Армянский театр имени Сундукяна
Поделись знанием:
К:Театры, основанные в 1921 годуКоординаты: 40°10′24″ с. ш. 44°30′26″ в. д. / 40.1734° с. ш. 44.5073° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.1734&mlon=44.5073&zoom=17 (O)] (Я)
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
| Национальный академический театр имени Габриэла Сундукяна | |
 | |
| Прежние названия |
Армянский академический драматический театр имени Габриэла Сундукяна |
|---|---|
| Основан | |
| Награды |
|
| Здание театра | |
| Местоположение |
|
| Вместимость |
1250 |
| Руководство | |
| Директор | |
| Художественный руководитель | |
| Главный режиссёр | |
| Ссылки | |
|
[www.nationaltheater.am/ Официальный сайт] | |
Национальный академический театр имени Габриэла Сундукяна — драматический театр в столице Армении — Ереване, основанный в 1921 году, крупнейший драматический театр Армении[1].
Содержание
История
Театр был основан в августе 1921 году[1] под названием 1-й Государственный театр Армении. В 1937 году театру было присвоено имя Габриэла Сундукяна. В 1960 году театру было присвоено звание академического[2].
Ныне театр носит название Национальный академический театр имени Габриэла Сундукяна.
Первые спектакли театра: «Пэпо» Г. Сундукяна (премьера состоялась 25 января 1922, режиссёр Л. Калантар), «Разбойники» (премьера 7 февраля 1922, режиссёр Л. Калантар).[1]
Лучшие постановки театра:
- 1927 — «Хатабала» Сундукяна[2]
- 1935 — «Гроза» А. Н. Островского
- 1954 — «Дядя Багдасар» Акопа Парояна
- 1987 — «Дорогая Елена Сергеевна» Разумовская, Людмила Николаевна
- 1999 — «Любовь под вязами» Юджин О’Нил
- 2009 — «Сорок дней Муса-Дага» Франц Верфель
Режиссёры:
- Аджемян, Вартан Мкртичевич — Народный артист СССР,
- Абрамян, Хорен Бабкенович — Народный артист СССР,
- Бурджалян, Аркадий Сергеевич — Заслуженный деятель искусств Армянской ССР,
- Гулакян, Армен Карапетович — Народный артист Армянской ССР,
- Калантар, Леван Александрович — Народный артист Армянской ССР,
- Шамирханян, Тигран Авакович — Народный артист Армянской ССР,
- Шахвердян, Ваге Суренович — Народный артист РА,
- Элбакян, Армен Эдгарович — Заслуженный деятель искусств РА.
Актёры:
- Абелян, Ованес Артемьевич — Народный артист Армянской ССР,
- Абрамян, Хорен Бабкенович — Народный артист СССР,
- Авакян, Ованес Степанович — Народный артист Армянской ССР,
- Аветисян, Авет Маркович — Народный артист СССР,
- Аветян, Григорий Карпович — Народный артист Армянской ССР,
- Айрапетян, Артемий Аркадьевич,
- Алавердян, Левон Александрович — Народный артист Грузинской ССР,
- Алиханян, Исаак Семенович — Народный артист Армянской ССР,
- Америкян, Цолак Керопович — Народный артист Армянской ССР,
- Амирбекян, Григорий Бегларович — Заслуженный артист Армянской ССР,
- Арутюнян, Гегам Степанович — Народный артист Армянской ССР,
- Арушанян, Лоренц Сулейманович — Народный артист РА,
- Буниатян, Израиль Александрович — Народный артист Армянской ССР,
- Вагаршян, Вагарш Богданович — Народный артист СССР,
- Габриелян, Гурген Борисович — Народный артист Армянской ССР,
- Гаспарян, Азат Николаевич — Народный артист РА,
- Гулазян, Давид Иосифович — Народный артист Армянской ССР,
- Джанан, Никита Миронович — Заслуженный артист Армянской ССР,
- Джанибекян, Гурген Джанибекович — Народный артист СССР,
- Джанибекян, Карен Гургенович — Народный артист РА,
- Дилакян, Татул Иванович — Народный артист Армянской ССР,
- Довлатян, Фрунзе Вагинакович — Народный артист СССР,
- Калантар, Леван Александрович — Народный артист Армянской ССР,
- Костанян, Мурад Константинович — Народный артист Армянской ССР,
- Кочарян, Владимир Александрович — Заслуженный артист Армянской ССР,
- Малян, Давид Мелкумович — Народный артист СССР,
- Манвелян, Михаил Георгиевич — Народный артист Армянской ССР,
- Манукян, Гуж Александрович — Народный артист Армянской ССР,
- Маргуни, Валентин Хачатурович — Народный артист Армянской ССР,
- Мирзоян, Вардан Михайлович — Народный артист Армянской ССР,
- Мкртчян, Григорий Амаякович,
- Мкртчян, Самуил Соломонович,
- Мкртчян Фрунзик Мушегович — Народный артист СССР,
- Мсрян, Владимир Иванович — Народный артист Армянской ССР,
- Нерсесян, Ашот Павлович — Заслуженный артист Армянской ССР,
- Нерсесян, Бабкен Погосович — Народный артист СССР,
- Нерсесян, Рачия Нерсесович — Народный артист СССР,
- Нерсесян, Тигран Бабкенович — Заслуженный артист РА,
- Оганесян, Генрих Бардухмиосович,
- Погосян, Михаил Моисеевич — Народный артист Армянской ССР,
- Саркисов, Леонард Саркисович,
- Саркисян, Сос Арташесович — Народный артист СССР,
- Сарьян, Фаддей Хачатурович — Народный артист Армянской ССР,
- Тер-Гевондян, Осип Антонович,
- Хажакян, Карп Хачатурович — Народный артист Армянской ССР,
- Хачанян, Амвросий — Заслуженный артист Армянской ССР,
- Хачатрян, Александр Хачатурович,
- Хостикян, Армен Исаакович — Народный артист Армянской ССР,
- Шеренц, Азат Арменакович — Народный артист Армянской ССР,
- Элбакян, Армен Эдгарович — Заслуженный деятель искусств РА,
- Элбакян, Эдгар Георгиевич — Народный артист Армянской ССР.
Актрисы:
- Акопян, Татьяна Степановна — Народная артистка Армянской ССР,
- Алавердян, Сирана Александровна,
- Алварян, Елена Артемовна,
- Аразян, Амалия Артемовна — Народная артистка Армянской ССР,
- Асрян, Арусь Артемьевна — Народная артистка СССР,
- Вардересян, Вардуи Карапетовна — Народная артистка СССР,
- Вардуи (Намуразян Анна Ивановна),
- Восканян, Арусь Тиграновна — Народная артистка Армянской ССР,
- Геворкян, Лаура Ашотовна — Заслуженная артистка Армянской ССР,
- Гулазян, Ольга Николаевна — Народная артистка Армянской ССР,
- Манучарян, Нина Николаевна — Народная артистка Армянской ССР,
- Махмурян, Татьяна Львовна — Заслуженный деятель культуры Армянской ССР,
- Мириджанян, Верджалуйс Карповна — Народная артистка Армянской ССР,
- Мурадян, Маргарита Григорьевна — Народная артистка Армянской ССР,
- Новенц, Галина Христофоровна — Народная артистка Армянской ССР,
- Петросян Нонна — Народная артистка Армянской ССР,
- Саркисян, София Гургеновна,
- Симонян, Метаксия Миграновна — Народная артистка СССР,
- Терьян, Зарина Петровна,
- Топчян, Анаида Карапетовна — Заслуженная артистка Армянской ССР,
- Туманян Алла (Альтолина) Михайловна,
- Херанян, Нелли — Заслуженная артистка РА,
- Элбакян, Анна Абрамовна — Заслуженная артистка РА.
Репертуар театра
1920-е
1922
- «Пэпо» Сундукяна (25 января 1922) Режиссёр: Леван Калантар[1]
- «Разбойники» Шиллера (7 февраля 1922) Режиссёр: Леван Калантар
- «Потонувший колокол» Гауптмана. Режиссёр: Леван Калантар
- «На дне» М. Горького. Режиссёр: Исаак Алиханян
- «Гибель „Надежды“» Хейерманса. Режиссёр: Леван Калантар
- «Зеленый Шшугай» Артура Шницлера
- «Хозяйка гостиницы» Карло Гольдони
- «Дурак» Фульды
- «Привидения» Ибсена
- «Нора» Генрика Ибсена. Режиссёр: Ваграм Папазян
- «Вартазар» Геворкяна. Режиссёр: Леван Калантар
- «Суд» Демирчяна. Режиссёр: Леван Калантар
- «Антигона» — Софокл. Режиссёр: Леван Калантар
- «Брак поневоле» — Мольера. Режиссёр: Леван Калантар
- «Дон Жуан» — Мольера. Режиссёр: Ваграм Папазян
- «Ученик дьявола» Бернарда Шоу. Режиссёр: Ваграм Папазян
1923
- «14 июля» Сукенникова. Режиссёр: Леван Калантар
- «Отелло» Шекспира. Режиссёр: Ваграм Папазян
- «Слуга двух господ» Карло Гольдони. Режиссёр: Ваграм Папазян
- «Уриэль Акоста» Гуцкова. Режиссёр: Ваграм Папазян
- «Монна Ванна» Метерлинка. Режиссёр: Ваграм Папазян
- «Саломея» Оскара Уайльда. Режиссёр: Леван Калантар
- «Чудо святого Антония» Мориса Метерлинка. Режиссёр: Леван Калантар
- «Из-за чести» Ширванзаде. Режиссёр: Леван Калантар
- «Мнимый больной» — Мольер (Бурджалян)
- «Ревизор» Н. В. Гоголя. Режиссёр: Аршак Бурджалян
- «Укрощение строптивой». Режиссёр: Леван Калантар
- «Потоп» Бергера. Режиссёр: Капанакян
1924
- «Освобожденный Дон-Кихот» — Луначарский. Режиссёр: Аршак Бурджалян
- «Красная маска» — Луначарский. Режиссёр: Аршак Бурджалян
- «Дон Жуан»
- «Проделки Скапена» — Мольера. Режиссёр: Аршак Бурджалян
- «С утра до полуночи» Кайзера. Режиссёр: Леван Калантар
- «Храбрый Назар» Демирчяна. Режиссёр: Аршак Бурджалян
- «Тартюф» Мольера. Режиссёр: Леван Калантар
- «Гамлет» Шекспира. Режиссёр: Леван Калантар
1925
- «Анна Кристи» О’Нила. Режиссёр: А. С. Бурджалян
- «Герой поневоле» Юрина. Режиссёр: А. С. Бурджалян
- «Павел I» Мережковского. Режиссёр: А. С. Бурджалян
- «Учитель Бубус» А. М. Файко. Режиссёр: Леван Калантар
- «Собака садовника» («Собака на сене») Лопе де Вега. Режиссёр: А. С. Бурджалян
1926
- «Заговор Фиеско» Шиллера. Режиссёр: Леван Калантар
- «Яд» Луначарского. Режиссёр: Леван Калантар
- «Трильби» Ге. Режиссёр: Восканян
- «Злой дух» Ширванзаде. Режиссёр: Леван Калантар
- «Торговцы славой» Паньоль и Ни-вуа. Режиссёр: Леван Калантар
- «Мандат» Эрдмана. Режиссёр: А. С. Бурджалян
- «Венецианский купец» Шекспира. Режиссёр: А. С. Бурджалян
1927
- «Дядя Багдасар» Акопа Пароняна. Режиссёр: Леван Калантар
- «Кум Моргана» Ширванзаде. Режиссёр: А. С. Бурджалян
- «Самум» Стриндберга
- «Разоренный очаг» Сундукяна
- «Любовь Яровая» К. А. Тренёва. Режиссёр: Леван Калантар
- «Кровавая пустыня» Багдасаряна. Режиссёр: Леван Калантар
- «Пурга» Дмитрия Щеглова. Режиссёр: Леван Калантар
- «Хатабала» Сундукян. Режиссёр: Армен Гулакян
- «Рычи, Китай!» Третьякова. Режиссёр: Фрид
1928
- «Любовь под вязами» О’Нила. Режиссёры: Фрид и Гулакян
- «Разлом» Бориса Лавренёва. Режиссёры: Фрид и Гулакян
- «Мятеж» Фурманова и Поливанова. Режиссёры: Фрид и Гулакян
- «Бронепоезд 14-69» Всеволода Иванова. Режиссёр: Фрид
- «Высокочтимые попрошайки» Пароняна. Режиссёр: Гулакян
- «Трансатлантик» («Норд-ост») Щеглова. Режиссёр: Фрид
1929
- «Фриц Бауэр» — Селихова и Сац (Гулакян)
- «Ярость» — Ахумян по Яновскому (Гулакян)
- «Рельсы гудят» — Киршон (Гулакян)
- «Горе от ума» — (II акт) Грибоедов (Фрид)
- «Приговор» — Левитина (Бурджалян)
- «Пэпо» Сундукяна (Гулакян)
- «Турецкая трубка»
- «Провокатор» Вольского и Леонида Жежеленко. Режиссёр: Леван Калантар
- «Город ветров» Киршона (Р. Симонов и Гулакян)
- «Доходное место» А. Н. Островского. Режиссёр: Рубен Симонов
- «Инга» — Глебов (Гулакян)
- «Огненный мост» Ромашова (Вагаршян)
1930-е
- «Первая конная» — Вишневский (Гулакян)
- «У фонаря» — Никифоров и Королевич (Вагаршян)
- «Когда поют петухи» — Юрин (Шамирханян)
- «В кольце» — Вагаршян (Гулакян)
1931
- «Прорыв» — Габриелян (Гулакян)
- «Черный поезд» — Шаповаленко
- «Враг» — Ахумян (Вагаршян)
- «Темп» — Погодин (Гулакян)
- «Поэма о топоре» — Погодин (Сарян)
- «Хатидже» — Каладзе (Абашидзе)
1932
- «Нефть» — Вагаршян (Гулакян)
- «Дело чести» — Микитенко (Гулакян)
- «Страх» — (Сарян)
- «На дне» — (Гулакян)
- «Фосфорическое сияние» — Демирчян (Гулакян)
1933
- «Разгром» — по Фадееву (Вагаршян)
- «Мнимый больной» — Мольер (Бурджалян)
- «Макбет» — Шекспир (Гулакян)
- «Егор Булычев и другие» — Горький (Захава)
- «Женитьба Фигаро» — Бомарше (Гулакян)
1934
- «Интервенция» — Славин (Шамирханян)
- «Достигаев и другие» — Горький (Вагаршян)
- «Чужой ребёнок» — Шкваркин (Гулакян)
- «Наполеон Коркотян» — Демирчян (Гулакян)
1935
- «Пэпо» — Сундукян (Гулакян)
- «Шах-наме» — Джанан (Гулакян)
- «Чудесный сплав» — Киршон (Габриелян)
- «Гроза» — Островский (Гулакян)
- «Платон Кречет» — Корнейчук (Гулакян)
- «Три песни»" — Сарян (Гулакян)
1936
- «Далекое» — Афиногенов (Вартанян)
- «Мещанин во дворянстве» — Мольер (Мушегян)
- «Намус» — Ширванзаде (Сарян)
1937
- «Нора» — (Сарян)
- «Каменный гость» — Пушкин (Шамирханян)
- «Арсен» — Шаншиашвили (Журули)
- «Васса Железнова» — Горький (Вагаршян)
- «На заре» — Гулакян (Гулакян и Шамирханян)
- «Из-за хлеба» — Харазян по ром. Прошяна (Гулакян)
1938
- «Разоренный очаг» — Сундукян (Гулакян)
- «Коварство и любовь» — Шиллер (Вагаршян)
- «На дне»,
- «Беспокойная старость» — Рахманов (Вартанян)
- «Капутан» — Демирчян (Шамирханян и Га бриэлян)
- «Человек с ружьем» — Погодин (Вартанян)
1939
- «Виндзорские проказницы» — Шекспир (Габриелян)
- «Из-за хлеба» — Харазян по Прошяну (Гулакян)
- «Без вины виноватые» — (Сарян)
- «Великая дружба» — Гулакян (Шамирханян)
- «Пусть цветут розы» — Ацагорцян и Худавердян (Сарян)
- «Из-за чести» — Ширванзаде (Аджемян)
1940-е
- «Ревизор»
- «Хатабала» — Сундукян (Сарян)
- «Ленин в 1918 году» — Каплер и Златогорова (Вартанян)
- «Страна родная» — Демирчян (Аджемян)
- «Отелло» — Шекспир (Гулакян)
- «Клевета» — Сарян (Вартанян)
- «Нора» (Восканян)
1941
- «Высокочтимые попрошайки» — Паронян (Аджемян)
- «Рыбаки» — Гольдони (Шамирханян)
- «Профессор Мамлок» — Вольф (Шамирханян)
- «Измена» — Сумбатов-Южин (Шамирханян)
- «Месть» — Зарян (Аджемян)
- «Геворк Марзапетуни» — Качворян по Мурацану (Вартанян)
1942
- «Гамлет» — Шекспир (Бурджалян)
- «В глуши леса» — Сарян (Шамирханян)
- «Фельдмаршал Кутузов» — Соловьев (Аджемян)
- «Русские люди» — Симонов (Вартанян)
- «Фронт» — Корнейчук (Аджемян)
1943
- «Дура для других, умная для себя» — Лопе де Вега (Вартанян)
- «На вулкане» — Араксманян (Аджемян)
- «Свадьба по конкурсу» — Гольдони (Вагаршян и Эйрамджян)
- «Генерал Брусилов» — Сельвинский (Вартанян)
1944
- «Ещё одна жертва» — Сундукян (Аджемян)
- «Лодоч-ница» — Погодин (Вартанян)
- «Убитый голубь» — Нар-Дос (Вартанян)
- «Утес» — Папазян (Аджемян)
1945
- «Хатабала» — Сундукян (Гулакян)
- «Красное ожерелье» — Сагателян (Вартанян)
- «Монастырское ущелье» («Ванкадзор») — Вагаршян (Аджемян)
- «На заре» — Гулакян (Гулакян и Вартанян)
- «Страна родная» — Демирчян (Аджемян и Джанибекян)
1946
- «Бесприданница» — Островский (Джанибекян)
- «Дама-невидимка» — Кальдерон (Габриелян)
- «Далеко от Сталинграда» — Суров (Аджемян)
1947
- «Родные люди» — Кочарян (Гулакян и Джанибекян)
- «Русский вопрос» — Симонов (Вартанян)
- «Молодая гвардия» — (инсц. и пост. Аджемян)
- «На высотах» — Борян (Гулакян)
1948
- «Пэпо» — Сундукян (Гулакян)
- «Девушка Араратской долины» — Чаманов и Габриелян (Габриелян)
- «Великая сила» — Ромашов (Вартанян)
- «Глубокие корни» — Гоу и д’Юссо (Вартанян)
1949
- «Эти звезды наши» — Тер-Григорян и Карагезян (Гулакян и Вардзигулян)
- «Зеленая улица» — Суров (Шамирханян)
- «Московский характер» — Софронов (Вартанян)
- «Заговор обреченных» — Вирты (Гулакян)
- «Маскарад» — М. Ю. Лермонтова (Гулакян)
- «Чужая тень» — Симонов (Аджемян)
1950-е
- «Семья» — Попов (Гулакян)
- «Дерзание» — Овчинников (Вагаршян); Сталинская премия третьей степени (1952)
- «Илья Головин» — Михалков (Вартанян)
- «Чудесный клад» — Борян и Капланян (Аджемян)
1951
- «Вишнёвый сад» — А. П. Чехова (Аджемян)
- «Рассвет над Москвой» — Суров (Мариносян)
- «Живой труп» — Л. Н. Толстого (Гулакян)
- «Машенька» — Афиногенов (Гулакян)
1952
- «Егор Булычев и другие» М. Горького. Режиссёр: Борис Захава
- «Микаел Налбандян» — Араксманян и Вартанян (Аджемян)
1953
- «Король Лир» — Шекспир (Аджемян)
- «Дети солнца» — Горький (Аксенов)
- «Опытное поле» — Зарян (Аджемян)
1954
- «Любовь на рассвете» — Галан (Аджемян)
- «Не называя фамилий» — Минко (Мариносян)
- «Дядя Багдасар» — Паронян (Аджемян)
1955
- «Утес» — Папазян (возобновление Аджемяна)
- «Хачатур Абовян» — Мурадян (Калантар)
- «Собака на сене» — Лопе де Вега (Мариносян)
- «Намус» — Ширванзаде (Аджемян)
- «Ещё одна жертва» — Сундукян
1956
- «Одна» — Алешин (Капланян)
1957
- «В тихом переулке» — Мовзон (Арзуманян)
- «Доктор философии» — Нушич (Джанибекян)
- «Под одной крышей» — Борян (Аджемян)
- «Деревья умирают стоя» — Касоны (Мкртчян)
1958
- «Розы и кровь» — Араксманян (Капланян)
- «Последние гвоздики» — Тер-Григорян (Мкртчян)
- «Порок сердца» — Арутюнян (Аджемян)
- «Уриэль Акоста» — Гуцков (Папазян)
1959
- «Огонь твоей души» — Араксманян (Капланян)
- «Хаос» — Ширванзаде (автор инсц. и пост. Аджемян)
1960-е
- «Весенний дождь» — Тер-Григорян (В. Аджемян)
- «Третья патетическая» — Погодин (В. Аджемян)
- «В горах моё сердце» Уильяма Сарояна (В. Аджемян)
- «Идиот» — по роману Ф. Достоевского «Идиот» (Е. Казанчян, Г. Товстоногов)
- "Казар идёт на войну" - по пьесе Жоры Арутюнян
1970-е
Труппа
- Гаспарян, Азат Николаевич (1971—1979)
- Саркисян, Сос Арташесович (1954—1990)
- Вардересян, Вардуи Карапетовна (с 1958)
- Арушанян, Лоренц Сулейманович (с 1964)
- Авакян, Иван Степанович (с 1924)
- Элбакян, Анна Абрамовна (с 1982)
- Нерсесян,Тигран Бабкенович (с 1996)
См. также
Напишите отзыв о статье "Армянский театр имени Сундукяна"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Театральная энциклопедия. Гл. ред. С. С. Мокульский. Т. 1 — М.: Советская энциклопедия, 1961, 1214 стб. с илл., 12 л. илл.
- ↑ 1 2 Большая Российская энциклопедия: В 30 т. / Председатель науч.-ред. совета Ю. С. Осипов. Отв. ред С. Л. Кравец. Т. 2. Анкилоз — Банка. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. — 766 с.: ил.: карт.
Литература
- Меликсетян С., Путь нашего театра (Ереван, 1941)
Отрывок, характеризующий Армянский театр имени Сундукяна
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
