванандеци, Григор Халдарянц, Погос Арапян, и др.
В XIX столетии армянские типографии открылись в Москве (1820), Шуше (1828), Нью-Йорке (1857), Ереване (1876), Бостоне (1899) и т. д. В целом, до 1920 года, во всём мире действовало более 460 типографий, печатавших книги, журналы и газеты на армянском языке.
Первое периодическое издание — журнал «Аздарар» издавалась в 1794—1796 годах в Индии. В XVIII веке в Венеции вышло на свет ещё одно армянское периодическое издание — журнал «Тарегрутюн» (хроника).
Образование
Ещё в IV веке в Армении были созданы школы, где преподавание велось на греческом и сирийском языках[4]. Такие школы были основаны царем Трдатом III, а затем и католикосом Нерсесом Великим. Уже в 365 году в решении Аштишатского собора даны некоторые нормы, касающиеся отношений между учителем и учеником.
Образование в Армении особо развивается после основания армянской письменности, когда в школах вводится преподавание на родном языке[4]. После создания в 406 году армянского алфавита в тогдашней столице Армянского царства Аршакидов[Комм 2] Вагаршапате была основана высшая школа, более известная как Вагаршапатская семинария. В конце столетия здесь была своя библиотека[55], согласно историческим данным сюда, для получения образования, приходили из разных сторон Армении. В V веке высшая школа была основана в Сюнике. С VIII столетия располагавшись в области Сотк, она значительно развилась под руководством Матусаха Сюнеци. С VI века была известна высшая школа в области Аршаруник. В одном из пунктов решения Двинского церковного собора 649 года дается особое указание епископам и высшему духовенству повсеместно следить за развитием образовательного дела. В VII веке Ананией Ширакаци было написано учебник по арифметике «Вопросы и решения», считающийся ныне одним из древнейших дошедших до нас трудов по арифметике[56]. Ширакаци старается дать научно-педагогическое обоснование начала школьного возраста с 7 лет.
Область образования в Армении остается сильным и в последующую эпоху[57]. В период Армянского царства Багратидов центрами образования были школы в Санаине, Ахпате, Капуткаре, Хладзоре, Шираке, Камурджадзоре, где занимались философией, грамматикой и другими науками[58]. На рубеже XI—XII веков Ованесом Имастасером была основана высшая школа в Ани. В 1184 году в своем «Судебнике» Мхитар Гош предназначил бесплатное образование для сирот и неимущих детей. В Высоком средневековье в Сюнике действовали Гладзорский (1282—1338) и Татевский (1373—1435) университеты. Известно, что при окончании Гладзора его ученики писали диссертации[59]. В XII—XIII века действовали учебные центры в Хоранашате, Хор Вирапе, Ариче, Агарцине, позднее — в XIV—XV столетиях — в Эрмоне, Егварде, Ципнаванке, в XV—XVII веках — в Севанаванке, Сисе, Севастии, Новой Джуге и т. д. Преподавались богословиe, математика, астрономия, геометрия, история, география, грамматика, музыка, философия, риторика и т. д.[57] В разные времена в этих учебных центрах преподавали такие учёные, как Ованес Имастасер, Анания Санахнеци, Григор Магистрос, Ванакан Вардапат, Нерсес Мшеци, Есаи Нчеци, Ованес Воротнеци, Григор Татеваци, Товма Мецопеци (автор учебника армянского языка), Нерсес Ламбронаци, Аракел Сюнеци, Киракос Ерзнкаци, Акоп Крымеци и другие.
Кинематограф
Танцевальное искусство
Народные танцы
В 1923 году В. Аристакесяном в Ереване была основана студия танца, где преподавались как классические так и армянские народные танцы. В 1938 был создан народный ансамбль песни и пляски Армении, а в 1958 году — ансамбль танца Армении. Большую роль в формировании и развитии сферы сыграли И. Арбатов (Ягубян), М. Мартиросян, Л. Воинова-Шиканян, В. Галстян, Т. Григорян, С. Минасян, З. Мурадян, Р. Тавризян, В. Ханамирян, Е. Араратова, А. Гарибян, Дж. А. Калантарян, Б. О. Овнанян и др.
Балет
Первый национальный балет — «Счастье» Хачатуряна, была поставлена в 1939 году. В 1933 году была сформирована балетная труппа при Ереванском театре оперы и балета.
Культура национальных меньшинств Армении
Культура азербайджанского народа
Уроженцем Еревана является известный азербайджанский художник-орнаменталист и портретист XIX века Мирза Кадым Эривани, считающийся основоположником азербайджанской станковой живописи. Работал в Ереване, а в 1850-х гг. для реставрировавшегося Дворца сардаров написал 4 больших (1 м X 2 м) портрета маслом[60]. Заслуженным художником Армянской ССР в 1967 году был признан уроженец Зангибасарского района Республики Джаббар Кулиев, окончивший Ереванский государственный педагогический техникум.
В 1886 году учащимися Эриванской русско-мусульманской школы по инициативе 23-летнего преподавателя Фиридун-бека Кочарли была поставлена комедия М. Ф. Ахундова «Мюсье Жордан и Дервиш Мастали шах». С 1896 года спектакли на азербайджанском языке в Ереване стали проходить более или менее регулярно. В этих постановках раскрывался талант молодого актёра Ю. Н. Сулейманова. После здания школы местом для спектаклей служил зал во дворце хана Панаха. Когда он стал слишком мал, спектакли проходили в театре братьев Джанполаджановых. В 1928 году в Ереване был организован Азербайджанский театр — первый театр другого народа на территории Армении[61]. Театр действовал до 1988 года (с перерывом в 1949 — 1967). В разное время в театре выступали Заслуженный артист Армении Юнис Нури, Кязим Зия, Али Шахсабахлы и др.
Среди наиболее известных азербайджанских ашугов, живших и творивших на территории Армении, можно назвать имена Ашуга Алескера из села Агкилиса, его учителя Ашуга Алы из села Гызылвенк, Ашуга Асада из села Бёюк Каракоюн[62], Ашуга Ислама из села Нариманлы[63], Ашуга Мусу из села Каракоюнлу[64]. Ашуг Алескер, создававший ашугские напевы на свои стихи и виртуозно исполнявший их на сазе, также возглавлял ашугскую школу[65].
Комментарии
- ↑ Первые печатные книги: на белорусском — 1517, эстонском — 1525, литовском — 1547, русском — 1564, латышском — 1585, грузинском — 1629, турецком — 1729, азербайджанском — 1820, персидском — 1830 и т. д.
- ↑ После раздела Армении между Римом и государством Сасанидов в 387 году, в восточной (сасанидской) половине Армении царская власть сохранилась вплоть до 428 года
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 Армянская Советская Социалистическая Республика — статья из Большой советской энциклопедии (3 издание).
- ↑ Дьяконов И.М. [annales.info/other/djakonov/index.htm#pian Предыстория армянского народа. История Армянского нагорья с 1500 по 500 г. до н.э. Хурриты, лувийцы, протоармяне] / Еремян С. Т. — Ереван: Издательство АН Армянской ССР, 1968. — С. 242. — 266 с. — 1000 экз.Оригинальный текст (рус.)
изучая древнейшую социально-экономическую или культурную историю армянского народа, нельзя начинать её как бы с чистого листа и искать в VI—V вв. до н. э. первобытнообщинных отношений; нет сомнения в том, что древнейшую армянскую историю можно правильно понять только как продолжение еще более древней истории хурритов и урартов, а также лувийцев
- ↑ [www.britannica.com/EBchecked/topic/35178/Armenia Armenia] — статья из Энциклопедии Британника Оригинальный текст (англ.)
Modern Armenia comprises only a small portion of ancient Armenia, one of the world’s oldest centres of civilization. At its height, Armenia extended from the south-central Black Sea coast to the Caspian Sea and from the Mediterranean Sea to Lake Urmia in present-day Iran. Ancient Armenia was subjected to constant foreign incursions, finally losing its autonomy in the 14th century ce. The centuries-long rule of Ottoman and Persian conquerors imperiled the very existence of the Armenian people.
- ↑ 1 2 3 [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000017/st128.shtml Всемирная история. Энциклопедия] / Ред. А. Белявский, Л. Лазаревич, А. Монгайт. — М., 1956. — Т. 2.Оригинальный текст (рус.)
Ещё в IV в. в Армении создаются школы, где преподавались греческий и сирийский языки. Армяне ездили учиться в Антиохию и Эдессу. С V в. в школах вводится преподавание на родном языке. Школы предназначались в основном для духовенства, но и для людей из народа просвещение не было полностью закрыто, как это показывает пример того же Месропа Маштоца.
...
Так, несмотря на внутренние потрясения и потерю государственной самостоятельности, армянский народ продолжал развивать свою культуру, расцвет которой падает уже на следующие столетия (V—VII вв. н. э.). - ↑ [global.britannica.com/EBchecked/topic/38343/Ashot-I-the-Great Bagratid Dynasty] — статья из Энциклопедии БританникаОригинальный текст (англ.)
The election of Smbat’s son Ashot I the Great, who had been accepted as “prince of princes” by the Arabs in 862, to be king of Armenia in 885 was recognized by both the caliph and the Byzantine emperor, and it was he who by his successful defense of his country against local Arab chieftains laid the foundations of a new golden age of Armenian history.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 В. В. Шлеев. Всеобщая история искусств / Под общей редакцией Б. В. Веймарна и Ю. Д. Колпинского. — М.: Искусство, 1960. — Т. 2, кн. 1.
- ↑ Ксенофонт. [www.vehi.net/istoriya/grecia/ksenofont/anabazis/04.html#_ftnref14 Анабасис], IV, 4, 2
- ↑ Плутарх. Кимон и Лукулл, 32
- ↑ [www.countries.ru/library/ancient/civ_iran.htm Древние цивилизации] / Под. ред. М. Г. Бонгард-Левина. — М., 1989.Оригинальный текст (рус.)
Армения в последние века до н. э. и первые века н. э. была страной высокой культуры. Яркий показатель этого – процесс урбанизации. Древнеармянские города были основаны по всем правилам эллинистического градостроительства. Характерна, в частности, регулярная планировка городских кварталов.
- ↑ [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000017/st060.shtml Всемирная история] / Ред. А. Белявский, Л. Лазаревич, А. Монгайт. — М., 1956. — Т. 2.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke1/ke1-3062.htm Краткая литературная энциклопедия] / Гл. ред. А. А. Сурков. — М., 1962. — Т. 1. — С. 306—318.
- ↑ 1 2 3 Армянский язык — статья из Большой советской энциклопедии (3 издание).
- ↑ The Oxford History of Historical Writing: 400-1400 / Под ред. Sarah Foot, Chase F. Robinson. — Oxford University Press, 2012. — Т. 2. — С. 189.Оригинальный текст (англ.)
The section on Juansers exploits concludes with the earliest piece of secular Armenian poetry since the adoption of Christianity to have reached us, in the form of an abecedarian elegy extolling the prince and bewailing his passing.
- ↑ [www.iranicaonline.org/articles/bagratids-dynasty Bagratids] — статья из Encyclopædia Iranica. C. Toumanoff
- ↑ И. М. Дьяконов. [annales.info/other/djakonov/03.htm#10 Предыстория армянского народа. История Армянского нагорья с 1500 по 500 г. до н. э. Хурриты, лувийцы, протоармяне]. — Издательство АН Армянской ССР, 1968. — С. 237.
- ↑ [www.iranicaonline.org/articles/armenia-ii Armenia and Iran] — статья из Encyclopædia Iranica. M. L. Chaumont
- ↑ [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000017/st128.shtml Армения в III — IV вв.] // Всемирная история. — Т. 2, гл. XXV.
- ↑ Армен Айвазян. [www.lezu.am/?p=533 Родной язык и патриотизм. Сравнительный анализ армянских и европейских первоисточников]
- ↑ University of Cambridge. [books.google.ru/books?id=Qf8mrHjfZRoC&pg=PA675&dq=Just+as+Maurice+settled+colonies+of+Armenians+in+the+west,+so+did+Smbat+find+Armenian&hl=ru&sa=X&ei=2PhsUvGfJunt4gSNmICwDQ&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=Just%20as%20Maurice%20settled%20colonies%20of%20Armenians%20in%20the%20west%2C%20so%20did%20Smbat%20find%20Armenian&f=false The Cambridge Ancient History] / Edited by Averil Cameron, Bryan Ward-Perkins, Michael Whitby. — Cambridge University Press, 2000. — Т. XIV. — С. 675.Оригинальный текст (англ.)
Just as Maurice settled colonies of Armenians in the west, so did Smbat find Armenian, Greeks and Syrians deported to Hyrcania when he was serving as governor there for Khusro II. Sebeos notes that the Armenian had even forgotten their own language, and that Smbat remedied this by arranging for the ministry of a priest. The role of language and religion as a means of preserving Armenian identity in colonies outside the homelands was already clear.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 И. П. Сусов. 4.5. Формирование лингвистической мысли в Армении // [homepages.tversu.ru/~ips/Hist_04.htm#4.5 История языкознания]. — М., 2006.
- ↑ А. В. Десницкая, С. Д. Кацнельсон. // История лингвистических учений: средневековый Восток. — Наука, 1981. — С. 7.
- ↑ А. В.Десницкая, С. Д. Кацнельсон. // История лингвистических учений: средневековый Восток. — Наука, 1981. — С. 46.Оригинальный текст (рус.)
Если Аристакес устанавливает орфографические правила, то Георг Скевраци (XIII в.) занимается вопросами орфоэпии и пунктуации и разрабатывает правила переноса. Он оставил три работы: «Наставление о свойствах слогов», «Наставление о просодии» и «Наставление об искусстве писания». Наиболее важными для теории и практики «искусства писания» являются правила слогоделения и переноса, разработанные Геворгом Скевраци. Рекомендуемые им правила, с небольшими изменениями, используются и в современном армянском языке.
- ↑ Valentina Calzolari, Michael E. Stone. [books.google.ru/books?id=ekz3AwAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Armenian Philology in the Modern Era: From Manuscript to Digital Text]. — BRILL, 2014. — P. 23-24.Оригинальный текст (англ.)
These factors certainly explain the relatively large number of Armenian manuscripts that have survived, compared with manuscripts in Greek, Latin or Georgian. Based on data from library catalogues, we can put the number of Armenian manuscripts at a little over 30,000, perhaps even 31,000. This may seem a low figure, but anyone who is familiar with Armenian history and the succession of destroyed towns and monasteries - not forgetting the tragic events of 1915 - will regard the figure of 30,000 as almost miraculous. It is particularly impressive when we consider, for example, that around 55,000 Greek manuscripts have survived, along with 300,000 Latin manuscripts and 12,000 Georgian manuscripts. Armenian manuscripts thus constitute an extremely significant cultural heritage and show the vitality and creativity of a cultural in contact with the Latin West, Byzantium, and the Iranian world, which fed an the works of classical antiquity and was eventually able to produce its own treasures.
- ↑ 1 2 Гусаны — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ Wellesz E., Byzantine Music (in Proceedings of the Musical Association, 1932, vol. I)
- ↑ Willi Apel. Harvard dictionary of music. — 2-е изд. — Harvard University Press, 1969. — С. 54.Оригинальный текст (англ.)
Since Armenia was the first country officially to adopt the Christian faith (A.D. 303), the history of Armenian sacred literature and music has attracted much attention.
- ↑ 1 2 3 4 [www.music-dic.ru/html-music-keld/a/496.html Музыкальный энциклопедический словарь]. — М.: Советская энциклопедия, 1990.
- ↑ Don Michael Randel. The Harvard dictionary of music. — 4th edition. — Harvard University Press, 2003. — С. 56.Оригинальный текст (англ.)
According to Lazarus of Parb (5the century), Armenians at first used alphabetical letters to fix the music of their chants.
- ↑ А. Л. Оганесян. [hpj.asj-oa.am/1956/1/1973-2(61).pdf Музыка в древней Армении] // Историко-филологический журнал. — Ер., 1973. — № 2. — С. 65.
- ↑ 1 2 3 А. Л. Оганесян. [hpj.asj-oa.am/1956/1/1973-2(61).pdf Музыка в древней Армении] // Историко-филологический журнал. — Ер., 1973. — № 2. — С. 67-68.
- ↑ Б. Н. Аракелян. Гарни, II, Результаты работ Гарнийской археологической экспедиции 1951—1955 гг. // Известия Академии Наук Армянской ССР. — Ереван, 1957. — С. 75.Оригинальный текст (англ.)
В Армении впервые в Гарни обнаружен музыкальный инструмент античного времени—свирель, изготовленная из кости… Эта свирель можег быть датирована III в.
- ↑ Г. Гоян. 1. Окончание постройки театра в 69 году до нашей эры // [armenianhouse.org/goyan/mediaeval-armenian/1.html#3 2000 лет армянского театра. Театр древней Армении]. — М.: Искусство, 1952. — Т. I. — С. 86.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 [www.booksite.ru/fulltext/the/ate/theater/tom1/9.htm Театральная Энциклопедия]. — М.: Советская энциклопедия, 1961. — Т. I.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/3713/АРМЕНИЯ Армения] // Энциклопедия Кольера. — Открытое общество, 2000.
- ↑ 1 2 [books.google.ru/books?id=B9RV5UFtPNMC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false The World Encyclopedia of Contemporary Theatre: Europe] / Edited by Don Rubin, Peter Nagy and Philippe Rouyer. — Taylor & Francis, 2001. — С. 45.Оригинальный текст (англ.)
The earliest reference to Armenian theatre is found in Plutarch's Comparative Biographies. It is stated there that the Armenian King Artavazd, son of Tigran the Great (d. c.56 BC), built a Hellenic theatre in his capital city of Artashat and that in 53 BC Euripides' The Bacchae was staged. Documentation also exists related to theatre during the early and late Middle Ages in the area.
- ↑ Г. Гоян, 2000 лет армянского театра. Том 2: Театр средневековой Армении., гл. I, стр. 27, «Искусство», М., 1952
- ↑ M. Chahin. [books.google.com/books?id=OR_PHoKZ6ycC&pg=PA269&dq=earliest+armenian+miniature&lr=&as_brr=3&ei=k5EJS6j1PJrAywT_uYDMDw&hl=ru#v=onepage&q=&f=false The kingdom of Armenia]. — 2-е изд. — Routledge, 2001. — С. 269.
- ↑ Dickran Kouymjian. [armenianstudies.csufresno.edu/arts_of_armenia/miniatures.htm The arts of Armenia]. — Lisbon, 1992.
- ↑ 1 2 3 4 Е. Костина. Искусство Армении // Всеобщая история искусств / Под общей редакцией Ю. Д. Колпинского и Н. В. Яворской. — М.: Искусство, 1964. — Т. 5. Искусство 19 века.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.pravenc.ru/text/76104.html#part_26 Армения] // Православная энциклопедия. — М., 2001. — Т. 3. — С. 286—322.
- ↑ 1 2 Dickran Kouymjian The Role of Armenian Potters of Kutahia in the Ottoman Ceramic Industry in: Armenian Communities in Asia Minor, ed. Richard G. Hovannisian — Costa Mesa, California. 2014 — С. 107—130
- ↑ «Древняя Русь. Город, замок, село» Издательство «Наука», 1985 стр-ца 391 Оригинальный текст (рус.)
В XI—XIII вв. при сохранении прежних связей с Мазандараном, Хорасаном и Хорезмом важными поставщиками импорта стали некоторые области Закавказья и Восточного Средиземноморья. Серебряные и бронзовые изделия Армении, Киликии и Малой Азии (конец XII—XIII в.) найдены в Херсонесе, Приазовье, Сахновке, Киеве, Прикамье. Их появление было обусловлено расцветом черноморской торговли через сельджукскую Малую Азию с начала XIII в. и интенсивным развитием городов Армении, связанных с Трапезунтом. Активное участие в торговле принимали армяне, колонии которых появились в Крыму, Киеве, Волжской Булгарии. В Прикамье малоазийские вещи могли доставлять через армянскую колонию в Булгаре. О тесных контактах переселенцев со своей родиной говорят находки тканей, аналогичных анийским, в погребениях на территории колонии. Тем же путём на Приполярный Урал попала армянская сабля с именем мастера Хачатура. Богатое армянское купечество Киликии сносилось с коренной Арменией и арабскими странами, Западной Европой и Причерноморьем (комплекс киликийских вещей из Бердянска)
- ↑ 1 2 «Художественный металл Востока VIII—XIII вв» Даркевич В. П., Издательство «Наука», 1976 стр-ца 132 Оригинальный текст (рус.)
Произведения серебряных дел мастеров Киликийской Армении от XII в. не уцелели: в середине XIII в. всю старую серебряную утварь переплавили в слитки для монетного чекана. Оклады Евангелий из монастырских мастерских Ромкла относятся только к середине XIII в. Того же времени ковшик и кувшинчик из Бердянска. Они особенно интересны потому, что от киликийской металлопластики XIII—XIV вв. в основном дошли предметы литургического обихода: оклады книг и складни-реликварии в форме триптиха. Для чеканки Киликии характерно использование армянских надписей, мотива многолопастной арки с килевидным завершением и точечного фона орнамента (ручка ковша). Форма кувшинчика рис. 123, 1—3, псевдоарабская надпись и ленты с меандрами на нем говорят о влиянии исламских изделий из металла. Западноевропейское воздействие могло сказаться в жесткой и графичной манере передачи хищника (рис. 123, 4—6).
Из сельджукской Малой Азии происходит кувшин рис. 124 (XIII в.). Он связан с киликийским металлом (ср. рис. 123, 6); в государстве Сельджукидов ювелирами были главным образом армяне. Известно, что султан заказал свадебные подарки в Анталье, где селились христиане — армяне и греки. Славились ювелиры из Аланьи. Эти прибрежные города находились невдалеке от Киликийского государства. Кувшин сближается растительным орнаментом и листьями в основании крыльев сфинксов с византийскими чашами второй половины XII в. из с. Вильгорт и Чернигова. Сходство объясняется работой малоазийских мастеров в Константинополе или влиянием их произведений''
- ↑ И. Работнова. Экспедиционная сессия Научно-исследовательского института художественной промышленности / Советская этнография, 1959 год, № 5, стр. 144—155
- ↑ Н. А. Караулов. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/Karaulov/frametext9.htm Сведения арабских писателей о Кавказе, Армении и Адербейджане: IX. Ибн-Хаукаль] // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. — Тифлис, 1908. — Вып. 38.
- ↑ Encyclopaedia Britannica: a new survey of universal knowledge, том 19 Авторы: Walter Yust, 1953, стр. 623Оригинальный текст (рус.)
… information about carpet weaving in the near east from the 8th to the 14th century. Armenia was certainly one of the most productive districts. Here were found good wool, clear water and fine dies…
- ↑ [www.world-history.ru/countries_about/582/2291.html Всемирная история. Армения. Между арабами и Византией]
- ↑ Бартольд В."Историко-географический обзор Ирана". СПб. 1903. стр150
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus16/Fadlan/text.phtml?id=6123 Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921—922 гг.] / пер. А. П. Ковалевского. — Харьков, 1956.Оригинальный текст (рус.)
Все они [живут] в юртах, с той только разницей, чго юрта царя очень большая, вмещающая тысячу душ и более, устланная армянскими коврами. У него в середине её трон, покрытый византийской парчой.
- ↑ Иржи Давид."Современное состояние Великой России, или Московии" Вопросы истории. № 4, Москва 1968Оригинальный текст (рус.)
Здесь обращаются всякого рода товары, которые привозят из разных частей света как иностранцы, так и сами москвитяне. Сюда прибывают персы, армяне, греки….привозят ковры, шелк, хлопчатник, жемчуг, драгоценные камни и этим торгуют.
- ↑ Аракел Даврижеци. [www.vostlit.info/Texts/rus2/Davrizeci/text1.phtml Книга историй]
- ↑ 1 2 David Tsitsishvili «Rugs and Carpets from the Caucasus» изд-во Авровра Ленинград 1984 № 672(7-20); стр 101 (всего 151)
- ↑ [analitika.at.ua/news/v_sostave_kraski_doshedshego_do_nas_kovra_5_go_veka_obnaruzhen_araratskij_koshenil/2009-10-03-14902 В составе краски дошедшего до нас ковра 5-го века обнаружен араратский кошениль — 3 Октября 2009 — Аналитика]
- ↑ George M. Eberhart. [books.google.am/books?id=6jIjcUMP4CcC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q=Hakob%20Meghapart&f=false The Whole Library Handbook 4: Current Data, Professional Advice, and Curiosa about Libraries and Library Services]. — American Library Association, 2006. — Vol. 4. — P. 211.
- ↑ [feb-web.ru/feb/ivl/vl2/vl2-2882.htm История всемирной литературы]. — М.: Наука, 1984. — Т. 2. — С. 290.
- ↑ Анания Ширакаци — статья из Большой советской энциклопедии (3 издание).
- ↑ 1 2 History of Humanity: From the seventh to the sixteenth century / Edited by M. A. Al-Bakhit, L. Bazin and S. M. Cissoko. — UNESCO, 2000. — Т. 4. — С. 665-666.Оригинальный текст (англ.)
Nevertheless, education in Armenia remained strong. Apart from primary schools, which had existed in Armenian monasteries since time immemorial, high schools or vardapetarans also came into being in the eleventh to fourteenth century (Ani, eleventh or thirteenth century; Sis, twelfth or thirteenth century; Gladzor, thirteenth to fourteenth century; Tatev, fourteenth to fifteenth century) to give instruction in theology, mathematics, astronomy, geometry, history, geography, grammar, music, philosophy and rhetoric. Many of their graduates became prominent figures in arts and culture (see Plate 156). The Armenian science between the tenth and fourteenth centuries was especially strong in the fields of historiography, philosophy and jurisprudence.
- ↑ А. В. Десницкая, С. Д. Кацнельсон. // История лингвистических учений: средневековый Восток. — Л.: Наука, 1981. — С. 28.Оригинальный текст (рус.)
Стабилизация экономики, политическая независимость и относительное спокойствие в период царствования Багратидов создали основу для успешного развития всех видов культуры. Возрождается интерес к философии, грамматике, риторике, к старым научным традициям. Во всех центрах образования — в школах Санаина, Ахпата, Капуткара, Хладзора, Ширака, Камурджадзора — начинают заниматься философией, грамматикой и другими «внешними (светскими, — Г. Д.) науками».
- ↑ А. В. Десницкая, С. Д. Кацнельсон. // История лингвистических учений: средневековый Восток. — Л.: Наука, 1981. — С. 32.Оригинальный текст (рус.)
Есаи Ничеци является одним из виднейших деятелей средневековой армянской науки. Он больше полувека руководил Гладзорским университетом, который был центром средневековой науки. Число его учеников достигло 363. Ученики этой школы получали разностороннее образование, при окончании писали диссертации.
- ↑ Эривани / Под ред. Б. В. Иогансона. — Искусство стран и народов мира (краткая художественная энциклопедия): Советская энциклопедия, 1962. — С. 61. Оригинальный текст (рус.)
Эривани, Мирза Кадым Мамед-Гусейн оглы [1825, Эривань (Ереван) — 1875, там же] — художник-орнаменталист и портретист, основоположник аз. станковой живописи. Работал в Ереване. Специального художественного образования не получил. Создавал рисунки трафареты для вышивки, росписи, ювелирных изделий и др. В 1850-х гг. написал 4 больших (1 м X 2 м) портрета маслом для реставрировавшегося дворца сардаров в Ереване. Произв.: «Танцовщицы» (живопись на стекле), портреты Фатали-шаха, молодого человека, сидящей женщины (темпера), Аббасы Мирзы (рис. тушью), «Мулла» — все в Аз. м. иск-в, Баку: портрет Мах Талят (М. иск-в Груз. ССР, Тбилиси), «Цветы с птицами» (лаковая живопись) и портрет-миниатюра (ГЭ).
- ↑ Б. Арутюнян. Армянский театр / Под ред. А. Анастасьева. — История советского драматического театра: 1926-1932: Наука, 1967. — Т. 3. — С. 343. — 616 с.
Важным событием явилась организация в Ереване в 1928 году Азербайджанского театра — первого театра другого народа на территории Армении.
- ↑ Ашыг Əсəд / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1976. — Т. 1. — С. 513.
- ↑ Ашыг Ислам / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1976. — Т. 1. — С. 513.
- ↑ Ашыг Муса / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1976. — Т. 1. — С. 513.
- ↑ Ашуг Алескер — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание).
См. также
Напишите отзыв о статье "Культура Армении"
Литература
- Георг Гоян [armenianhouse.org/goyan/ancient-armenian/p1-8.html 2000 лет армянского театра. Том первый: Театр древней Армении]. — Москва: Государственное издательство «Искусство», 1952. — Т. 1.
- Георг Гоян [armenianhouse.org/goyan/mediaeval-armenian/p1-3.html 2000 лет армянского театра. Том второй: Театр средневековой Армении]. — Москва: Государственное издательство «Искусство», 1952. — Т. 2.
Отрывок, характеризующий Культура Армении– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю. Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник. Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван. – Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы. – Но как же я могу… – Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы. – Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!… Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом. – Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю. Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно. – Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу… – Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер. – По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А? – Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся. Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера. – О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты. На другой день Анатоль уехал в Петербург. Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи. Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой. Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю. Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына. Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему. Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи. Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты. – Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть… – Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер. Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы. – Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру. – Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками. – Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли. Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты. – Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это? – И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его. – Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру. – Отдай это графине… ежели ты увидишь ее. – Она очень больна, – сказал Пьер. – Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро. – Он давно уехал. Она была при смерти… – Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся. – Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз. – Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер. Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца. – А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он. – Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер. – Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего. Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него. – Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о… – Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу. – Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал: – Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь… Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье. Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея. За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер. В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне. – Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она. – Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна. – Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня. Марья Дмитриевна только пожала плечами. – Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка! Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его. Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением. – Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам… Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку. – Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала. – Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать. Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру. – Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул. Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера. – Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно… «Что знать?» спросил взгляд Наташи. – Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека? – Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала. И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят. – Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер. Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос. – Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился. – Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам. – Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей. – Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением. – Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей. Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты. Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани. – Теперь куда прикажете? – спросил кучер. «Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него. – Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди. Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе. С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления. Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п. Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было. Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими. Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть. Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных. Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин. Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее. Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение. Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы. Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка. «Сердце царево в руце божьей». Царь – есть раб истории. История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей. Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться. Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним. Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его? Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием. Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно. 29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его. Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа. На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег. Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман. 12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону. – On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе. 13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу. – Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам. – Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним. Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием. Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание. Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку. Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми. Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою. Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ] Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания. Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне. После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена. В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами. Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца. Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников. В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить. При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.) Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними. Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других. В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову. Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова: – Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их. – Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале. Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ. Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле. На другой день было написано следующее письмо к Наполеону. «Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre. Je suis, etc. (signe) Alexandre». [«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны. (подписал) Александр». ] 13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону. Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми. Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге. Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру. Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала. Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы. Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки. Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга. Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства. Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний. Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко. Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению. Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени. Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами. Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!] Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши. Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить. – De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева. – Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить. – Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость. Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его: – Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой. Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон. – Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его. Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву. Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью. В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра. Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся. Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно. Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее. – Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.] Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору. – Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят. И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным. Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись. – Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества… Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие. – Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая. Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение. Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках. На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро. После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад. На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции. Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр. Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его. Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой. После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой. Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия. Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа. Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать. – Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него. Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли. – Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства. Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры. – Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений. – Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать. Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман. Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос. – Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой. – Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев. – За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева. Балашев почтительно наклонил голову. Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате. – Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры. Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии. – Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра. Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью. Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания. – Говорят, вы заключили мир с турками? Балашев утвердительно наклонил голову. – Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди. – Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом. – Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!] Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его. – Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем. – Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет… – Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием… – Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку. На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда. – Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч. И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти: – Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!] Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною». В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву. – Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице. После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов: «Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора. На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это. Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками. За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью. – Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он. И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал: – К чему такая бездна церквей? – Русские очень набожны, – отвечал Балашев. – Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения. Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора. – У каждой страны свои нравы, – сказал он. – Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон. – Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей. Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно. По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях. После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву. Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой. – Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром. Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову. – Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем. – И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России! Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина. – И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность? Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами. – Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе. – Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона. – Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева. – Дайте ему моих, ему далеко ехать… Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась. После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию. Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного. Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции. В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли. Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки. |