Арнаудов, Юри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юри Арнаудов
Юри Арнаудов
Дата рождения:

25 сентября 1917(1917-09-25)

Место рождения:

Шумен, Болгария

Дата смерти:

26 октября 1976(1976-10-26) (59 лет)

Место смерти:

София, Болгария

Профессия:

кинорежиссёр
сценарист

Карьера:

19491976

Ю́ри Арнау́дов (болг. Юри Арнаудов; 25 сентября 1919, Шумен, Болгария26 октября 1976, София, Болгария) — болгарский кинорежиссёр и сценарист.





Биография

Окончил юридический факультет Софийского университета. В кино начинал как ассистент оператора («Болгария»). Один из видных представителей болгарского документального и научно-популярного кино. В своём творчестве затрагивал темы болгарской истории, дружбы между русским и болгарским народами. Ему принадлежит авторство фильмов-портретов национальных деятелей искусства. Писал сценарии к своим фильмам. В 1963 году, после смерти своего коллеги Дако Даковского, завершил начатый им художественный фильм «Калоян». Член БКП с 1945 года.

Избранная фильмография

Режиссёр

Документальные фильмы

  • 1949 — Он не умер[1]
  • 1950 — Вдохновенный пример
  • 1953 — Христо Ботев[2]
  • 1955 — Николай Павлович[3]
  • 1955 — Повесть о Тырновограде
  • 1957 — Песни о камне и бронзе
  • 1960 — Панчо Владигеров[4]
  • 1966 — Объединение во имя будущего
  • 1969 — Художник-гражданин
  • 1971 — Генерал Радко Димитриев[5]
  • 1973 — Сто лет бессмертия
  • 1976 — Память славян

Игровые фильмы

Награды

Напишите отзыв о статье "Арнаудов, Юри"

Литература

  • Кино: Энциклопедический словарь / Гл. ред. С. И. Юткевич Москва, Советская энциклопедия, 1987. — с. 29

Примечания

  1. о похоронах Г. Димитрова
  2. о поэте Христо Ботеве
  3. о художнике Николае Павловиче (болг.)
  4. о композиторе Панчо Владигерове
  5. о военачальнике Радко Дмитриеве

Ссылки


Отрывок, характеризующий Арнаудов, Юри

Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.