Арна (мифология)

Арна (она же Меланиппа, др.-греч. Ἄρνη, Μελανίππη «черноконная») — персонаж древнегреческой мифологии. Арна — эпоним Арны (главного города племени беотийцев в Фессалии) и города Арна в Беотии (позже получил имя Херонея).

Миф об Арне и миф о Меланиппе, положенный в основу трагедий Еврипида «Меланиппа Мудрая» и «Меланиппа Прикованная», являются модификациями одного сюжета, тесно связанного с Посейдоном как богом лошадей, а позднее — богом моря. При этом предполагается существование либо двух героев с именем Эол (дед и внук), либо трёх героев: Эол (сын Эллина), его потомок Эол (сын Гиппота) и внук этого — Эол, повелитель ветров в «Одиссее». Поскольку Меланиппа является прабабкой Арны, варианты сюжета интерпретируются как его повторение на хронологически разных уровнях одной генеалогической линии.

Основное содержание мифа

Дочь Эола или Десмонта. Возлюбленная Посейдона. Посейдон превратился в быка и овладел ею.

Родила двух сыновей от Посейдона, отец ослепил её, а детей бросил зверям, их выкормила корова. По Еврипиду, она родила в отсутствие отца, бросила детей, их выкормила корова, и Эол приказал их сжечь как рожденных коровой. Согласно поэме Асия — Меланиппа родила некоего сына в чертогах у Зевса. Её детей назвали Беот и Эол.

Отправлена отцом в Метапонт. Её привели к царю Метапонту, либо Метабу, либо Дию.

Согласно Павсанию, Меланиппа — нимфа, жена Итона, мать Беота.

Изложение Диодора

В исторической библиотеке Диодора Сицилийского «Греческая мифология» (Книга IV), упоминается миф про Арну.

У Эола, сына Гиппота, была дочь Арна. Она родила от Посейдона сына, Беота. Эол, не поверил что его дочь сочеталась с Посейдоном и будучи разгневанным прелюбодеяними, отдал Арну Метапонту и приказал увезти её в город Метапонт.

Проживая в городе Метапонт, Арна родила двух сыновей, Эола и Беота. Метапонт и его супруга Автолита (или Феано), будучи бездетными, усыновили детей. Когда сыновья выросли и возмужали, в городе произошел бунт, и воспользовавшись ситуацией, силой захватили царскую власть.

Но Арна враждовала с супругой Метапонта, и сыновья помогли матери убить Автолиту. Метапонт не мог перенести утрату, и поэтому Арна с сыновьями покинули город и пустились в плавание вместе с многочисленными сторонниками.

Эол захватил острова в Тирренском море и назвал их Эоловыми, и основал город, который назвал Липара. Беот же отправился к Эолу, отцу Арны, и, усыновленный им, стал царем Эолиды. Беот назвал страну по имени матери, Арна, а народ проживающий там беотийцами.

В литературе и искусстве

Действующее лицо трагедий Еврипида «Меланиппа мудрая» и «Меланиппа-узница» (сохранились незначительные фрагменты), трагедии Энния «Меланиппа».

Трагедия Анненского

В трагедии русского поэта Иннокентия Анненского (1855—1909) «Меланиппа-философ», также действует этот персонаж.

Отрывок из трагедии «Меланиппа-философ»

«Миф об Эоле и Меланиппе»

У Геллена, сына Зевса, был сын Эол. Когда умерла его первая жена (Евридика), Эол женился на дочери мудрого кентавра Хирона, жившего неподалеку от Магнесии, на склонах горы Пелия. Эту дочь звали Гиппа. Перед тем как жениться на Гиппе, Эол должен был победить её в борьбе. Затем она тайно родила ему дочь Меланиппу, или Арну, и уже потом сделалась его официальной женой. Она жила недолго, но по смерти боги сделали её звездою. У Эола в семье был ряд несчастий. Его дети, Макарей и Канака (от первого брака), заключили между собой нечестивый брак. Узнав о нем, отец послал Канаке меч. Макарей выпросил жизнь для своей несчастной жены и сестры, но когда он поспешил с вестью о прощении к Канаке, то застал её плавающей в собственной крови; она была мертва. Макарей тут же убил себя на её трупе, а Эол ушел на год в добровольное изгнание. Тем временем Меланиппа зачала и родила от Посейдона двух сыновей, которых по приказанию их божественного отца положили на царское пастбище. Там отыскали их конюхи только что вернувшегося Эола и, приняв за демонов или вообще за дурное предзнаменование (детей кормила корова), принесли к царю. Царь определил их сжечь. Когда красноречивая защита Меланиппы, доказывавшей, что это дети, а не демоны, не удалась, — ей пришлось открыть, что она их мать. Тогда детей решили отнести на прежнее место, а Меланиппу ослепили и заключили в темницу. Посейдон спас детей и дал им вырасти, сделав потом Эола и Бэота эллинскими эпонимами.

Отрывок, характеризующий Арна (мифология)

Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.