Армянский эмират
Поделись знанием:
К:Появились в 685 годуК:Исчезли в 885 году
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
 |
Проверить информацию. Необходимо проверить точность фактов и достоверность сведений, изложенных в этой статье.
На странице обсуждения должны быть пояснения. |
| Армянский эмират | ||||
| إمارة ارمينيا (Имарат Арминийа) | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
 Армянский эмират ок. 750 - 885 гг. | ||||
| Столица | Двин (685—885)[1][2][3] Барда (752—885)[4][5] | |||
| Язык(и) | армянский, албанский, грузинский, арабский[6], персидский[7] | |||
| Религия | Христианство, Ислам суннитского толка, иудаизм[8] | |||
| Население | Армяне, арабы[6], персы, евреи[8] | |||
| Форма правления | Абсолютная монархия | |||
Армянский эмират (также Арминия или Арминийа; араб. إمارة ارمينيا, арм. Արմինիա ամիրայություն կամ Հայաստանի կուսակալություն) — одна из двух наместничеств (провинций) Арабского халифата в Закавказье[9], существовавшая с 701 по 884 годы[10].
Официально провинция Арминия была учреждена в 701 году, при халифе Абдул-Малик ибн Мерване. Aрабы объединили области, завоёванныe в Закавказье, в одну провинцию с центром в Двинe[11], бывшей столице сначала Великой Армении, а затем Персидской Армении[12]. Позже в 780 году основная резиденция арабских наместников была перенесена в Барду(Партав, Берда’а), бывшую столицу Кавказской Албании, которая стала действовать в качестве второй столицы наместничества[1][4][5]. Город Барда становится основным центром и авангардом арабской администрации[13].
В состав эмиратa входили, как собственно армянские земли так и Восточная Грузия(Иверия) и Арран(Кавказская Албания,Агванк,Алуанк,Ран, ал-Ран) c Баб аль-Абваб (Дербент).С 701 по 711 годы в эмират так же входила Лазика(Эгриси). Языком межнационального общения народов аль-Арминийи был персидский.
Содержание
Завоевание Закавказья
Первые арабские отряды достигли Армении в 639 году[14]. 6 октября 640 года, в ходе набега, арабы захватили Двин. Второе вторжение произошло в 642—643 годах, а третье — в 650 году, когда были захвачены некоторые земли к северу от озера Ван. Согласно армянскому историку VII века Себеосу, в январе 642 года, арабы взяли штурмом Товин (Двин)[15]. В 654 году арабы дошли до Тбилиси[16]. Тем не менее до 651—652 годы Армения оставалась под сюзеренитетом Византии, когда Теодорос Рштуни добровольно признал сюзеренитет Арабского халифата в обмен на признание его автономным князем Армении, Грузии и Албании[17], в том числе и областей, которые ещё не были завоёваны. Для осуществления этой задачи ему были присланы арабские войска. Они продвинулись до Двина, чтобы затем напасть на Иверию, но погодные условия не позволили им это сделать[18]. В соответствии с соглашением Армения признавалась самостоятельным государством с обязательством предоставлять 50 тысяч человек в арабскую армию. С арабской помощью Рштуни отразил атаки византийцев, а арабы даже захватили Феодосиополь в 655 году и упрочили свой контроль над страной, захватив и сослав Теодоросa Рштуни в Дамаск. Вспыхнувшая междоусобная война в халифате привела к отзыву арабских войск в Сирию в 656 году. Вследствие этого византийцы при помощи Хамазаспа Мамиконяна, восстановили свой сюзеренитет в Закавказье. Однако в 661 году, одержавший победу в междоусобице халиф Муавия приказал армянским князьям признать его сюзеренитет и обязал их выплачивать дань халифату . Чтобы избежать новой войны, князья были вынуждены уступить. Арабская политика по взиманию дани деньгами повлияла на армянскую экономику и общество. Монета чеканилась в Двине. Население было вынуждено производить дополнительные товары и продукты на продажу. С возрождением экономики в регионе, на Южном Кавказе стали развиваться города.
Учреждение провинции
В административных целях арабы объединили весь Южный Кавказ в обширную провинцию под названием аль-Арминия. Наместничество былo названo Арминия, так как в его составе доминировали армянские земли.[19]. Армения управлялась эмиром или вали, ставка которого находилась в Двине (Дабиль в арабских источниках), чья роль, однако, ограничивалась вопросами обороны и сбора налогов. По большей части страна управлялась местными армянскими князьями нахарарами. Официально провинция была создана в правление халифа Абд аль-Малика в 701—705 годах. Армянский эмират (аль-Арминия) был разделён на 4 региона[20]:
- Арминия 1-я — Арран[3][21](Албания), ас-Сисаджанили Сюни́к, Сисака́н (арм. Սյունիք, Սիսական), Тифлис, Ширван
- Арминия 2-я — Джурзан(Иверия)
- Арминия 3-я — северная и юго-восточная Армения
- Арминия 4-я — юго-западная Армения
На территории провинции находилось два крупных озера: солёное озеро Ван, на юго-западе и пресное озеро Севан на северо-востоке Армении.
При Аббасидах Армянский эмират делился на 3 области: 1) Арран(الران,Ал-Ран,); 2) Джурзан(Иверия,Гурджан) и 3) Арминия((ارمينيّة).
При этом, так же в самом начале возникновения эмират делили на две части: I) Арминийя аль-Кубра(собственно Армения) и II) Арминийя ал-Сугхра(юго-восточный Кавказ).
Хотя Аббасидские халифы и значительно увеличил налоги с населения Арминийи, тем не менее она облагалась меньше других провинций халифата и пользовалась большими льготами по сравнению с другими провинциями, так как Арминийя защищала северные границы халифата от набегов хазар. Хазарские армии так никогда и не смогли оккупировать 3-ю и 4-ю Арминийю(собственно Армению), что позволило бы им вторгнуться в глубь халифата.
Во второй половине IX столетия наметились тенденции к объединению армянских княжеств в единое независимое государство[22]. Так, в 862 году княжеский род Багратидов объединил большую часть армянских земель под своим контролем и халиф Аль-Мустаина, признал Ашота Багратуни князем князей (батрик ал батарика) всей Армении[23][24], включая арабские эмираты аль-Арминийи[25]. Наместник Армении, этнический армянин Али ибн Яхья аль-Армани, лично запросил у халифа этот высокий титул для Ашота[26]. В ведение Ашота вошёл в том числе и сбор налогов[27]. Важно отметить, что если в конце VIII века Армения платила дань в размере 13 млн дирхемов, то к середине IX века уже 4 млн.[27] В том же 862 г. от халифата фактически отделился Ширван.
Несмотря на несколько восстаний, Армянский эмират просуществовал до 884 года, когда Ашот I Багратуни, подчинив себе большую часть армянских земель, а также Картли(кроме Тифлиса с окрестностями), Кахетию и христианскую часть Албании(Аррана,Агуанка), провозгласил себя царем Армении. В 885 году его власть была признана аббасидским халифом аль-Мутамидом, а в 886 году византийским императором Василием I. Таким образом, Армения восстановила свою независимость.
Наместники провинции[28]
- Ийад ибн Ганм (640 — 41)
- Хузайфа ибн аль-Йаман аль-Абси (642—643) (655—656)
- Салман ибн Рабиа аль-Бахили (643—644)
- Хабиб ибн Маслама (644) (654—655)
- 656—693 неизвестные эмиры
- Мухаммед ибн Марван (693—701, факт. с 699)
- Абу Шейх ибн Абдаллах (701—703)
- Усман ибн Укба (704—705)
- Касим (705)
- Абд аль-Азиз ибн Хатим аль-Бахили (706—709)
- Маслама ибн Абд аль-Малик (709 — 15) (731—732)
- Ади ибн Ади аль-Кинди (715—717)
- Валид I (717)
- Умар ибн Абд аль-Азиз (717—720)
- Умар ибн Хубайра (720—721)
- Милак ибн Саффар аль-Бахрани (721)
- Джаррах ибн Абдаллах аль-Хаками (722 — 24) (729—730)
- Харис ибн Амру ат-Таи (Херт) (724 — 25) (725—729)
- Хаджжадж ибн Абдаллах аль-Хаками (730)
- Сайид ибн Амру аль-Хараши (730—731)
- Марван ибн Мухаммед Кру (Глухой) (732—744)
- Асим ибн Абдаллах аль-Хиляли (744)
- Исхак ибн Муслим аль-Укайли (744 — 49)
- Мусафир ибн Кусайр (прет. 745—750)
- Мухаммед ибн Сул (750)
- Абдаллах ибн Мухаммед (750)
- Салих ибн Субайх аль-Кинди (750—751)
- Йазид ибн Усайд ас-Сулами (752—754) (759 — 69) (775 — 80)
- Хасан ибн Кахтаба ат-Таи (754—759) (771—775)
- Баккар ибн Муслим аль-Укайли (769—771)
- Вадих аль-Ассаби (775)
- Йахйа ибн Халид аль-Бармаки (780—782)
- Савада ибн Абд аль-Хамид аль-Джаххафи (прет. 782—833)
- Нусайр (783)
- Усман ибн Умара (783—785)
- Раух ибн Хатим аль-Мухаллаби (785—786)
- Хузайма ибн Хазим ат-Тамими (786—787) (803—806)
- Йусуф ибн Рашид ас-Сулами (787)
- Йазид ибн Мазйад аш-Шейбани (787—788) (799—801)
- Сулейман (788—790)
- Дукла (Ибн Дока) (факт. 790)
- Наср ибн аль-Джахф (790—791)
- Абд аль-Кабир ибн Абд аль-Хамид аль-Адави (791)
- Умар ибн Аййуб аль-Кинани (792—793)
- Абу Саббах (793)
- Сайид ибн Мухаммед аль-Харрани (793—794)
- Халид ибн Йазид ас-Сулами (794)
- аль-Аббас ибн Джарир аль-Баджали (794)
- Муса ибн Иса аль-Хашими (794—795)
- Йахйа аль-Хараши (795—796)
- Ахмад ибн Йазид ас-Сулами (796—797) (811)
- Сайид ибн Салм аль-Бахили (798—799) (799)
- Наср ибн Хабиб аль-Мухаллаби (799)
- Али ибн Иса ибн Махан (799)
- Асад ибн Йазид аш-Шейбани (801—802) (809—811)
- Мухаммед ибн Йазид аш-Шейбани (802—803)
- аль-Касим (вр. 803)
- Бишр ибн Хузайма (вр. 803—804)
- Исмаил ибн Ибрахим (вр. 805—806)
- Наим ибн Башшар (вр. 806)
- Сулейман ибн Йазид аль-Амири (806—807)
- Аййуб ибн Сулейман (807)
- аль-Аббас ибн Зуфар аль-Хиляли (807) (807—808) (813)
- Йахйа ибн Зуфар (808)
- Абдаллах ибн Мухаммед (809)
- Убейд (вр. 809)
- Мухаммед ибн Зухайр ад-Дабби (809)
- Масрур (вр. 811)
- Исхак ибн Сулейман аль-Хашими (811—813)
- Фадл ибн Исхак аль-Хашими (вр. 811—813)
- Абд аль-Малик ибн аль-Джаххаф ас-Сулами (прет. 812—813)
- Тахир ибн Мухаммед ас-Санани (813)
- Сулейман ибн Ахмед аль-Хашими (813) (814 — 15)
- Абу Абдаллах (814)
- Хатим ибн Харсама (815—818)
- Йахйа ибн Муад (818—819)
- Ахмад ибн Йахйа (819 −820)
- аль-Хусейн ибн Саад (вр. 819)
- аль-Баис ибн Хальбаси (вр. 819)
- Ибрахим ибн Дауд (вр. 819—820)
- аль-Аббас ибн Аби Аййуб (вр. 820—821)
- Иса ибн Мухаммед аль-Мамуни (820—823)
- Мухаммед ибн Абдаллах аль-Калби (вр. 822—824)
- Садака ибн Али аль-Аббас (вр. 823)
- Зурайх ибн Али (824 — 25, прет. до 827)
- Ахмад ибн Абд аль-Алаf (825—826)
- Убайдуллах ибн Йахйа (вр. 826)
- Абд аль-Ала ибн Ахмад ас-Сулами (826) (829)
- Абд аль-Ала ибн Ибрахим (826—827)
- Мухаммед ибн Хумайд ат-Туси (827 — 28)
- Абдаллах ибн Тахир (828—829)
- Халид ибн Йазид аш-Шейбани (829 — 32) (841) (842 — 45)
- Ибрахим ибн Зейд (вр. 829)
- Ибрахим ибн Аттаб (вр. 829—832)
- аль-Асфар (вр. 832)
- Абдаллах ибн Мусад ааль-Асади (832)
- Абд ар-Рахман ибн Хакам (833)
- аль-Хасан ибн Али аль-Бадгизи (833—835)
- Бишр ибн Урва (вр. 835)
- Мухаммед ибн Сулейман аль-Азди (835—837)
- Мухаммед ибн Халид Бухар-худа (838—839)
- Али ибн аль-Хусейн аль-Кайси Йатим (840 — 41) (841)
- Хамдуйа ибн Али (841—842)
- Мухаммед ибн Халид аш-Шейбани (845 — 49) (857—862)
- Абу Сайид Мухаммед ибн Йусуф аль-Марвази (Апусет) (849—851)
- Муса ибн Зурара (вр. 851)
- Йусуф аль-Марвази (851—852)
- Буга аль-Кабир аш-Шараби (852—856)
- Ибрахим (856)
- Али ибн Йахйа аль-Армани (862—863)
- аль-Аббас ибн аль-Мустаин (863—865)
- аль-Ала ибн Ахмад аль-Азди (865—866)
- Абдаллах ибн аль-Мутазз (866—867)
- Иса ибн аш-Шейх аз-Зухри аш-Шейбани (869—875) (884)
- Джафар аль-Муфаввид (875—878)
- Мухаммед ибн Халид (878)
Ишханы Армении[29]
- Давид Сахаруни Դավիթ Սահառունի, 635—638
- Теодорос Рштуни Թէոդորոս Ռշտունի, 638—645
- Вараз-Тироц II Багратуни Վարազ Տիրոց Բ Բագրատունի, 645
- Теодорос Рштуни Թէոդորոս Ռշտունի, 645—653, 654—655
- Мушег II Мамиконян Մուշէղ Բ Մամիկոնեան, 654
- Хамазасп II Мамиконян Համազասպ Բ Մամիկոնեան, 655—658
- Григорий I Мамиконян Գրիգոր Ա Մամիկոնեան, 662—684/85
- Ашот II Багратуни Աշոտ Բ Բագրատունի, 686—690
- Нерсес Камсаракан Ներսէս Կամսարական, 689—691
- Смбат VI Багратуни Սմբատ Զ Բագրատունի, 691—711
- Ашот III Багратуни Աշոտ Գ Բագրատունի, 732—748
- Григорий II Мамиконян Գրիգոր Բ Մամիկոնեան, 748—750
- Сахак VII Багратуни Սահակ Է Բագրատունի, 755—761
- Смбат VII Багратуни Սմբատ Է Բագրատունի, 761—772
- Тачат Андзеваци Տաճատ Անձեւացի, 780—782/785
- Ашот IV Багратуни Աշոտ Դ Բագրատունի, 806—826
- Смбат VIII Багратуни Սմբատ Ը Բագրատունի, 826—855
- Баграт II Багратуни Բագրատ Բ Բագրատունի, 830—852
- Ашот V Багратуни(с 884 г. царь Армении Ашот I Багратуни) Աշոտ Ե Բագրատունի, 862—885
См. также
Напишите отзыв о статье "Армянский эмират"
Примечания
- ↑ 1 2 А. Тер-Гевондян The Arab Emirates in Bagratid Armenia / пер. Н. Гарсоян. — Лисабон, 1976.
- ↑ Нина Гарсоян. Раздел «The Arab Invasions and the Rise of the Bagratuni (640-884)» в книге «The Armenian People From Ancient to Modern Times, Volume I: The Dynastic Periods: From Antiquity to the Fourteenth Century». Под редакцией Р. Ованнисяна. Стр. 126
- ↑ 1 2 [www.pravenc.ru/text/64030.html Православная энциклопедия: Албания Кавказская.]
- ↑ 1 2 Большаков О.Г. История Халифата. — М.: Восточная Литература, 2010. — Т. IV. — С. 93.
- ↑ 1 2 Бартольд В.В. Сочинения. — М.: Наука, 1965. — Т. III. — С. 372.
- ↑ 1 2 Юзбашян К.Н. Армянские государства эпохи Багратидов и Византия IX-XII вв.. — М.: Наука, 1988. — С. 44.
- ↑ Шагинян А.К. [padaread.com/?book=28201&pg=353 Армения и страны южного Кавказа в условиях византийско-иранской и арабской власти]. — С-Петербург, 2011. — С. 353.
- ↑ 1 2 Шагинян А.К. [padaread.com/?book=28201&pg=409 Армения и страны южного Кавказа в условиях византийско-иранской и арабской власти]. — С-Петербург, 2011. — С. 409-411.
- ↑ «История Востока»: Восток в средние века. Глава I. «Азия на рубеже древности и средневековья», раздел «[gumilevica.kulichki.net/HE2/he2103.htm Закавказье в IV—IX вв.]»
- ↑ Очерки истории СССР. III—IX вв. " Глава пятая. Закавказье в период арабского владычества в VII—IX вв. Армения вместе с Картли и Албанией в рассматриваемый период составляла в административном отношении одно наместничество под названием «Армения».
- ↑ Шагинян А.К. Армения и страны южного Кавказа в условиях византийско-иранской и арабской власти. — С-Петербург, 2011.
Арминийа (площадью 271032 кв.км) со столицей в. Двине, а с 752 г. — ещё и в Барде, состояла из трех частей.
Итак, крупнейшим городом Армении оставался Двин — столица Арминийи до 752 г.
Мы считаем, что Барда, несмотря на свои размеры и значимость, уступала бывшей столице Арминийи, Двину
- ↑ [www.iranicaonline.org/articles/dvin Encyclopaedia Iranica. Dvin.]
After the division of Armenia between Rome and Persia in 384 (?) Vałarshapat was in the Persian portion, of which it was the capital; Dvin was also part of the Persian portion. When the Arsacid kingdom was abolished in Armenia in 428 Dvin became the capital (Arm. ostan; cf. Hübschmann, p. 460) of Persian Armenia, from which the marzbān (Arm. marzpan) ruled.
The city was conquered by the Muslims on 17 Šawwāl 19/6 October 640 and subsequently lost much of its importance. It subsequently became the seat (Arm. ostekan) of the caliph’s governor and remained so until 173/789. In the 9th and 10th centuries it was caught up in the conflicts between the Armenian Bagratids and Arab amirs (for detailed references on the early Islamic period, see Canard); no ruler was able to dominate there for long.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus13/Sirvan_Derbend/pred.phtml?id=1892 В. Минорский. История Ширвана и Дербенда X—XI веков. М. Издательство восточной литературы. 1963]
Хотя местные князья сохранили свои земли, Барда’а, столица Аррана, стала авангардом и центром арабской администрации. Арабские географы восхваляют её местоположение, обширные сады и обилие различных плодов.
- ↑ Jacques de Morgan. The History of the Armenian People. Boston, 1918, p.139.
- ↑ Histoire d’Héraclius. Trancl. Fr. Macler, Paris, 1904.
- ↑ Беляев Е.А. Арабы, ислам и арабский халифат в раннее средневековье. — М.: Наука, 1966. — С. 139.
- ↑ Encyclopaedia of Islam. — Leiden: BRILL, 1986. — Т. 1. — С. 636.
- ↑ Большаков О.Г. [gumilevica.kulichki.net/HOC/hoc26.htm#hoc26para04 История Халифата. Эпоха Великих завоеваний]. — Восточная Литература, 2002. — Т. II.
- ↑ Восток в средние века // История Востока / Под ред. Р. Б. Рыбакова. — М.: "Восточная литература" РАН, 1997.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus2/Hordabeh/framepred3.htm Ибн Хордадбех. Книга путей и стран, Сведения о сочинений (Сведения о сочинении), 1986]
- ↑ [www.iranicaonline.org/articles/albania-iranian-aran-arm Albania] — статья из Encyclopædia Iranica. M. L. Chaumont
- ↑ В. В. Шлеев. [bibliotekar.ru/Iskuss1/9.htm Всеобщая история искусств] / Под общей редакцией Б. В. Веймарна и Ю. Д. Колпинского. — М.: Искусство, 1960. — Т. 2, кн. 1.
- ↑ [www.britannica.com/EBchecked/topic/35178/Armenia/44270/The-Mamikonians-and-Bagratids Armenia] — статья из энциклопедии Британника
- ↑ [www.iranicaonline.org/articles/arran-a-region Arrān] — статья из Encyclopædia Iranica. C. E. Bosworth
- ↑ Mark Whittow. The making of Byzantium, 600-1025. — University of California Press, 1996. — P. 214.
- ↑ К. Н. Юзбашян [hpj.asj-oa.am/2194/1/1975-1(33).pdf Армения «эпохи Багратидов» в международно-правовом аспекте] // Историко-филологический журнал. — 1975. — № 1. — С. 35—36. (арм.)
- ↑ 1 2 История армянского народа. — 1976. — Т. III. — С. 18. (арм.)
- ↑ [www.razvlekaykaa.ru/ko-rio45ri34/HelkMg8co0ri5r+jBcZzzyImCWKc2MyoPgsaj1pPHVec2RzTfdBlCT65lZCqZSuhuvJm38qu9/iunYKYq4URKZHGtibR7ulBrwcgNhQ+dgcBm1tBZlAdD0qiZc/jFv6kGVJjUwdEf1PKHkA/68sU6z7b9MIl2lYineTSFJbW1UticrkDJJ2zV+lz6ZOxPY9QX05Wo5b6GVUlRTpf8seB7XjE/aRWJkeGVHHjxx8kMfvK7Ngr+zqKBmRnMZ/nqPItQBsDm8Omk/kCjXBMWajCGzOBNFzWLlkKhUUZXWDA58MDn5jUaO2WlIfHsNM3aTxVbePthlI= Правители Мира. В. Эрлихман. 2009.]
- ↑ [rbedrosian.com/abi.htm Presiding Princes of Armenia]
Источники
- Jacques de Morgan. The History of the Armenian People. Boston, 1918, Pp. 428.
- Robert H. Hewsen. Armenia: A Historical Atlas. — University of Chicago Press, 2001. — 341 p. — ISBN 0226332284, ISBN 9780226332284.
- Garbis Armen. Historical Atlas of Armenia. A. N. E. C., New York, 1987, Pp. 52.
- George A. Bournoutian. A History of the Armenian People. — Mazda Publishers, 1993. — Vol. I. Prehistory to 1500 A.D.. — 176 p. — ISBN 0939214962, ISBN 978-0939214969.
- John Douglas. The Armenians, J. J. Winthrop Corp., New York, 1992.
Отрывок, характеризующий Армянский эмират
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
