Армянское лобби США

Армя́нское ло́бби США́ (Armenian American Lobby) — этническое лобби в США, осуществляющее деятельность по защите интересов армянской диаспоры, Республики Армения и непризнанной Нагорно-Карабахской Республики. По мнению Збигнева Бжезинского, армянское лобби в США является одним из наиболее эффективных этнических лобби в Америке.

История возникновения

См. также: Армяне в США

В 1820 году в Османскую империю прибыли американские миссионеры. В качестве своей «целевой общины» они выбрали армян. Некоторые армяне уезжали для обучения в США и позже оседали там. В 1830 году был заключен первый коммерческий договор между Османской империей и США. Во время торговых операций в качестве «брокеров» американцы выбирали армян. Со временем их количество возросло, многие приняли гражданство США. С 1890 по 1900 год в Америку мигрировало примерно 12 000 армян. После этого в Америке стали активными армянские революционные партии.

Изначально армянская диаспора организовывалась вокруг политических партий, которые, в свою очередь, формировали религиозные и общественные организации Редкий армянин в США сейчас не является членом какой либо армянской партии, ассоциации или общества. В конце 19 — начале XX века были основаны основные армянские партии:

1. В 1887 году году в Женеве была основана Революционная партия Гнчакян. С 1905 года называется Социал-демократическая партия Гнчакян.
2. Армянская революционная федерация Дашнакцутюн — АРФД (движение основано в 1890 году в Тифлисе, с 1910 года — партия)
3. Армянская демократическая либеральная партия Рамкавар (основана в Египте в 1921 году)
4. Армянская прогрессивная лига (основана в США)

Идеологический и политический раскол между партиями усилился после создания Республики Армения в 1918 году и после её падения в 1920 году. Возникло два лагеря. Дашнакцутюн выступала с антисоветских и антикоммунистических позиций. Остальные три партии по разным причинам выступали против АРФД в поддержку Советской власти.

Этот раскол привел и к трениям в церковной жизни диаспоры. Кульминацией стало убийство архиепископа Туряна во время церковной службы, осуществленное членами АРФД в 1933 году. Убийство привело к разделению Армянской апостольской церкви: АРФД создала Армянскую национальную апостольскую церковь Америки (с 1957 года в подчинении Киликийского католикосата в Ливане), а 12 из 15 существующих апостольских церквей остались в подчинении католикосата Эчмиадзина, находящегося в Советской Армении. Раскол диаспоры привел также и к расколу среди армянских общественных организаций.

Между тем, влияние на внутреннюю и внешнюю политику США стало важной частью жизни армянской диаспоры. До того как армяне сформировали своё политическое лобби, деятельность, связанную с армянскими вопросами, проводили люди, этнически не являвшиеся армянами. Это были религиозные, благотворительные, общественные организации, американская и британская миссия в регионе. Деятельность самих армян изначально была направлена на прекращение дальнейшей иммиграции армян, что было продиктовано опасениями за армянское присутствие в Старом Свете.

Осевшие в США армяне в короткий период достигли успеха в правозащитной деятельности. Первый проект резолюции, осуждающей насилие в Османской империи был подан в Сенат в 1894 году (См. Массовые убийства армян в 1894—1895 годах). В дальнейшем эта деятельность нарастала и достигла пика во время Первой мировой войны. По мнению историка А. С. Галстяна, первой армянской лоббистской организацией в США стал Американский комитет в поддержку независимости Армении, кампания по привлечению политической элиты в который была начата 17 мая 1915 года бостонским адвокатом В. Кардашяном. Это была очень влиятельная организация, в Высший совет которой вошли такие крупные американские чиновники, как вице-президент США Т. Маршалл, государственный секретарь Р. Лансинг, спикер Палаты представителей Дж. Кларк и член Верховного суда Ч. Э. Хьюз. Уже 21 марта 1916 года сенатор от штата Массачусетс Дж. Уикс внес в Конгресс «Акт ближневосточной помощи», который был принят и предусматривал следующее:

• Оказание гуманитарной помощи христианским народам Османской империи;
• Помощь армянам, евреям, грекам и ассирийцам, стремящимся перебраться на постоянное местожительство в США:
• Поддержка желания армянского и греческого народов по созданию независимых государств

После трагических событий в Турции армяне в США объединили свои усилия с другими организациями для предотвращения установления экономических и дипломатических связей между США и новой Турецкой Республикой. Этому благоприятствовал тот факт, что именно президент США В. Вильсон своим арбитражным решением от 22 ноября 1920 года определил границу между Арменией и Турцией. Однако в 1923 году был заключен Лозаннский мирный договор, который ликвидировал независимую Армению.

Проармянский «Американский Комитет против Лозаннского договора» (American Committee Opposed to the Lausanne Treaty), состоявший из членов Конгресса, духовенства, благотворительных организаций и американских армян, был организован с целью недопущения ратификации нормализации отношений с Турцией и достигнул в этом успеха в Сенате. В 1923 году США отклонили Лозаннский договор и утвердили арбитражное решение по Армении, принятое В. Вильсоном.

Однако в 1927 году Государственный департамент США несмотря на сильную оппозицию, установил дипотношения с Турцией путём обмена нотами и послами. Сенат одобрил эти действия только в 1928 году «постфактум».

Проармянская деятельность также была направлена на обеспечение иммиграции армян в США. В 1927 году был принят Иммиграционный Акт Джонсона-Рида, который устанавливал квоты на иммиграцию. Американские армяне и проармянский организации боролись за то, чтобы классифицировать армянских иммигрантов как беженцев, что позволило бы им въезжать в США на особых условиях. После Второй мировой войны «Американский национальный комитет по бездомным армянам» (American National Committee for Homeless Armenians — ANCHA) предпринимал аналогичные действия и помог 25 000 армянам иммигрировать в США несмотря на систему квот.

Ещё одним важным этапом политической деятельности армянской диаспоры было террористическое движение армянских националистов в 1970-х — начале 1980-х годов. (см. основную статью Терроризм армянских националистов). Целью армянских террористов была агитация за признание геноцида Турцией и международным сообществом. Две основные группы, связанные с АРФ Дашнакцутюн — АСАЛА и Армянская революционная армия(АРА) — убивали с этой целью турецких чиновников. Позже террористическая деятельность расширилась, совершались массовые убийства и взрывы.

Помимо перечисленных методов политической деятельности армяне сформировали группы влияния в Вашингтоне.

Дашнакцутюн ссылается на «Американский комитет в поддержку независимости Армении» (American Committee for the Independence of Armenia — ACIA), созданный в 1918 году, как на свою первую лоббистскую группу. Эта организация лоббировала интересы Армении, управляемой тогда правительством дашнаков. Существующий сейчас «Армянский национальный комитет Америки» (Armenian National Committee of America — ANCA) развился из ACIA в 1941 году. До 1972 года это была единственная лоббистская группа армян в США. В дальнейшем ситуация изменилась, что вероятно связано с увеличением в 1960-е годы числа влиятельных людей среди американских армян. В 1970 году армянами были прокурор штата Иллинойс, мэр города Вокегн, ряд ученых и профессоров университетов, а также некоторые чиновники.

В 1972 году влиятельные члены диаспоры, выступавшие против АРФД, организовали «Армянскую Ассамблею Америки» (Armenian Assembly of America — AAA). С этой целью была привлечена финансовая помощь состоятельных членов диаспоры на миллионы долларов. Основателями Ассамблеи считаются два профессора-армянского происхождения Университета Джорджа Вашингтона: Стивен Мугар (Stephen Mugar) и Хирайр Ховнанян (Hirair Hovnanian).

На данный момент эти две организации продолжают функционировать отдельно.

Цели армянского лобби

Основными лоббистскими организациями армянской диаспоры в США (АНКА и ААА) декларируются следующие цели:

1. Признание геноцида армян 1915—1923 годов.
2. Обеспечение участия армянской диаспоры в политическом процессе.
3. Усиление связей США с Арменией и НКР.
4. Поддержка Армении и НКР.
5. Влияние на внешнюю и внутреннюю политику США в интересах армянской диаспоры

Организационная структура и методы работы

Структура

АНКА имеет более разветвленную сеть представительств и офисов по сравнению с Армянской ассамблеей. Штаб квартиры обеих организаций расположены в Вашингтоне, имеются офисы в Ереване и Степанакерте.

АНКА представлен многочисленными местными офисами по всей территории США и двумя региональными офисами: Западным (Глендейл, Калифорния) и Восточным (Уотертаун, Массачусетс). АНКА заявляет о более чем 45 филиалах в 25 штатах США. Представительства АНКА также расположены во Франции, Италии, Британии и существует представитель в ЕС.

Армянская ассамблея помимо штаб-квартиры имеет региональный офис в Беверли Хиллз, Калифорния. Эти два офиса отвечают за основную деятельность организации. Кроме того, в Кембридже находится небольшой офис, занимающийся проектом «Армянское дерево», а в Нью Йорке — офис, занимающийся вопросами, связанными с ООН. Армянская ассамблея Америки насчитывает 10 000 членов и имеет годовой бюджет более 3,5 миллионов долларов.

Кроме того, обе организации создали институты и молодёжные программы, используют публикации. АНКА использует Интернет-сайт, электронную почту, публикует ежемесячное издание «Закавказье: хронология». Также имеет тесные связи с газетами «Hairenik» и «Armenian weekly». Дашнакцутюн выпускает еженедельно «Azbarez». Армянская ассамблея применяет аналогичные способы для информирования заинтересованных лиц. На её сайте расположены ссылки на следующие издания: «Massis Weekly», «Armenian Liberty», «Snark New Agency» и «Armenian News»

В 1982 году в Кембридже был основан Институт Зоряна (англ. Zoryan Institute), который специализируется на изучении геноцида, диаспоры и Армении. Армянская Ассамблея в 1997 году основала Армянский национальный институт (Armenian National Institute) с целью более широкого освещения геноцида армян. Вместе с учеными по Холокосту институт работает над «Энциклопедией геноцида». Армянская Ассамблея наняла 4 влиятельные PR-компании, чтобы сохранять армянский вопрос в повестке дня США. Для мобилизации армянской молодёжи АНКА и АРФ поддерживают Федерацию армянской молодёжи, основанную в 1933 году. Федерация организует историческое образование, олимпиады между регионами, языковые курсы, политическую деятельность. Кроме того существует летний лагерь «Хайастан». В связи с процессом над Мурадом Топаляном со стороны властей прозвучали обвинения в том, что на территории армянского летнего лагеря в Массачусетсе проводилась подготовка к террористическим актам, осуществлялась демонстрация оружия и взрывчатки.

Влияние на государственные органы

В 1995 году в Конгрессе США была создана двухпартийная группа конгрессменов по армянским вопросам — Армянский кокус (Armenian Caucus). Её основали демократ Фрэнк Паллоне и республиканец Эдвард Портер. Впоследствии место Портера занял Джо Ноленберг. Группа работает в Палате представителей, инициируя рассмотрение армянских вопросов. Существует тесная корреляция между членством в группе и голосованием по поправке 907 в 1992 году, которая запрещала оказание помощи Азербайджану.

Армянский кокус весьма значителен. В результате выборов 2002 года в него вошли 125 конгрессменов. Затем его численность стала сокращаться. По итогам выборов 2007 года в нем состояли 113 конгрессменов. По результатам выборов 2014 года в Армянский кокус вошли 90 конгрессменов и сенаторов. Член Армянского кокуса Дж. Керри был назначен Государственным секретарем США.

Кроме группы в Конгрессе есть ещё Армянский Совет в Демократической партии (Armenian-American Democratic Leadership Council) и Армянский Совет в Республиканской партии (Armenian-American Republican Council). На Капитолийском холме есть несколько ключевых лоббистов по армянским вопросам, самым известным из которых является Роберт Доул, бывший председатель Комитета Сената по финансам. Он занимался армянским вопросом на протяжении десятилетий и в 2001 году за это был удостоен награды АНКА. Также армянское лобби достигло успеха в привлечении сенатора Митча Макконнела, который возглавлял подкомитет по ассигнованиям на внешнеполитическую деятельность. За 5 лет американцы армянского происхождения пожертвовали Макконнелу и республиканской парторганизации его штата 200 тысяч долларов, также были пожертвования в адрес возглавляемого им комитета по переизбранию сенаторов-республиканцев. Главными задачами перечисленных групп являются:

1. Признание армянского геноцида американским правительством
2. Признание независимости и оказание помощи НКР
3. Борьба за поправку 907 к Акту в поддержку свободы
4. Оказание американской помощи Армении
5. Блокирование сделок по вооружениям с Турцией
6. Борьба против проекта Баку-Тбилиси-Джейхан
7. Борьба против проекта Баку — Тбилиси — Карс

Признание геноцида армян

См. также: Геноцид армян

Признание властями США геноцида армян поначалу шло крайне медленно, так как Турция была союзником Штатов по блоку НАТО и Вашингтон в условиях «холодной войны» долгое время не желал портить отношения с Анкарой. Переломным моментом стало турецкое вторжение на Кипр 1974 года, в ответ на которое Конгресс США ввел эмбарго на поставку оружия Турции. Армянское лобби незамедлительно воспользовалось этим. В 1975 году Конгресс США принял резолюцию, осудившую геноцид армян, а 17 апреля 1978 года в городке Монтебелло был открыт памятник жертвам геноцида армян. Однако вскоре президент США Дж. Картер отменил эмбарго на поставку американского оружия Турции. 11 апреля 1985 года сенатор Р. Доуэл внес в Конгресс Резолюцию № 247 «О дне памяти жертв геноцида армян в Османской империи», но после того как Турция отозвала своего посла в США и пообещала отказаться от покупки 11 американских самолетов «Боинг» и от продления Соглашения о сотрудничестве в области обороны и экономики, спикер отозвал эту резолюцию. Это было большое поражение армянского лобби на федеральном уровне.

Однако армянское лобби в 1980-е годы достигло ряда успехов на уровне штатов. В 1982 году геноцид армян признали и осудили 9 штатов:

• Калифорния Калифорния;
• Массачусетс Массачусетс;
• Нью-Джерси Нью-Джерси;
• Род-Айленд Род-Айленд;
• Мэн Мэн;
• Флорида Флорида;
• Аризона Аризона;
• Теннесси Теннесси;
• Юта Юта

Распад СССР снизил значение Турции как военного союзника США. С другой стороны, теперь появилась независимая Армения, которая могла требовать признания геноцида армян на межгосударственном уровне. Перед президентскими выборами 1996 года армянское лобби поддержало кандидата от республиканцев Б. Доул, который получил от армянской общины значительную денежную помощь (например, Г. Керкорян и Г. Овнанян направили в фонд семьи Доул 4,5 млн долларов), а также ряд услуг. Однако победу одержал демократ Билл Клинтон, который был известен как лицо, не признающее геноцид армян и которому один Американо-турецкий альянс собрал 1,5 млн долларов.

Приход к власти республиканца Дж. Буша-младшего не изменил ситуацию, так как новый президент изначально приоритетом рассматривал сохранение хороших отношений с Турцией. Например, когда в начале 2001 года (то есть еще до терактов 11 сентября) в Конгресс была внесена резолюция № 596 о признании факта геноцида армян, то Дж. Буш направил спикеру письмо о нежелательности рассмотрения данного документа в связи с тем, что Турция важный союзник США. Просьба президента была удовлетворена. В октябре 2007 года в Конгресс была внесена новая резолюция о признании геноцида армян, но на нее поступило письмо от Дж. Буша-младшего, вице-президента Д. Чейни и государственного секретаря Кондолизы Райс, в котором они просили не выносить резолюцию на обсуждение (причем Дж. Буш при этом выразил соболезнования страданиям армянского народа). Однако на этот раз комитет по иностранным делам Палаты представителей принял резолюцию, после чего Турция отозвала посла из Вашингтона и официально осудила этот документ. В итоге у армянского лобби сформировалось стойкое недоверие к кандидатам в президенты США, которые обещают признать геноцид армян, но обещание не выполняют. В 2012 году Армянский национальный комитет Америки заявил, что не поддержит на выборах ни Б. Обаму (он обещал признать геноцид армян на выборах 2008 года), ни его соперника М. Ромни. Об отказе в поддержке обоим кандидатам заявил также президент Объединенного армянского фонда А. Сасунян.

И АНКА, и Армянская ассамблея заявляют своей главной целью признание геноцида армян. АНКА, кроме того, выдвигает территориальные претензии и требования о репарациях. С 1982 года обе лоббистские группы боролись за официальное признание геноцида армян и объявление 24 апреля Днем памяти его жертв.

Стратегией АНКА в признании геноцида является «работа снизу». Кроме продвижения этой идеи на Капитолийском холме АНКА проводит активную деятельность на уровне городов и штатов. На данный момент 43 из 50 штатов уже признали факт геноцида армянского народа. Работа по признанию ведётся и в других странах, чтобы таким образом повлиять на Соединенные Штаты. Отделения АНКА достигли успеха в оказании давления на Правительства таких стран как Франция, Италия, Великобритания, Греция, Бельгия, Ливан, Россия, Кипр, Канада и Аргентина, а также в международных организациях: ЕС, Европейский парламент, ООН. АНКА также пытается связать членство Турции в ЕС с её признанием геноцида и подвергает Израиль критике за его сотрудничество с Турцией.

Армянская ассамблея помимо лоббистской работы среди членов Конгресса ведёт работу по более широкому освещению вопроса геноцида. Сюда относится спонсирование Армянского национального института (АНИ). В 2000 году АНИ провёл конференцию «Армянский ответ на геноцид армян», в котором приняли участие учёные и члены Мемориального музея Холокоста. Также ведётся работа в правовой сфере по выплатам со стороны страховых компаний. Ассамблея лоббирует внесение в учебный курс публичных школ курса по геноциду армян, разработанного институтом. В 2000 году АНИ начала проект по строительству Музея геноцида армян, который откроется с центре Вашингтона до конца 2010 года.

Профессор Генри Барки в своей статье в «The Washington Post», рассматривая проблему признания геноцида в Конгрессе, указывает, что большинство парламентариев, поддерживающих резолюцию, делают это не из моральных побуждений, а для того, чтобы получить дополнительные очки от хорошо организованного армянского лобби.

Резолюцию о признании факта геноцида армян поддерживают Ненси Пелоси — председатель (спикер) конгресса США и лидер демократического большинства Стени Хойер.

Признание факта геноцида сопровождается иногда попытками получения от турецкой стороны компенсации его жертвам. В 2000 году в Калифорнии, где проживает значительная армянская община, был принят закон, разрешающий штату рассматривать вопросы о выплате компенсации за страховые полисы, проданные армянами с 1915 года по 1923 год. На основании этого закона было вскоре инициировано судебное разбирательство "Мартин Мартунян против «Нью-Йорк Лайф Иншурэнс» (в этой компании был в том числе турецкий частный капитал), которое закончилось тем, что фирма-ответчик выплатила более 20 млн долларов.

31 декабря 2011 года конгрессмен от Калифорнии Э. Ройс представил в Конгресс США резолюцию № 306, которая призывала Турцию не только «уважать право христиан на вероисповедание», но и «вернуть экспроприированное церковное имущество армян, греков, ассирийцев и других христианских общин». Вскоре резолюция была принята и дала небольшой результат — 12 апреля 2012 года Турция вернула Армянской апостольской церкви церковь святого Киракоса в Диярбакыре в присутствии конгрессменов, инициировавших принятие резолюции № 306. Однако в дальнейшем попытки получить компенсацию за потерянное в ходе геноцида имущество столкнулись с неожиданным препятствием в лице президента США. Американские армяне, представляемые адвокатом И. Тимофеевым, подали иск в Верховный суд США против немецких страховых компаний по вопросу выплаты компенсаций от страховок, приобретенных предками истцов в Османской империи, но при поддержке президента США их требования были отклонены

Армянское лобби в карабахском конфликте

Ещё до начала открытого противостояния в Карабахском конфликте влиятельными армянами проводилась работа по лоббированию интересов за границей. Например, Сергей Микоян (сын Анастаса Микояна) и Зорий Балаян открыто поддержали идею присоединения Нагорного Карабаха к Армении в интервью, которые они давали газетам армянской диаспоры в США. Абел Аганбегян высказался в подобном же духе на встрече с представителями армянской диаспоры во Франции.

Благодаря усилиям армянского лобби карабахскому конфликту в США уделялось большое внимание со стороны властей и средств массовой информации. В начале 1990-х годов хорошая организация и сила армянской диаспоры позволила сформировать на Западе образ Азербайджана как агрессора, в то время как Азербайджан не мог даже донести до западных СМИ свою точку зрения. Частично из-за этого США признали независимую Армению уже в декабре 1991 года, а Азербайджан только в феврале 1992 года.

Ещё одной целью деятельности армянского лобби является признание независимости НКР и оказание ей материальной помощи. В этом вопросе более активно себя ведёт АНКА. После того как Дашнакцутюн потерпела поражение на выборах в Армении в начале 1990-х годов, Нагорный Карабах стал оплотом этой партии. Помимо официальных путей в достижении независимости НКР, сообщается о поставках оружия и отправке членов диаспоры, связанных с АРФД, для вооружённой борьбы с Азербайджаном. Во время карабахского конфликта армянская диаспора отправила десятки миллионов долларов военной помощи Армении.

Больших успехов армянское лобби достигло в оказании материальной помощи Армении и НКР со стороны американского правительства. Толчком к началу такой помощи стало Спитакское землетрясение. В последующие годы со стороны американского правительства была оказана финансовая помощь на сотни миллионов долларов. В 2000 году финансовая помощь США Армении составила 102,4 миллиона долларов и в пересчете на душу населения уступила только помощи Израилю. Причем в предыдущие годы размер помощи только нарастал на фоне общего сокращения помощи США.

Лоббирование интересов Нагорно-Карабахской республики осуществляется также созданной в 2012 году организацией «Американцы за Арцах», которая в том же году прислала своих наблюдателей на выборы в это непризнанное государство.

О большом значении армянского лобби в карабахскому конфликте говорит тот факт, что лоббистам удалось заблокировать назначение американского посла в Азербайджане. В 2010 году Б. Обама предложил Конгрессу на должность посла США в Азербайджане М. Брайзу, который не нравился АНКА своими заявлениями проазербайджанского характера. В итоге кандидатуру М. Брайзы заблокировали в Конгрессе, но президент США назначил его временно исполняющим обязанности посла до следующих дебатов в Сенате. Однако на следующих слушаниях, прошедших 11 сентября 2011 года, кандидатура М. Брайзы была вновь заблокирована и Б. Обама был вынужден отозвать его из Баку.

Поправка 907

В 1992 году, с целью экономической поддержки бывших советских республик, в США был принят «Акт в поддержку свободы» (Freedom Support Act). Сенатом США к акту была принята 907-я поправка, которая запрещала оказание помощи Азербайджану со стороны правительства США, до тех пор пока Азербайджан не прекратит блокаду и военные действия против Армении и Нагорного Карабаха. Согласно некоторым источникам, поправка была принята под давлением армянского лобби. По мнению Сванте Корнелла, поправка игнорирует тот факт, что Армения сама осуществила эмбарго в отношении Нахичевани, отделенной от основной части Азербайджана, а закрытие границы с Арменией, по мнению авторов книги «Хрупкий мир», произошло из-за оккупации азербайджанских земель. Более того, по мнению Сванте Корнелла, являющегося почетным доктором Национальной академии наук Азербайджана, использование термина «блокада» само по себе вводит в заблуждение — Армения имеет тесные экономические связи с Грузией и Ираном и данном случае больше подходит термин «эмбарго».

Успех в принятии Поправки был достигнут благодаря нескольким факторам: высокий уровень организации и лоббистских возможностей армянской диаспоры, её важность в парламентских и президентских выборах из-за высокой концентрации в ключевых штатах (например, Калифорния), отсутствие четкой политики правительства в отношении Закавказья на тот момент, чем и воспользовались армянские лоббисты (в США в это время не было даже посольства Азербайджана).

Томас Де Ваал называет принятие этой поправки «самой аномальной частью внешней политики». Она сильно ограничивала возможности США в отношениях с Азербайджаном и усложнила работу американских посредников по урегулированию карабахского конфликта. В своем письме главе Палаты Представителей в сентябре 1998 года Мадлен Олбрайт писала: «Поправка 907 вредит национальным интересам США, подрывая их нейтралитет в урегулировании карабахского конфликта, их возможности в поддержке экономических и широких правовых реформ в Азербайджане, их усилия в развитии энергетического транспортного коридора Восток-Запад».

Шведский учёный Сванте Корнелл приводит в своей работе ещё более категоричную оценку роли армянского лобби в карабахском конфликте:

Соединенные Штаты продолжают своё вредное вмешательство в страшный конфликт между Арменией и Азербайджаном. В частности, их участие состоит в увеличении страданий миллиона азербайджанских беженцев и отдалению надежд на урегулирование… США наказывают проигравшую сторону и поощряют захватчика, оккупанта и очевидного победителя в войне. Разве в американских интересах запрещать нормальную гуманитарную помощь маленькой стране, которая хотя и не особенно демократична, но стремится к Западу и важна в обеспечении региональной стабильности и экономических перспектив? Армянская диаспора и её сторонники, возглавляемые бывшим сенатором Робертом Доулом не показывают это.

Вскоре после принятия поправки 907 началась борьба за ее отмену. Попытки ее отмены были в Сенате США в 1994 и 1995 годах, но они провалились. В 1998 году об отмене поправки просила сама государственный секретарь США М. Олбрайт, но при голосовании лишь 182 конгрессмена проголосовали за отмену поправки, а за ее сохранение высказался 231 конгрессмен. В 1999 году вопрос об отмене поправки был вынесен на голосование в комитете по международным делам, но поправка была сохранена. Тогда власти США пошли другим путем. В 1999 году Конгресс принял «Закон о стратегии шелкового пути», который дал право президенту США приостанавливать действие поправки 907.

Только после 11 сентября 2001 года администрация Буша добилась временной отмены поправки в связи с необходимостью сотрудничества с Азербайджаном в области безопасности. Президент просил Конгресс о полной отмене 907 поправки, но комитет по разведке 21 января 2002 года дал согласие только на предоставление главе государства права временное приостановление ее действия до 31 декабря 2003 года. Уже 25 января 2002 года Дж. Буш приостановил действие поправки 907. Новая попытка отменить 907 поправку в 2010 году закончилась неудачей.

Признание Нагорно-Карабахской республики

Международно-правовое признание Нагорно-Карабахской республики — одна из целей армянского лобби. Хотя на федеральном уровне это сделать не удалось, но несколько штатов признали независимость этой республики:

• Род-Айленд Род-Айленд (2012);
• Массачусетс Массачусетс (2012);
• Мэн Мэн (2013);
• Луизиана Луизиана (2013);
• Калифорния Калифорния (2014)

Кроме того, 12 ноября 1997 года в Вашингтоне было открыто постоянное представительство непризнанной Нагорно-Карабахской республики в США, которое было официально зарегистрировано Министерством юстиции США. Это представительство имеет официальный интернет-сайт и издает ежемесячный журнал «Арцах Ньюслеттер».

Поддержка Нагорного Карабаха

В 1997 году по инициативе члена Армянского кокуса Дж. Радановича и вопреки протестам посла Азербайджана (а также президента США) Конгресс США включил Нагорно-Карабахскую республику в список стран, получавших безвозмездную финансовую помощь от правительства США. Конгресс США выделил безвозмездной финансовой помощи Нагорному Карабаху на сумму в 25 млн долларов. В 2002 году объем безвозмездной помощи Нагорному Карабаху Конгресс увеличил до 30 млн долларов. В 2010 году США сократили объем помощи другим странам, причем Нагорному Карабаху было выделено только 10 млн долларов. Помощь Нагорному Карабаху также оказывает Агентство США по международному развитию (USAID), которое в 2010—2013 годах выделило этой непризнанной республике более 20 млн долларов. Помощь непризнанной республики оказывалась также моральная. Например, на президентских выборах в Нагорном Карабахе в 2002 году (хотя власти США не признали голосование) присутствовала делегация конгрессменов и сенаторов из Армянского кокуса. После обострения нагорно-карабахского конфликта в июне 2012 года, 75 конгрессменов обратились с письмом в Государственный департамент США, в котором просили воплотить в жизнь 907 поправку. А конгрессмен Г. Берман выразил заявил, что действия Азербайджана ставят под сомнения способность США убедить Баку соблюдать перемирие. В ответ на это «беспокойство Конгресса США» Государственный департамент принял решение об исключении Азербайджана из списка стран, которым в ближайшем будущем будет продана американская военная техника.

Отрывок, характеризующий Армянское лобби США

Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.